– Не без того, – с некоторым вызовом ответил Левандовский. – Не хотелось, знаете ли, сидеть из-за нее в тюрьме. Тем более ни за что. – Понятно, – заключил Виталий Викторович. – А на что вы, осмелюсь вас спросить, жили? Артемий пожал плечами: – Поначалу мы жили на мое офицерское жалованье, которое мне выдали по демобилизации из армии. Когда деньги кончились, Малыгина стала доставать деньги. Откуда она их брала, я не знал… Она как-то ответила, когда я пристал к ней с расспросами, что деньги дает ей ее бабка. Но кто она такая и откуда у этой бабки деньги, Екатерина мне не рассказала. Потом я стал подозревать, что она подворовывает. Однако уверенности у меня в этом не было, как и доказательств, поэтому я и не стал об этом сообщать в органы. – И вы пользовались этими деньгами, хотя и подозревали, что они ворованные, – без малейшего намека на вопросительную интонацию констатировал майор Щелкунов. – Пользовался, – уверенно встретил Левандовский взгляд Виталия Викторовича. – Ну а что в этом особенного? Поначалу мы жили на мои деньги, потом стали жить на ее. Майор Щелкунов промолчал. И правда, «что тут такого»: жить на деньги женщины, которая тебя любит, ничего не делая и не собираясь что-либо предпринимать? – Вы знали, куда и зачем направляется Екатерина Малыгина в вечер субботы, четырнадцатого февраля? – выдержав паузу, задал Виталий Викторович очередной вопрос. – Даже понятия не имел, – как показалось майору Щелкунову, искренне ответил Левандовский. И для убедительности добавил: – Откуда я могу знать о таком? Вы думаете, она должны была мне сказать: «Ты меня обожди немного, сейчас я убью ребенка, а потом вернусь с деньгами». Так, что ли, по-вашему? – А что она сказала в тот день, когда уходила? – поинтересовался Виталий Викторович. – Она сказала, чтобы я ее ожидал, – пожав плечами, ответил Артемий. – И она, дескать, вернется либо с хорошей добычей, либо не вернется вовсе… Вы думаете, я знал, что она пойдет в кооператив убивать подростка моей гантелей? Кстати, я с утра не мог найти гантели, все думал, куда я их мог засунуть… А она вот для чего их приспособила. – А вы бы донесли в органы, если бы узнали, что Малыгина отправилась в тот день убивать, чтобы ограбить? – внимательно посмотрел на допрашиваемого майор. – Само собой разумеется, – заверил Виталия Викторовича Левандовский. – Во сколько она вернулась четырнадцатого февраля домой? – задал новый вопрос Щелкунов. – Где-то в одиннадцать, – подумав, ответил Левандовский. – Может, в начале двенадцатого. – Расскажите, как это было, – потребовал Виталий Викторович. – И как можно подробнее. – Хорошо, постараюсь припомнить… – Левандовский какое-то время молчал, собираясь с мыслями, потом начал говорить: – Екатерина вернулась очень растерянная какая-то. Как будто должна что-то сделать, но не знает, с чего начать… Долго была в туалетной комнате, и я слышал, как из крана хлещет вода. Очевидно, она мылась… – Вы не заметили пятен крови на ее пальто? – воспользовался паузой майор. – Вы думаете, я приглядываюсь к женскому пальто? – отмахнулся поначалу Артемий, по потом задумался и произнес: – Хотя… Если бы они были, то я бы непременно заметил. – Хорошо, продолжайте, – потребовал Щелкунов. – Помывшись, она вышла из туалетной комнаты все такая же растерянная… В какой-то момент мне даже стало жаль ее. Ведь если по правде, она мне не чужая, столько вместе прожили… А потом она меня и в госпитале очень поддерживала. Не будь ее, возможно, что и рана не зажила бы так хорошо… Ну так вот, я спросил, что случилось, – продолжил Левандовский. – Она села на диван, молча открыла саквояж, который все время носила с собой, вынула пачку денег и золотые часы и передала мне. «Откуда это?» – спросил я. Она ответила: «Не спрашивай». Я понял, что она снова украла, поскольку ничто другое в голову просто не приходило! А потом она посмотрела на меня и зловеще так произнесла: «Если ты бросишь меня, то я на себя донесу. Но пострадаешь и ты, и тебе достанется больше, чем мне. А меня, может, и оправдают. Есть люди, которые подтвердят, что я неуравновешенная и нервнобольная женщина. Я ведь даже в детстве лежала в психушке!» Сказав это, она дико так захохотала, мне аж нехорошо стало… И я тогда подумал, что надо как можно поскорее отделаться от этой женщины, которая своей ненормальной любовью может свести меня в могилу. Под любым предлогом, как угодно, но чтобы подле меня ее больше никогда не было. Артемий вздохнул и посмотрел на Виталия Викторовича так, словно искал в нем сочувствия. Однако признаков сочувствия на лице майора Левандовский не обнаружил. Выходило, что не очень-то и верит ему этот майор Щелкунов. Отчасти это было правдой. Виталий Викторович внимательно слушал показания Левандовского и, опираясь на оперативный опыт и обычную житейскую мудрость, отмечал про себя моменты, в которых свидетель откровенно привирал; за некоторыми фразами пряталось много недосказанного. Невозможно было поверить, что допрашиваемый даже подумать не мог, что Екатерина может убить. Знал Артемий, какими делишками промышляла Малыгина и какое дело провернула последним. Просто его вполне устраивало, что его содержит женщина, и мало волновало, что она достает деньги на его содержание преступным путем. – …И тут я вспомнил про свою одноклассницу Верку Завадовскую, которая бегала за мной в старших классах, а я в то время был увлечен другой девушкой, а на Завадовскую не обращал никакого внимания, – продолжил тем временем Артемий Левандовский. – Я подумал так: если Малыгина узнает или увидит меня с другой женщиной, то обидится и сама порвет со мной. – А вы уже не беспокоились, что Малыгина снова может отравиться? И на сей раз уже по-настоящему? – как бы ненароком поинтересовался Виталий Викторович. – Уже не опасался, – честно признался Левандовский. – Если первое ее отравление было липовым, почему я должен бояться второго? Ее театральные эффекты стали мало меня трогать, – добавил Артемий с кривой усмешкой. – Надоела мне эта игра одного актера. – Я понял, продолжайте, – произнес майор Щелкунов, мельком глянув на допрашиваемого, чтобы не выдать свое неприязненное к нему отношение. У следователя, допрашивающего подозреваемого, не должно быть никаких эмоций. По крайней мере – видимых… – В воскресенье, пятнадцатого февраля, чтобы выпроводить Малыгину из своей квартиры, я сделал вид, что уезжаю в другой город, даже сел в поезд на вокзале, а сам вышел на следующей остановке и отправился домой к Завадовской. Она оказалась не замужем, жила вдвоем с мамой. Вера встретила меня хорошо, как старого друга, который всего-то пару недель не заходил, и по ее глазам было видно, что обо мне она за эти годы не забыла. Мы разговорились, и я пригласил ее к себе домой на следующий день как следует отпраздновать нашу встречу. Она согласилась. На следующий день под вечер она пришла, – после недолгого молчания продолжил Левандовский. – Про Малыгину я и думать забыл, увлекся, знаете ли, – посмотрел на Щелкунова Артемий, надеясь на понимание, но его встретил равнодушный взгляд. – А вот она про меня не забыла… Когда Вера Завадовская осталась у меня на второй день, Малыгина стала названивать в мою квартиру, едва звонок не оборвала. Но я не открыл. Да и с какой стати? – пожал плечами Артемий, обращаясь уже к самому себе. – Я дома с женщиной, а тут эта… Догадываюсь, что бы она устроила. Мне бы пришлось женщин разнимать. Вера бы себя в обиду не дала, уж я ее знаю… Так и в милицию попасть можно, – широко заулыбался Левандовский. – Через некоторое время звонки прекратились. Я снова забыл про существование Малыгиной, поскольку рядом со мной была красивая девушка, которой я нравился и которая очень нравилась мне… Ночь мы провели вместе, встали довольно поздно, – немного помолчав, промолвил Левандовский. – Где-то в середине дня мы вышли из дома, помню, был небольшой морозец… И я сразу заметил Малыгину. Она стояла за деревом метрах в тридцати от дома и следила за моим подъездом. Я не показал виду, что заметил ее, и мы с Верой отправились в кафе, что недавно открылось на улице Карла Маркса. Малыгина преследовала нас, но близко не подходила, соблюдала дистанцию. Я заказал кофе с пирожными, мы с Верой позавтракали, а когда вышли из кафетерия, Малыгиной поблизости уже не было… Товарищ майор! – посмотрел Артемий на Виталия Викторовича. – То, что она пришла к вам и созналась в убийстве и ограблении, на что якобы я ее подстрекал, – это месть мне за мое к ней равнодушие! Как она и обещала, если я оставлю ее. Она просто оговаривает меня, верить ей нельзя ни в чем… Ну что я могу сделать? Ну не люблю я ее! Пытался как-то приспособиться к ней, не получилось. С последним заявлением Левандовского можно было согласиться с натяжкой. Однако лгала не только Екатерина Малыгина (как много и в чем конкретно она наговаривала – следствию еще предстояло разобраться), врал и сам Артемий. – Что ж, я вас выслушал очень внимательно, – заговорил майор Щелкунов. – У меня к вам имеются еще вопросы, но задавать их пока преждевременно. Так что наша беседа продолжится… А сейчас я предъявляю вам обвинение в подстрекательстве к совершению преступления, что практически является соучастием в противозаконных действиях. – Да послушайте, за что?! – вскочил со стула Левандовский. – Сидеть! – громко стукнул по столу ладонью Щелкунов и позвал: – Дежурный! – И когда тот вошел, распорядился: – Увести обвиняемого в камеру. – Руки за спину! – подступил к Артемию дюжий дежурный, доставая наручники. Левандовский покорно поднялся, заложил руки за спину и процедил сквозь зубы: – Поговорили, называется… Я буду жаловаться на ваши незаконные действия, товарищ майор. У вас нет никаких оснований помещать меня в камеру. – Это ваше неотъемлемое право, и никто у вас отбирать его не собирается, – сдержанно заметил начальник отдела по борьбе с бандитизмом и дезертирством городского управления ВД. – Оно даровано вам Конституцией Советского Союза. Глава 14 Очная ставка Дело об убийстве четырнадцатилетней девочки Матрены Поздняковой и ограблении конторы ювелирно-художественной артели на улице Ухтомского в Ямской слободе города можно было спокойно закрывать и передавать в суд. Все обстоятельства дела выяснены, обвиняемые найдены, к ним применили принудительную меру пресечения, и пусть теперь суд осуществляет правосудие, определяет степень виновности каждого из соучастников и применяет к ним меру государственного воздействия. Однако майора Щелкунова что-то сдерживало. Наверное, это была некоторая неясность, которая оставалась в отношении Екатерины Малыгиной и руководителя промыслового кооператива «Путь Октября» Николая Волосюка. А вдруг Малыгина все-таки на себя наговаривает, чтобы отомстить Левандовскому за измену и потащить его за собой в каталажку? А настоящий преступник, Волосюк, отпущен из-под стражи и в данный момент преспокойненько проживает у себя на квартире со своей деятельной супругой. Говорят даже, что его артель снова заработала и уже выдает свою обычную продукцию. Ай да Николай Григорьевич! Над ним обвинение в убийстве вот-вот может снова повиснуть в случае отказа Екатерины Малыгиной от своих признательных показаний, а он заботится об артели и, естественно, о собственной выгоде. Вот только возникает закономерный вопрос: «А виновный в убийстве станет вести себя таким образом?» Вопрос не из праздных. За долгие годы службы в уголовном розыске Щелкунову не приходилось сталкиваться с такими персонажами, как Николай Волосюк. Пожалуй, что с таким типом женщин, как Екатерина Малыгина, тоже не приходилось общаться. Как говорится: век живи, век учись! * * * В начале марта, когда по календарю вроде бы началась весна, но морозы держались вполне зимние, Малыгина во время одного из допросов вдруг затребовала очной ставки с Артемием Левандовским. – Надеюсь, он вами арестован, – добавила она и криво усмехнулась. – Как подстрекатель к