– Думаю, отсутствие общего дела играло свою роль. Характеры у них были несхожими: Зосимова была бесшабашной, жизнерадостной, с крепкой жизненной позицией, она обладала даже определённого рода смелостью. А Иванова – более хрупкой конституции. Её мысли, её потребность задумываться о других сферах жизни – нематериальных, так сказать, – накладывают на неё особый отпечаток ранимости, некоей нервности и растерянности в обычной жизни. И хотя на моих сеансах она также, как и Зосимова, рассказывала о своей жизни, о своих обычных днях, о своём самочувствии в окружающем её мире, в отличие от подруги её рассказы всегда носили несколько упаднический характер. Эти молодые женщины были слишком разными… Потому, думаю, действительно хорошими подругами их могло бы сделать только что-то общее, какое-то дело или нечто иное, что сблизило бы их, а так… «Таким объединяющим фактором для них оказалось получение наследства, но ему об этом говорить не обязательно…», – отметил про себя Костя и вслух спросил: – И вы пытались привести Иванову к жизнерадостному восприятию действительности, какое было у Зосимовой? – Нет, моя работа заключалась не в том, чтобы изменять её сущность, а в том, чтобы помочь ей обрести спокойствие и уверенность в окружающем мире, уверенность в том, что она сама делает в своей жизни… – И она всегда рассказывала вам, что именно она делает? – уточнил Мадаев. – Только в общих чертах. Иванова часто говорила, что ей сложно убедить себя в том, что она может иметь своё мнение, может сама выбирать, как поступать, не обращая внимания на чужие взгляды и общественные устои. Ей нужна была уверенность в том, что она действительно имеет право на свой собственный выбор. – Например?.. – К примеру, в обществе принято делать одним образом, а она хотела поступать по-другому. Но ей не хватало смелости признаться самой себе, что она способна пойти против общества. Это, кстати, отличало её от Зосимовой – у той, как уже говорил, достаточно было смелости, чтобы не считаться с чужим мнением. – Я всё-таки пока не понимаю. Вы можете привести конкретный пример, какую-нибудь реальную ситуацию, которая происходила с Ивановой? – Это были мелкие неурядицы, вопросы вроде таких: сегодня в моде розовые шляпки, а Иванова хочет не следовать моде, а одевать, к примеру, мужскую кепку; будет ли у неё подобная смелость – вызвать на себя внимание окружающих действием, которое другие обычно не делают? Конечно, это условный пример, но более точно я вам сейчас ситуацию вряд ли обрисую, – невозмутимо отметил Зверев. – Ладно, с характерами понятно, – махнул рукой Костя, решив не лезть в дебри. – Так Зосимова с Ивановой на сеансах говорили что-нибудь друг о друге? Зверев снова помолчал, наслаждаясь букетом дорогой сигары, а потом ответил: – Екатерина жаловалась, что Валентина её не понимает. Говорила даже, что боится расстроить её каким-то своим поведением, отношением к жизни, но и менять его не хотела. Она хотела продолжать делать то, что приносило ей радость, веселиться, быть бесшабашной и одновременно с этим не желала вызывать у Валентины опасений на свой счёт. Собственно, потому Зосимова и привела Иванову ко мне на сеансы… Мне она сказала, что Валентине нужна поддержка, потому что та находится в постоянном расстройстве от того, что никак не может найти себе достойного партнёра по жизни. Но, думаю, на самом деле Зосимова рассчитывала, что я мог объяснить её подруге, что поведение самой Екатерины – нормальное, правильное, ведь является частью её характера. – Интересно… – задумался Костя. «Зосимова привела Иванову на сеансы к психотерапевту, чтобы та на неё так сильно не влияла? Чтобы та приняла безоговорочно её способ поведения, не опасалась за неё… А может, она боялась Иванову?..». – А это только ваши предположения или были конкретные доказательства подобного отношения? – Несколько раз Зосимова сетовала на свои отношения с Ивановой и прямо просила меня как-нибудь намекнуть той, что сама Екатерина ведёт себя вполне осторожно в обычной жизни, – ответил Зверев. – Ну и заодно – чтобы я объяснил Ивановой, что быть жизнерадостной не опасно. – Иванова упоминала о какой-то опасности? – Мадаев замер, уставившись на Дмитрия и перестав записывать. – Не в буквальном смысле, не о какой-то конкретной… Валентина подразумевала те опасности, которые подстерегают легкомысленных девушек, особенно имеющих деньги… Знаете, её весьма беспокоило то, например, что Зосимова часто собирала у себя в доме гостей – но большее их количество была однодневками. – Это как? – не понял он. – Малознакомые люди, многие из которых приглашались ею только один раз. – А, Иванова говорила об этом… Бердников тоже лишь один раз был на вечеринке Зосимовой, – вспомнил Костя. – А на ваших сеансах Зосимова или Иванова что-то рассказывали о нём? – Не особо много. Да и имени его они не произносили: Екатерина называла его «мой парень», а Валентина – «молодой человек Кати». Иванова упоминала, что он ей не нравился и что Екатерина достойна лучшего. А Зосимова говорила, что она не ощущает себя с ним защищённой и потому он не внушает ей доверия, как потенциальный жених. Она жаловалась, что много даёт ему, – речь не только о деньгах, а в общем о настроении и времени, как она говорила… Взамен же он не давал ей ничего, что оказалось бы равноценным её усилиям сохранить эти отношения на том уровне доверия, которое ей хотелось иметь к нему. Он не только не старался становиться лучше для неё, но и переставал уже быть тем человеком, который ей когда-то понравился. – Она рассказывала, как они познакомились? – Да, это было обычное уличное знакомство: он заметил, что девушка промокла под дождём, подошёл и предложил свою куртку. Она не хотела брать, но он был таким галантным, что она позволила себя уговорить, и они вместе дошли до её дома. Как вам? – пристально посмотрел Зверев на Мадаева. – Как вы и сказали: обычное уличное знакомство… – сухо отметил тот, не собираясь рассказывать о своих подозрениях, что Бердников познакомился с Зосимовой намеренно. «Хотя, конечно, на одном из сеансов гипноза Валентина упоминала, что, похоже, видела Бердникова в Беломорске в день своего знакомства с Екатериной, но, наверняка, Зверев не обратил на это внимания, так что и мне говорить с ним об этом незачем…». Его брови нахмурились, когда он обдумывал это, и Дмитрий, пристально следивший за изменениями в его лице, чуть усмехнулся. Или же Косте это только показалось, когда, подняв голову, он заметил его взгляд и, возможно, остатки скрывшейся усмешки. – Зосимова говорила, как дальше развивались их отношения? Зверев ответил не сразу – для начала он вытащил из дорогого хьюмидора новую небольшую сигару и неспешно отрезал золотыми ножницами краешек. «А он не может сам себе внушить отказ от курения?..», – с сомнением подумал Костя, но промолчал, ожидая слов. – Только то, – произнёс, наконец, Дмитрий, с удовольствием раскурив сигару, – что Бердников стал навещать её, а ей это нравилось. Она даже как-то описала его впечатление, когда он впервые посетил её квартиру. Он был, как это точнее сказать… шокирован масштабом, объёмом великолепия – там ведь и окна огромные, до пола, и люстры шикарные, потолки высокие, мебель дорогая… – Это ведь было не очень осторожно с её стороны? Может, Иванова была права, считая Зосимову несколько легкомысленной? Он пожал плечами. – Молодой девушке хотелось жить. К тому же она не сразу пригласила Бердникова к себе, а только когда узнала получше. Он был любезен и обходителен… Да и без денег люди погибают, поэтому она поступила так, как желала. – Понятно… А вы так подробно описали квартиру Зосимовой… Вы там когда-нибудь бывали? – сказав это, Костя уставился прямо в глаза Звереву, с досадой про себя отметив, что вопрос, кажется, прозвучал слишком провокационно… Он не ошибся: