В коридоре я ответил на звонок: – Алло! – Тео Фабер? – Да. Кто это? – Макс Беренсон. Секретарь передала ваше сообщение. – Ах да! Спасибо, что перезвонили. Я хотел бы переговорить с вами об Алисии. – А что? Что-то случилось? Какие-то неприятности? – Нет. Точнее, не совсем. Алисия – моя пациентка, и вы очень помогли бы мне, если б согласились ответить буквально на пару вопросов. В любое удобное время. – Я так понимаю, это не телефонный разговор? Вообще-то, я очень занят. – Я предпочел бы встретиться лично, если вы не против. Макс Беренсон издал тяжкий вздох и, прикрыв трубку, обратился к кому-то у себя в кабинете, а потом снова ко мне: – Завтра в семь вечера подходите сюда. Я собирался уточнить адрес, но он уже повесил трубку. 12 Секретарь Макса Беренсона, вдрызг простуженная, поднесла к носу бумажную салфетку и громко высморкалась. – Говорит по телефону. Освободится через минуту, – прогундосила она, жестом указывая, куда присесть. Я кивнул и опустился в одно из кресел. Зона ожидания ограничивалась несколькими неудобными креслами с прямой спинкой и кофейным столиком со стопкой старых журналов. Я поймал себя на мысли, что уголки для посетителей везде выглядят одинаково. С тем же успехом я мог бы сидеть в приемной у врача, директора бюро ритуальных услуг или адвоката. Наконец дверь в дальнем конце приемной распахнулась и в проеме возникла фигура Макса Беренсона. Взмахом руки он пригласил меня войти и тут же исчез в недрах кабинета. Я поднялся с кресла и последовал за ним. Судя по свойственной Максу жесткой манере общения по телефону, я был готов к тому, что меня ждет довольно неласковый прием. Однако, как ни странно, он начал с извинений: – Прошу прощения, если во время телефонной беседы я был несколько резок. Неделя выдалась трудная, да еще и неважно себя чувствую… Присядете? Я сел на стул для посетителей, приставленный к его рабочему столу с противоположной стороны. – Благодарю вас. И спасибо, что согласились на встречу. – Честно говоря, сначала я решил, что не стоит этого делать. Принял вас за очередного журналиста, который пытается вытянуть из меня сведения об Алисии. Но потом связался с Гроувом и выяснил, что вы действительно там работаете. – Вот оно что… Скажите, и часто вас одолевают журналисты? – Теперь уже нет. А раньше мы не знали, куда от них деться. С тех пор и осталась привычка перепроверять… Беренсон хотел добавить что-то еще, однако не сдержался и чихнул. – Прошу прощения, – извинился он, протягивая руку к коробочке с салфетками. – Подцепил простуду от жены. Пока Макс приводил себя в порядок, я успел немного его рассмотреть. В отличие от младшего брата, Макс Беренсон не отличался привлекательностью: солидный лысеющий мужчина с лицом, испещренным глубокими рубцами от юношеских прыщей. От него исходил крепкий аромат старомодного мужского одеколона. Примерно таким же пользовался мой отец. Обстановка в кабинете также отличалась традиционным стилем. Здесь пахло кожаной мебелью, деревом и книгами. Полная противоположность миру Габриэля Беренсона, в котором правили яркие цвета и красота во имя красоты. У двух братьев не имелось ничего общего. На рабочем столе Макса стояла фотография покойного Габриэля. Обычный любительский снимок (возможно, его сделал сам Макс?) – Габриэль запечатлен сидящим на заборе на фоне деревенского поля, волосы развеваются на ветру, а на шее висит фотоаппарат. Габриэль больше напоминал актера, чем фотографа. Или актера, играющего роль фотографа. Макс, заметив, что я разглядываю фотографию, кивнул, словно прочитав мои мысли, и со смехом заметил: – Брату достались шевелюра и смазливость, а мне – мозги. Шучу! На самом деле меня усыновили. У нас с Габриэлем нет кровного родства. – Вот это новость! А Габриэля тоже усыновили? – Нет, только меня. Наши родители долго не могли завести ребенка, а потом, когда появился я, мама неожиданно забеременела, и вскоре у них родился собственный сын. Такое часто случается. Люди наконец перестают нервничать и расслабляются. – У вас с братом сложились близкие отношения? – Мы стали лучшими друзьями, что для братьев редкость. Хотя Габриэлю всегда доставалось больше внимания, а я рос в его тени. – Почему так вышло? – По-другому и быть не могло. Брат был особенным, с самого детства. Я отметил привычку Макса во время разговора крутить на пальце обручальное кольцо. – Габриэль повсюду таскал с собой фотоаппарат, – продолжал он, – и постоянно что-то щелкал. Папа называл его безумцем. Оказалось, в Габриэле действительно была божья искра. Вы видели его работы? Я тактично улыбнулся. Я не планировал переводить разговор на Габриэля и его талант как фотографа. Вместо этого аккуратно завел речь об Алисии. – Вы хорошо ее знали, верно? – Алисию? С чего бы? При одном упоминании ее имени Макс переменился. Его дружеский тон исчез, голос зазвучал холодно и отчужденно. – Не знаю, смогу ли помочь. Не я представлял Алисию в суде. Если нужны детали процесса, готов связать вас с моим коллегой Патриком Доэрти. – Спасибо, я пришел сюда за другим. – За другим? – Во взгляде Макса загорелось любопытство. – Вряд ли психотерапевты часто беседуют с адвокатами своих пациентов. – Если пациент в состоянии говорить сам, то нет. Некоторое время он переваривал услышанное, затем с сомнением произнес: – Понятно. Я действительно не представляю, чем могу помочь… – У меня к вам пара вопросов. – Хорошо. Спрашивайте. – Помню, я прочел в газетах, что за день до убийства вы видели Габриэля с Алисией… – Да, мы вместе обедали. – На ваш взгляд, у них все было в порядке? Глаза моего собеседника потухли. Видимо, подобный вопрос ему задавали тысячу раз. Он ответил не задумываясь: – Я не заметил ничего необычного. – А как насчет Алисии? – Она вела себя нормально. – Макс пожал плечами. – Ну, может, слегка волновалась, хотя… – Хотя? – Нет, ничего. Я чувствовал: ему есть что сказать. И молча ждал. После небольшой паузы Макс продолжил: – Хорошо ли вы осведомлены об отношениях Алисии и Габриэля? – Весьма поверхностно. Я черпал информацию из газет. – И что вы там прочли? – Что это был счастливый брак. – Счастливый брак? – Макс холодно улыбнулся. – Еще бы! Габриэль из кожи вон лез, лишь бы угодить Алисии. – Понятно. – Я кивнул. Но на самом деле ничего не понимал. Пока не улавливал, куда клонит Макс. Заметив мое озадаченное лицо, он произнес: