Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 4 из 15 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Но на «ковре» Щеголева ждало поражение. Шофер Малыхин либо действительно не знал о происходившем на промкомбинате, либо знал, но не хотел говорить. Щеголев перекинулся было на инспектора ЖЭКа Чепрунова, но тот, как выяснилось, раздобыл курсовку и уже три дня как пребывал в Минводах. И теперь, нацелившись на Каграманова, Щеголев в воскресенье отправился на толкучку. Был он на толкучке с полгода назад, и тогда еще поразился царившей там сутолоке и неразберихе. Теперь-то здесь кое-что изменилось — построили навес и новые прилавки возвели, но в остальном все как было, так и осталось — и пыльная улица, криво бежавшая наутек, и даже пузатый хлопотливый продавец пирожков с лицом, похожим на глазунью. Пирожки у него всегда были холодные, хотя он зычно зазывал: «Гор-рячие!». Над пестрым людским водоворотом стоял такой же нестройный гомон, и казалось, что собрались тут те же самые люди, только были они в других одеждах. А вот деревья изменились — они сейчас разгорались желтым осенним пламенем, а тогда, помнится, вонзали в стынущее холодное небо коричневые холодные иглы. Щеголева вовлекло в людской поток и понесло. Он и не заметил, как оказался около рядочка, где продавали гвозди, лампы, старую обувь, часы, запчасти к велосипедам и мотоциклам, и вообще всякое барахло, а в самом конце этой очереди — и книги. Книги тут лежали прямо на земле, на расстеленных газетах, — большой выбор, на любой вкус. Книжников высыпало уйма, не то что раньше — раз-два и обчелся. И удивившись изобилию самодеятельного книжного рынка, Щеголев пожалел о том, что нет здесь старика, который одним своим присутствием создавал необыкновенное, особое настроение. Это был легендарный старик, с великолепными длинными усами, «ходячая энциклопедия», у него можно было достать какую угодно книгу, даже несбыточное по тем временам «Двадцать лет спустя». Еще пацаном Щеголев и приметил однажды эту книгу у старика. Расчетливо экономя деньги, которые мать давала ему на завтраки, мороженое и кино, он каждое воскресенье появлялся на базаре, устремив на книгу тоскливые глаза — он боялся, что ее купят раньше, чем он соберет нужную сумму. Видно, старик понял, что творилось в душе у мальчишки. Он пригласил его к себе домой. Леонид помогал ему переплетать потрепанные книги, а старик взамен разрешал ему эти книги читать. Ребята тащили его на речку, на футбол, а он отнекивался, все свободное время проводил у старика. Со временем ребята тоже заразились его страстью — обо всем прочитанном он рассказывал им потом. Едва ли не каждое воскресенье появлялся он в комнате, заваленной журналами, книгами, газетами, и разворачивался перед ним очарованный мир — звенели шпаги, кто-то должен был погибнуть и чудом спасался, узнавал важную тайну, от которой зависела чья-то судьба, и вот скакали по пустынным ночным дорогам рыцари без страха и упрека, отбивались от погони и опять чудом спасались.... А кто-то другой, пожертвовав жизнью, проводил через пустыню обиженных и несчастных, он погибал, но люди все же добирались до того места, где жила синяя птица — символ счастья... Ох, когда же все это было! Старый книжник давно умер, и «Двадцать лет спустя» теперь уже не такая редкость. Любовь к книгам у Щеголева стала второй натурой, только с тех пор как он начал работать в милиции на чтение оставалось совсем мало времени. Щеголев валко шагал по базару, а воспоминания уносили его в далекую и прекрасную страну, именуемую детством. Каграманова Щеголев узнал сразу. Худощавый, с узкими плечами, с длинными каштановыми волосами, обрамлявшими бледное лицо проповедника, он разглядывал книги, которые вытащил из тяжелого модного портфеля толстый гладкий человек в