Зверев посмотрел в ответ так внимательно, будто пытался измерить объём его головы и возможное количество мозгов, которые способны туда уместиться. – Зосимова была моей клиенткой, потому нет, у неё дома я не бывал, – спокойно ответил он, на миг отложив сигару. – А о том, как выглядела её квартира, рассказывала она сама. – Ясно. А, может, вы давали ей что-нибудь? – поторопился Мадаев перевести тему. – Прописывали лекарство? – Нет, у неё была сильная натура, ей не требовались лекарства. – То есть, в отличие от Ивановой, Зосимовой вы ничего не прописывали? – повторил Костя, немного насупившись: он заметил, как, уж не в первый раз за последние несколько минут, Зверев снова взглянул на часы, и понимал, что время беседы иссякает. – Ничего ей не прописывал и не давал ни волшебных порошков, ни каких-то специальных вещей, – усмехнувшись, ответил тот. – Тем не менее, несмотря на её сильный характер, как вы думаете, могли ли ссоры повлиять на неё? – Хотите спросить, могла ли она после очередного конфликта с Бердниковым покончить с собой? – перефразировал Зверев. Взгляд его был ледяным и пронзительным. – Именно, – кивнул Мадаев, и тот задумался. – Думаю, могла, – наконец, ответил он. – Конечно, это было не совсем в её характере. И всё же она могла не выдержать перипетий жизни, устать и в какой-то момент пожелать всё это изменить. Или же решить просто проверить, хватит ли у неё смелости сделать подобное… Это также отвечает её характеру – сильному, напористому. Она могла просто проверять, сумеет ли шагнуть… «Ничего себе проверочка!», – подобного Костя решительно не понимал. – Вы можете сказать что-то ещё важное о Зосимовой, Ивановой или их отношениях с Бердниковым? Зверев бесстрастно пожал плечами. Его подвижные пальцы, покрутив немного сигару, оставили её в пепельнице, и, вполне недвусмысленно поглядев на дверь, он перевёл взгляд на следователя, словно проверяя его на сообразительность. – Дмитрий Никифорович, вы так смотрите, будто ждёте, что я сейчас уйду, – отметил Мадаев, которому надоели эти намёки. – Так и есть, – усмехнулся тот. – А вы делаете успехи… Но Костя пропустил это мимо ушей. – Вы знаете, я подумал, – сказал он, – что не стоит мне ждать, когда пройдёт ваш сеанс с Ивановой. Давайте начнём сразу с сеанса гипноза. – Не хочется вас расстраивать, но, думаю, Валентине Осиповне лучше сначала побеседовать со мной… Не успел Мадаев ни возразить, ни согласиться с его мнением, как они вдруг услышали смущённый голос: – Ну, если это так важно, то можно и сразу… – в дверях стояла Валентина: Анастасия сообщила ей, что Зверев её ожидает, но пока что у него в кабинете следователь, так что она решилась сама войти. – Вы уверены? – пристально посмотрел на неё Дмитрий, видимо, оценивая её силы. Она кивнула. Вскоре она полулежала на кресле, закрыв глаза. Но спокойствия в её лице было мало – по нему то и дело пробегала тревога и иногда печаль. А может, так только казалось Мадаеву, неотрывно глядящему на неё. – Расскажите подробнее, что вы знаете о расставании Зосимовой и Бердникова? – сказал он, но Зверев перефразировал его слова: – Вспомните эпизод, в котором вы узнали, что они расстались. – О, я была за границей… Мне позвонила Катя и сообщила. – Проживите этот эпизод заново, с момента её звонка! – приказал его уверенный голос. – Зазвонил телефон, вы подняли трубку. Что происходит дальше? – Разговор… *** – Привет, Катюшка! – Привет, дорогая! У меня тут такие новости, не поверишь! «Она так возбуждена…», – думаю я. – Что-то случилось? Что-то хорошее? – Нет, не хорошее… То есть, наверное, хорошо, что я это узнала, и все тоже узнают, а вообще это плохо, гадко! – у неё слишком много эмоций, и она всё ещё не рассказывает мне конкретно, что произошло. – Что случилось? – спрашиваю я. – Подожди, я сейчас… Костя напряжённо ждал, но Валентина замолчала. – Что происходит, почему вы остановились? – спросил Дмитрий.