совершению убийства. – Не сомневайтесь, – хмуро отозвался Щелкунов. Между Малыгиной и Левандовским, как участниками по делу об убийстве Матрены Поздняковой и ограблении конторы артели «Путь Октября», имелись весьма существенные противоречия в показаниях, их следовало прояснить. И майор Щелкунов очную ставку санкционировал. Привели их по отдельности, с разностью по времени в несколько минут. Первым вошел Левандовский. Настенные часы, видно запыхавшись от бесконечного бега, немного опаздывали и показывали половину одиннадцатого. Предстоящую встречу с бывшей возлюбленной он воспринимал как пытку. Ему легче было бы просидеть неделю в карцере, нежели полчаса пообщаться с Малыгиной. На лице у него даже появилось некоторое чувство облегчения, когда в комнате Екатерину он не увидел. А вдруг планы все-таки поменялись? На радостях попросил папиросу, которую выкурил с большим удовольствием. Вскоре привели Малыгину, которая не отрываясь, пытаясь уловить изменения во внешности Левандовского, рассматривала лицо бывшего возлюбленного. В какой-то момент по ее плотно сжатым губам пробежала болезненная судорога. В кабинете кроме майора Щелкунова находились еще двое милиционеров, тщательно проинструктированных и готовых в случае неблагоприятного следственного действия развести арестованных по углам. – Гражданка Малыгина, у меня к вам вот какой вопрос: гражданин Левандовский знал о вашем намерении убить Матрену Позднякову? – начал допрос майор Щелкунов. – Конечно же, знал! Даже способствовал этому, – оживленно подхватила Малыгина. – Из-за него я убила девочку. Он все хотел водку досыта пить и жрать сладко. А я, как дура, из кожи вон лезла, чтобы ему в этом угодить. А теперь по его милости нахожусь в заключении. – Что за бабий бред! О чем она болтает? – невольно воскликнул Левандовский, слегка подавшись вперед. Милиционер шагнул навстречу, прерывая его намерения и давая понять, что приближаться не следует. – Откуда я мог знать, что творится в ее больной голове?! Я знать ее не знаю! – Да как ты смеешь говорить такое! – яростно воскликнула Малыгина, крепко сжав сухие кулачки. – Я из-за тебя девочку убила, а ты теперь не хочешь меня знать! Деньги тебе после этого принесла, а ты мне тогда еще сказал: почему так мало? Левандовский провел по лицу ладонью, как если бы смахивал налипшую паутину, и недовольно покачал головой: – Зря вы затеяли все это, гражданин начальник. Не получится у нас с ней разговора. – Я жизнь свою положила к твоим ногам, а ты, неблагодарный, не захотел двери своей квартиры передо мной открыть. Бабу другую привел… – продолжала укорять бывшего возлюбленного Екатерина. – Но вы не могли не знать, что Малыгина готовится к убийству, – посмотрел майор Щелкунов на Левандовского. – И получается, вы все же таким образом поощряли ее на преступление. – Никого я не поощрял. И о том, что она хочет кого-то убить, я тоже ничего не знал, – твердо заявил Артемий Левандовский, глядя прямо в глаза Виталию Викторовичу. – А об убийстве в конторе кооператива на Ухтомского услышал только после ее ареста… Все, что между нами было, Катя, ты испортила, – перевел взгляд на Малыгину Левандовский. – Ушла бы тогда, после госпиталя, так я бы тебя только добрым словом вспоминал. Но ни тогда, ни потом я тебе не любил. А в последнее время попросту презирал и не знал, как от тебя отделаться. – Какая же ты все-таки неблагодарная скотина, – не удержавшись, зарыдала Малыгина. Теперь стало понятно, что Екатерине надо было просто увидеться со своим бывшим возлюбленным и высказать ему свои претензии, казавшиеся нескончаемыми, которые разъедали ее душу, как ржа каленое железо, как это нередко случается с отвергнутыми влюбленными. В какой-то момент Щелкунову даже стало жалко Малыгину. Она действительно очень любила Левандовского, в этом не было никаких сомнений. Не тем возвышенным состоянием души, о котором слагают стихи и пишут песни, а неким диким чувством, сродни животному инстинкту.