В мае мы с Кэт расписались в маленьком регистрационном бюро неподалёку от Юлоустон — сквера. Я и Кэт не пригласили наших родителей. И никакого Бога тоже не благодарили за этот совместный счастливый день. Кэт по каким причинам не хотела устраивать венчание в церкви, поэтому я мысленным взором произнёс краткую молитву, пока нас регистрировали в бюро. И поблагодарив Господа Бога за то неожиданное счастье, которого я никогда не был достоин. Теперь я прозрел и чётко видел Его великую намеченную цель. Бог вовсе не покидал меня в раннем детстве, он не был одиноким и напуганным мальчишкой как я. Нет, он, был ловким магом, который оберегал Кэт, словно козырь, чтобы «достать» её из рукава, когда придёт то самое главное время. Глава 67 — Мне кажется, по-моему, мнению вы уже и так всё сами прекрасно знаете. Я понял его намёк и в конце концов сменил тему разговора касающиеся моей работы: — Смею предположить, вы виделись с Элисон незадолго до гибели Бренда, ведь верно уточняю? — Да всё верно. Я ездил домой к Элисон. — А не могли бы вы чуть поподробнее рассказать о той встрече с Элисон? — Приближался день открытия выставки, а Элисон никак не успевала закончить свою работу. И Элисон очень нервничала, что по моим размышлениям очень даже логично. — На тот момент вы ещё не видели картины, предназначенные для выставки Элисон? — Нет. Элисон всё никак не могла выделить для себя день, чтобы показать свои уже готовые картины. И поэтому тогда я решил что приеду сам. Сначала я решил заглянуть в живописную мастерскую она находилась в дальнем конце сада, но когда я вошёл Элисон там не оказалось… — Хочу заметить это очень интересно. — Я обнаружил Элисон в доме. — Простите, за подробности, а как вы туда вошли? Мой вопрос застал Жанну — Флайерс врасплох. Она быстро прикидывала в уме, что мне на это ответить. — Ах да! Сейчас я вам объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведёт на улицу. Элисон её очень редко запирала. Вот поэтому из сада я вошёл через чёрный ход в дом, на кухню. Дверь чёрного входа тоже не всегда была незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра. — Я психотерапевт, — мягко поправил её я. — А что есть какая-то разница? — Я всего-лишь пытаюсь намного лучше понять душевное состояние Элисон. А что вы можете сказать о её настроении в тот день? — Элисон вела себя, как и обычно. — Жанна — Флайерс пожала плечами. — Ну, может, Элисон немного волновалась из-за художественной выставки. — И что всё? — Внешность и поведение Элисон никаким образом не указывали на то, что через несколько дней она застрелит своего мужа, если я правильно понял ваш вопрос. — Жанна — Флайерс допила своё кофе, и тут ей в голову явно пришла неожиданная мысль: — А не хотите ли вы взглянуть на её некоторые картины? Пойдёмте! — Она быстро направилась к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласила за собой. Я прямиком последовал за Жанной — Флайерс в основное хранилище. Жанна подошла к огромному стеллажу, извлекла оттуда одну за другой четыре завернутые в белые простыни картины и закрепила на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем Жанна осторожно убрала с каждого холста защитную ткань. — Вот и всё вуаля! — И Жанна отступила в сторону, гордо представляя мне первую из многочисленных картинных художеств. Я увидел изображение, выполненное с типичной для Элисон фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до самых мельчайших художественных деталей была запечатлена авария, в которой погибла мама Элисон. Тело сорока пятилетней женщины безвольно лежит на окровавленном руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Её душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется подняться ввысь, к небесам. — Ну разве это не шедевр? — тихо произнесла Жанна — Флайерс, глядя на саму картину. — Настолько потрясающие яркие цвета: жёлтый, красный, зелёный… Я прямо утопаю в этой яркой радуге. Здесь столько радости и просветления… Я бы не выбирал слово «радость». Возможно, это «тревога». Я был до конца уверен в своих чувствах относительно этой картины. Затем мы перешли ко второй работе: Иисус распят на кресте, если я верно интерпретировать увиденное. — Оказывается это Бренд. Какое — же невероятное сходство, — прокомментировала Жанна — Флайерс. На холсте и вправду оказался нарисованный портрет Бренда, которого Элисон изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были до конца опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя — немигающие, полные муки и безмолвного упрёка. Они прожигали меня насквозь. Я подошёл чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Бренда, — винтовка. — Из этого оружия Бренда убили? — спросил я. — Именно так. — Жанна — Флайерс кивнула. — По-моему, винтовка принадлежала Бренду. — Элисон написала картину до убийства, ведь верно? — Примерно за два месяца до