пенсне. — Достоевского возьму и Есенина, — сказал Каграманов. — Нет, что вы, Игорь Михайлович, — поспешно произнес толстяк в пенсне. — Только все книги вместе. И за десять рублей. — Восемь, — сказал Каграманов. Но толстяк был непоколебим и Каграманов пожал плечами: «Ладно, рискую, бери червонец». Когда он расплачивался, Щеголев к нему и подошел. — Лем есть? — по-утиному вытянув шею между двух голов и плеч, спросил Щеголев, хотя прекрасно видел, что Станислава Лема у Каграманова нет. — А что вас у Лема интересует? — Каграманов критически оглядел крепкую фигуру Щеголева. — «Солярис». — Есть «Солярис». Только в сборнике. — Пойдет и в сборнике. Можно посмотреть? — Он у меня дома. Приходите сюда в следующее воскресенье. Щеголев причмокнул губами. — Долго ждать. — Ну, хотите, — забегайте ко мне домой. — Когда? — Да хоть завтра. Только во второй половине дня. А я вам сейчас адресок запишу. Он вытащил из кармана сложенную вдвое тетрадку, карандаш, накарябал что-то на листке, вырвал его из тетради и передал Щеголеву. «Откуда заходы произвожу, и куда — на промкомбинат! Рассказать — никто не поверит, — усмехнулся про себя Щеголев. — Но это хорошо, что Каграманов домой пригласил — там и поговорим обо всем». Дом Каграманова Щеголев отыскал с трудом — тут на окраине одна улочка походила на другую, и никак невозможно было отличить друг от друга ветхие неплановые домишки, построенные где попало, как попало и из чего попало. Весь этот район, видимо, скоро снесут, ибо уже сейчас издали, из центра города, надвигались сюда многоэтажные дома. Щеголев постучал в калитку, но никто не откликнулся, тогда он забарабанил в окно. Из-за нестираной занавески выглянуло заспанное небритое лицо Каграманова. Он слепо щурился, видимо, никак не мог понять, кто это к нему наведался. Наконец поднял указательный палец и потряс им в воздухе. Щеголев так и не понял — что это — предостережение или разрешение... Каграманов исчез за занавеской, а через некоторое время калитка отворилась, и Щеголев вошел во двор. Собственно, не двор, а дворик. Раз-два повернулся — и забор. Комната у Каграманова была одна, махонькая, под стать дворику, и такая же кухонька, где умещались кроме газовой плиты лишь табуретка и холодильник в углу. Комнатушка же сплошь была завалена книгами, не заставлена, а именно завалена — книги лежали везде, где только возможно. Щеголев засомневался, возможно ли в этом хаосе что-либо отыскать, но Каграманов нашел нужный том сразу. — Вот! Длинной костлявой рукой он протянул Щеголеву толстую книгу в темной обложке. Щеголев томик взял, а сам глядел на стену, где висел в рамке портрет миловидной молодой женщины с большими холодными глазами. Он задержал взгляд на ее лице. И ему показалось: неприступный ледок скалывался постепенно с ее взгляда, печальная радость заструилась в нем мягко, хотя женщина все же свысока и с укором поглядывала на мужчин. Немое удивление сквозило в ее взоре при виде беспорядка, царившего в комнате: «Что же это у вас тут!». Но тем не менее хорошо становилось на душе от этих глаз, милого лица и грациозно-гордой шеи... Захламленная комната показалась чище и светлей, воздуха в ней вроде стало больше. Что-то тихое, нежное, задумчивое заискрилось, зазвенело вокруг. Щеголев рассеянно листал Лема и думал о том, что надо расспросить Каграманова о жене. Но как это сделать, он не знал, и потому молчал, пока Каграманов сам не обратился к нему. — Берете Лема? — Беру, — сказал Щеголев, и опасаясь, что разговор может на этом окончиться, быстро добавил:
— Еще есть что-нибудь в этом роде? — Есть. Фред Хойл «Черное облако». — Читал, — сказал Щеголев. Черные глаза Каграманова заинтересованно сверкнули, он полез под кровать, вынул оттуда мешок, сунул в него руку и извлек книгу в синей обложке. — «Космическая одиссея» Артура Кларка, — с гордостью произнес он. — Хорошая штука, — похвалил Щеголев. — Я фильм видел. — Какой еще фильм? — удивился Каграманов. — Разве он шел у нас? — Я в Москве на Международном кинофестивале смотрел... — Скажите... — оживился Каграманов, и черные глаза его опять заблестели. — Я же в некотором роде физик... На физфаке в свое время два курса проучился, потом пришлось бросить, пошел работать... Жизненные обстоятельства... В общем, неважно... Скажите, а как там показано, на экране... действие парадокса Эйнштейна и положение теории гиперпространства? Щеголев начал рассказывать. Рассказывал он подробно, красочно — о работе оператора, художников... Они сидели, Щеголев и Каграманов, в маленькой комнате, заваленной книгами. Но не было перед ними ни комнаты этой, ни вообще Земли, а было перламутровое свечение чужой галактики и жемчужно сияющая космическая пустота вокруг... — М-да... — задумчиво проговорил Каграманов, возвращаясь к действительности и окидывая взглядом лежащие вокруг в беспорядке книги. — Вы, случаем, не физик? — Нет, — сказал Щеголев. — Я работаю в милиции. — В милиции... — опять же задумчиво произнес Каграманов. И вдруг спохватился. — Что! В милиции? Ах, вы шутите, я понимаю... — Игорь Михайлович... — сказал Щеголев, уловив загнанную улыбку Каграманова, которая медленно и осторожно оттаивала. — Я не шучу... — Ох, ну и подходик у вас, — осуждающе покачал головой Каграманов. — Сразу бы и пришли на квартиру. А то «Солярис», Станислав Лем... Ну, давал я милиции подписку, что устроюсь на работу, давал! А почему я не работаю, вас не интересует, нет? Это никого не интересует! Последние слова Каграманов выкрикнул со злостью и ушел на кухню. Оттуда он возвратился с раскупоренной бутылкой вина и двумя стаканами, поставил их на стол и вопросительно глянул на Щеголева. — Пить будете? — примирительно произнес он. — Нет, спасибо. На службе не пью, — сказал Щеголев. — А если за научную фантастику? И не дожидаясь ответа, разлил вино в оба стакана, внимательно проследил пока из горлышка бутылки стекла в стакан последняя рубиновая капля, облизал губы, вытер их ладонью и поднял стакан. Щеголев приподнял свой, чокнулся с Каграмановым, но пить не стал. — А я на вас не в обиде, нет! — воскликнул Каграманов, выпив вино залпом. — И, между прочим, установился между нами психологический контакт сразу, а? Первый раз вижу милиционера, рассуждающего о парадоксе Эйнштейна. Да... Так что, опять будете брать подписку? — Нет. Подписку брать не буду, — произнес Щеголев. — Я не за этим пришел. — Ах, за «Солярисом»! — Да, представьте — и за «Солярисом». Только это попутно. А главное... — Что главное?.. — Вы говорите, Игорь Михайлович, никого не интересует, почему вы не работаете. Так вот — меня это интересует. Поэтому я тут у вас и появился. — Та-ак... Именно поэтому? Ну, и что же вы хотите? — Хочу помочь вам выйти из этого положения. Он огляделся, но от книг тут некуда было спрятать глаза, даже под ногами валялись пухленькие томики — открой любой, пошелести страницами — и тут же цветная обложка отрежет тебя от реальности, и ты заживешь чужою выдуманной судьбой... Каграманов приглушенно вздохнул, посмотрел на красивый женский портрет, висевший на стене, и махнул рукой. — Сейчас — это все уже бессмысленно... — лицо у него порозовело от выпитого вина, выглядело жалким, по-детски беспомощным. — А началось... Началось все с этой «Зари», будь она проклята! И зачем я, спрашивается, ушел с завода в этот обувной цех? И все деньги, деньги... Жена любила наряды, ей нравилось путешествовать... А я любил жену. Очень любил... Для нее я готов был на все. — И на преступление? — Щеголев искоса поглядывал на портрет женщины с холодно-красивыми глазами.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!