— Да при чем здесь ПДД? В звезды ты веришь? — Больше в мечты. Даже если они не сбываются. — Им не обязательно сбываться, главное, чтобы они были. — Вот именно, что были. Может, ты знаешь, куда они уходят, мечты? — Мы уходим, мечты остаются, — почесал макушку Артур. — Ну, так ты скажешь, что за новости. Впрочем, можешь уже не говорить. — Затмение солнца завтра. — Похоже, оно у тебя началось уже сегодня. Разговаривать с тобой — все равно что долго покорять по серпантину высокую гору, когда, добравшись, у самой истины лента серпантина разлетается в праздничную спираль, и ты все сводишь к шутке. — Обычно до истины докапываются. — Докапываться до тебя себе дороже. Я же знаю. — Можно было бы привести в пример рудники с открытой добычей ископаемых, до золота которых можно добраться только по серпантину километровых дорог. Вообще, это арабская модель общения, круговая, когда тема начинается издалека, с окраин. — Я знаю, английская — линейная. Русская — волнистая. Между Востоком и Западом. Есть еще и прерывистая. Не помню, чья. — Это когда ты торопишься что-то объяснить, — улыбнулись мои глаза. — Хватит тебе уже читать эти новости. Они тебя не пожалеют. — А как же конституция? — Государство не женщина, оно никогда не будет тебя жалеть, щадить, греть, утешать, выходить из себя только ради того, чтобы войти в твое положение, оно и не должно, нечего на государство пенять. Не нравится — поменяй. Поменяй свой образ мыслей, Земля большая, стань человеком не отдельно взятого государства, а отдельно стоящего, цветущего, стань человеком целого мира. Скулить, безусловно, проще, и возможно даже что-то дадут: кому однушку, кому пенсию, кому срок, все зависит от тебя. Даже если тебе кинули кость, не торопись ее грызть, в кости надо играть. Дай волю чувствам. Только в этом случае в жизни твоей будет драйв, а не потреблятство. Государство не женщина. Женщину найти гораздо сложнее. Особенно такую, как я. Мигрируй, ищи свое место, где тебе будет комфортно гнездиться. И не скули, сведет скулы — не сможешь целоваться. — Женщине нужен художник, который доведет ее образ до идеального. — Хорошего художника отличает воображение, чем глубже оно будет, чем пространственнее, тем больше художника в человеке. Женщины живут образами, а не реальностью. — Это как? — Бывает, встретишь мужчину, вроде прекрасен, и пахнет хорошо. — Это я-то прекрасен? — А начнешь фантазировать, понимаешь, что с этим ничего не выйдет. — Я уже переживать начал. — Не переживай. — Не… переживу, — добавил после паузы Марс. * * * Кто-то прятался за помадой, иные за очками, за распущенным волокном, накручивая на палец прядь собственной гривы, кто-то за декольте, куда то и дело норовил провалиться мой любопытный взгляд. Тот праздно блуждал по окрестностям поместья, которое было дано мне в пользование ровно на полтора часа. Сейчас он следил за их руками. Красные ногти — это вызов, они вызывали чувства на бой, черные выказывали превосходство, белые — безразличие, розовые жаждали прикосновений, голубые витали надо всем, над партой в том числе. Цвет неба придавал удивительную легкость пальцам, а, может быть, даже и заданию, над которым студентки работали молча. Мне только после четвертого занятия удалось запомнить имена всех. Теперь я их уже смог привязать к голосам, те тихонько звенели, как осы в гнезде, то и дело вылетая из роя, и тогда значение реплик вместе с авторством доходило и до меня. Иногда я подсказывал, умно вякал, чтобы не одичать, чтобы меня не забывали. Скоро разговоры стали громче, это означало, что публика переключилась от познавательного к личному. Сенсорные экраны начали проверять чувства тактильного. «?Quien quiere empezar?[1]» — оборвала Шила все связи, заставив всех опустить глаза, где-то в параллельном мире, в другой аудитории, на своем уроке. Здесь же ученица смотрела на Артура, внимательно изучая черты лица. Ах, как же ей хотелось сейчас сложить из них одну изящную линию судьбы. — Белла, может быть, вы? — оторвал Артур ее от собственного лица, будто боялся, что эти визуальные поцелуи могут зайти слишком далеко. — Я? — встала Белла из-за стола. — Попробую. А в голове моей уже звучал ее тонкий голосок: «Дамы и господа, командир корабля “Сафин Марс” и экипаж, мы рады приветствовать вас на борту нашего самолета, который совершает рейс Санкт-Петербург — Барселона. Расчетное время в пути…» Ниточки ее ног были завязаны посередине в коленки, боже мой, до чего они себя доводят, эти прекрасные женщины. «Кто ей поверит, случись что, такой юной? пассажиры слишком капризный народ». Хотелось взять девочку за руку, отвести в столовую и покормить, кормить несколько дней, пока не появится румянец на щеках, а высушенные формы не нальются привлекательной влагой. Мне кажется, она была бы рада такой заботе. Она начала отвечать. Я не слушал и снова подумал о жене. Я действительно думал о ней слишком много. «О чем ты все время думаешь?» — услышал я ее утренний голос за чаем. «Я каждую вторую минуту думаю о тебе». — «А каждую первую?» — «А каждую первую жду с волнением второй». Я прошел по ее изгибам и забрался в ухо. Там было чисто и прекрасная акустика, как в консерватории. Сел в первом ряду, прямо напротив перепонки. Я сидел и слушал ее сольное выступление. «Может, выпьем сегодня?» — «А что, уже пятница?» — «Нет, но почти». В руках мял программку, которую зачем-то купил. Между актами я стал листать. «Вот тебе инструменты, вот тебе исполнители. Всего две странички», — с недоверием я разглядывал задник программки. «Вот тебе и все твое будущее». А голос был прекрасен. Слова струились, и от этого не все в песнях было понятно. Лучше не вдаваться в текст, иначе будут возникать непонятки. «Какой божественный голос», — согласился я с эпитетом, который случайно услышал в гардеробе на выходе из уха. Я вышел на улицу, где пахло весной, меня тянуло на природу, и я решил прогуляться в парк неподалеку. Мой взгляд двинулся к разрезу ее декольте. Я шел по городу, и вдыхал ее, раннюю, свежую, капризную. Жизнь состояла из скромных речей листвы и высокопарных — прилетевших из-за границы птиц. Воздух пропитан весной, словно Франция прыснула из флакона эйфелевой высоты на родину. Но у родины был свой неувядаемый аромат, в котором терялись все остальные. На родине царил аромат одиночества. Даже в этой аудитории, среди такого количества прекрасных девушек можно было, оказывается, одичать, не имея ни одной родной души. Может, поэтому преподы заводят себе любимчиков? Я до сих пор не завел. Я не питал симпатии, они и не росли. В этих стенах я наслаждался одиночеством. Одиночество словно дурная привычка, стоит ему только приспособиться к окружающей среде, как оно сразу же начинает претендовать на четверг, пятницу и на все остальные будни твоей жизни. Что он знал об этих девушках? Ничего. Что все они соответствовали основным требованиям своей романтической профессии, это — красивая девушка в возрасте от восемнадцати до двадцати семи лет, ростом от ста шестидесяти до ста восьмидесяти сантиметров, с хорошим здоровьем. Бортпроводница обязана разбираться в типах самолетов, должна уметь оказать медицинскую помощь и правильно вести себя в чрезвычайных ситуациях. Задачей Артура была научить этих девушек правилам эвакуации на суше или воде. При пожаре задача стюардессы — подавить панику, а потом эвакуировать пассажиров за девяносто секунд! «Как студентки?» — получил я эсэмэску от Шилы ближе к концу занятия. «Твоя женственность порою зашкаливает». «Это как?» «Я бросаю все дела, мчусь к тебе». «Дамы и господа, наш самолет совершил посадку в Барселоне, температура воздуха плюс двадцать шесть, просим вас не ждать полной остановки самолета, не ждать, пока мы вас пригласим к выходу, а уже выходить, поскольку я дико тороплюсь на свидание с собственной женой», — посмотрел я на своих стюардесс. Кажется, они меня поняли и начали потихоньку собираться. * * * — Я проспала, я выспалась, я счастлива. — Дайте женщине выспаться, и вы узнаете, как она умеет любить. Шила рассмеялась в трубку. — Тронуло? — До слез. Знаешь, какие слова больше всего трогают женщину? — Какие? — Я хочу от тебя детей. — Я бы хотел. — Я знала, что неотразима. Даже мороженое тает, глядя на меня. В ответ рассмеялся Марс. — Кто бы сомневался. Чем занимаешься? — Кино вижу. — Смотришь? — Не смотрю, но вижу. — А что там идет? — Не знаю. Хочешь с ним поговорить? Передаю ему трубку, — прибавила звука телевизору Шила и протянула ему трубку. — Иногда мы с ней играли в покер на раздевание, хотя не умели. В итоге в этом страстном обнаженном азарте мы выигрывали оба, — услышал в трубку Марс. — Слышал? — вернула она телефон своему лицу. — Может, нам тоже сыграть? — А мы что, по-твоему, делаем? — Рискуем. — Ты опасный, — вдруг ощутила она на себе прикосновения его волосатого тела так, что дрожь пробежала по полю ее чувств, пытаясь найти выход из западни. — В тебя можно влюбиться. — Я чувствую, как у тебя сработала сигнализация. — Придется по дороге домой зайти в магазин, купить шампанского, чтобы выключить… этот день. — Ты знаешь, что день, законченный шампанским, приравнивается к выходному?