трагедии. Пытаетесь определить, что тогда творилось у Элисон в голове? — проговорила Жанна — Флайерс, показывая мне четвертую картину. Четвёртый холст был больше чем все остальные. — Это вообще что-то нечто невероятное. Прошу отступите немного назад, чтобы лучше видеть, — посоветовала она. Я послушно отошёл на несколько шагов, а потом снова взглянул на картину — и невольно усмехнулся. Передо-мной висел портрет родной тётки Элисон, Лидии Роузли. Теперь мне стало вполне очевидно, что именно так возмутило Лидию: пухловатая женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом Лидии Роузли. Элисон изобразила тётку чудовищно, громадно толстой женщиной. Жирная плоть изливалась из кровати по полу, заполняя комнату, струилась и завёртывалась, словно волны бушующего прогневавшегося моря. — Господи, — тяжело выдохнул я. — Как же это всё-таки жестокое зрелище. — А, по-моему, мнению так это очень даже забавно. — Жанна-Флейкис взглянула на меня с неким любопытством. — Тайлер вы знакомы с Лидией? — Да, я с ней знаком недавно я наведался к ней в гости. — Ну теперь мне всё ясно. Скажу я вам вы очень аккуратно выполняете домашнее задание… А вот я ни разу не видела Лидию. Ах, да кстати, Элисон её очень сильно ненавидела. — Да. — Я кивнул. — Это понятно по картине. Жанна-Флейкис начала осторожно убирать обратно в прозрачную простыню. — А можно мне ещё раз посмотреть «Жизнь»? — попросил я. — Да конечно. Пойдёмте мистер Тайлер. Я проследовал за Жанной-Флейкис мы шли по узкому коридору, и вскоре мы очутились в дальнем конце художественной галереи. Передо-мной предстала огромная белая стена, на которой висела только «Жизнь». Всё также по-прежнему прекрасная и столь загадочная, ровно такая, какой я её и запомнил: обнажённая Элисон стоит перед мольбертом в своей художественной мастерской. В её руке кисть с кроваво-красным оттенком. Я стал рассматривать её лицо на холсте. И вновь не смог уловить его выражение. — Нет не получается расшифровать! — Я озадаченно нахмурился. — Совершенно верно. Смысл послания автора — заключается в том, что это и есть отказ от всякой коммуникации. Эта картина — о молчании. — Я не совсем понимаю, вас — проговорил я. — В любом произведении художественного искусства кроется небольшая тайна. Молчание Элисон и есть её главный секрет. Её художество заключается в релегиозном смысле. Вот почему она назвала картину «Жизнь». Значит вы читали известного британского учёного? Я удивлённо посмотрел на Жанну — Флайерс — Нет? — наконец догадался он. — Обязательно его прочтите, тогда вы всё сами и поймёте. Я кивнул — и вдруг совершенно случайно я увидел на холсте то, чего я раньше никогда не замечал. Я склонился поближе, чтобы рассмотреть. На столе, на заднем плане художественной картины изображена миска с фруктами — сочный сбор из яблок и спелых груш. На жёлтых яблоках Элисон нарисовала крошечные белые точки, которые оказались маленькими вертлявыми червями, копающимися внутри и поверх самих фруктов. Я указательным пальцем указал на них. — Это… — Жанна никак не решалась договорить. — Да, — Жанна-Флейкис кивнула. — Судя по всему это опарыши. — Это настолько потрясающе. Мне интересно, что они символизируют, — пробормотал я. — Это настолько потрясающая работа. Но к сожалению подлинный шедедеврвльный прогресс. — Жанна-Флейкис грустно вздохнула. — Знали бы вы Элисон немного раньше! Я никогда в жизни не встречала человека интереснее, — шепнула мне она, словно та девушка могла нас услышать. — Большинство пациентов давно уже не выглядят живыми, вы меня понимаете? Бредут, во сне, и так продолжается всю жизнь… Зато Элисон была потрясающей живой красавицей! От такой женщины просто невозможно было отвести глаз! — Жанна-Флейкис окинула долгим взглядом обнажённую фигуру Элисон на холсте. — Она действительно невероятно красивая, — едва слышно произнёс он. Я вслед за Жанной — Флайерс снова перевёл глаза на изображение обнаженного тела Элисон. Но там, где она усматривала красоту, я видел лишь только боль. Видел ужасные раны и глубокие шрамы, которые бедняжка пыталась нанести себе сама. — Элисон когда-нибудь рассказывала вам о своей попытке самоубийства? — Я спросил наугад, но попал метко в цель. — Вы что уже в курсе?… Конечно, она мне рассказывала. — После кончины своего отца, ведь верно? — Элисон прямо развалилась на кусочки. — Жанна-Флейкис снова кивнула. — Она просто не представляла, как ей жить дальше — она не как артист, она как обычный человек. Элисон очень ранимая девушка. И когда её отца не стало, она просто этого не вынесла. Это её окончательно добило. — Наверное, Элисон очень любила своего отца… Жанна-Флейкис издала сдавленный смешок и изумленно на меня взглянула. — Вы что сейчас серьёзно? — Я сейчас не понял. — Элисон никогда не любила своего отца. Она просто его ненавидела! Она его жутко с глубокой ненавистью презирала!