Леди Маккон вновь обрела голос: — Можно, я просто стукну его разок? Легонько так, по голове? Он навряд ли и заметит. Флут приподнял бровь и подхватил свою хозяйку под локоть, чтобы помочь мадам Лефу вывести ее из комнаты. — Пора в постель, мадам. — Ну хорошо, — уступила Алексия, — если вы настаиваете… — она посмотрела на мадам изобретательницу. — Надеюсь, вы не заблуждаетесь насчет феноменальных познаний этого… экземпляра. — О… — вновь появились ямочки. — Думаю, он вас еще удивит. — Например, угостит зеленой жабой с тостами? — Возможно, он сумеет доказать, что вы правы. Что лорд Маккон — отец вашего ребенка. — Это единственное, что могло бы его как-то оправдать. «Женская особь», вы подумайте! Звучит так, будто он собирается вскрыть меня ланцетом. Когда наутро Алексия наконец спустилась к завтраку, только что миновал полдень и утро, собственно, уже закончилось. Мадам Лефу с Флутом сидели за маленьким обеденным столом, и немецкий ученый вместе с ними. Последний был целиком погружен в какие-то записи — что за безобразное поведение за столом! Немец прямо-таки дрожал от возбуждения, почти как его пес-метелка. Теперь, днем, и немец, и его животное выглядели чуть более подобающе. Алексия даже немного удивилась. Она почти ожидала снова увидеть господина Ланге-Вильсдорфа в полосатой ночной рубашке, однако тот принял вполне респектабельный вид, нарядившись в твидовый пиджак и коричневые брюки. Галстука, к видимому разочарованию Флута, на немце не было. Однако Алексию это, пожалуй, не очень шокировало. В конце концов, от иностранцев, у которых галстуки и шейные платки вызывают подозрение, поскольку затрудняют распознавание трутней, можно ожидать некоторой эксцентричности в одежде. Пош тоже облачился в твид: на шее у него была завязана пышным узлом длинная твидовая лента. Ага, подумала Алексия, вот и галстук! Животное предсказуемо встретило появление леди Маккон залпом бешеного лая. Алексия уселась за стол, не дожидаясь приглашения хозяина, и, поскольку тот не обращал на нее никакого внимания, стала накладывать себе еду. Сегодня «маленькое неудобство» против еды ничего не имело. Вот треклятое создание — само не знает, чего хочет! Мадам Лефу приветствовала Алексию ласковой улыбкой, а Флут легким кивком. — Сэр, — обратилась леди Маккон к хозяину. — Добрый день, женская особь, — маленький немец не поднял глаз от раскрытой книги и блокнота, в который как раз записывал какую-то сложную формулу. Алексия нахмурилась. Что ни говори о господине Ланге-Вильсдорфе (а после его слов про «мерзость» Алексия, безусловно, хотела бы высказаться в крайне негативном ключе), стол у него оказался вполне приличным. Предложенный обед оказался хоть и легким, но вкусным: жареные сезонные овощи, холодная домашняя птица, хлеб — мягкий, но с хрустящей корочкой — и всевозможные булочки из слоеного теста. Алексия извлекла из своего дипломатического чемоданчика немного драгоценного чая, подаренного Айви и пережившего путешествие намного лучше, чем всё остальное, считая и ее спутников. Кроме того, после минутного размышления она на всякий случай переложила в кошелек немного денег, частично опустошив один из потайных кармашков парасоля, а потом приступила к чаепитию. К счастью, молоко оставалось универсальным продуктом для всех культур, и чай с ним вышел таким же восхитительным, как в Англии. Это вызвало у Алексии настолько острый приступ тоски по дому, что после первого глотка она несколько минут сидела молча. Мадам Лефу заметила необычную для подруги неразговорчивость и мягко положила ей руку на плечо со словами: — Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая? Алексия слегка вздрогнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются совершенно неуместные слезы. В ее-то годы! Казалось, очень много времени прошло с тех пор, как кто-то дотрагивался до нее с искренней теплотой. В доме Лунтвиллов все нежности сводились к воздушным поцелуям и поглаживаниям кончиками пальцев по голове, да и то в раннем детстве. И когда в ее жизнь вошел Коналл, она стала привыкать к физической близости. Муж наслаждался этой близостью безмерно и готов был предаваться ей при любой возможности. Мадам Лефу подобной напористостью не отличалась, но она была француженкой и, очевидно, считала, что словесное утешение непременно должно сопровождаться успокаивающей лаской. Алексия прильнула к ней. Лежащая на плече рука была маленькой, мозолистой, и пахло от мадам Лефу не полевыми травами, а ванилью и машинным маслом, но что ж — богатому как хочется, бедному как можется. — Да пустяки. Просто напомнило о доме, — Алексия отпила еще один глоток чая. Хозяин дома взглянул на нее с любопытством. — Он плохо с вами обращался? Ваш муж-оборотень. — В общем, нет, — уклончиво ответила Алексия. У нее не было привычки обсуждать личные дела с малознакомыми немцами. — Оборотни, та. Трудные создания. Всё, что остается у них от души, — склонность к насилию и эмоциональность. Чудо, что вам, англичанам, удалось интегрировать их в общество. Алексия пожала плечами. — У меня сложилось впечатление, что с вампирами справиться труднее. — Вот как? Алексия, чувствуя, что, пожалуй, сболтнула лишнее, попыталась подобрать осторожную формулировку. — Вы же знаете, какие бывают вампиры — нос кверху, «я старше, мне лучше знать», — она помолчала. — Нет, думаю, вы их не знаете, верно? — М-м-м… Я бы сказал, что все-таки с оборотнями хлопот больше. То они в армию втираются, то женятся на обычных людях. — Что ж, у моего характер и впрямь оказался не из легких. Но, правду сказать, до последнего времени мы с ним превосходно уживались, — Алексия с болью призналась себе, что «превосходно уживались» — это, пожалуй, очень слабо сказано. Коналл был образцовым мужем — при всей своей медвежьей ворчливости. Нежный, когда надо, и грубый до тех пор, пока нежность вновь не понадобится. При этом воспоминании Алексию пробрала едва заметная дрожь. А еще лорд был ужасно шумным, сердитым и чересчур свирепо ее опекал, но при этом души в ней не чаял. Далеко не сразу она сумела поверить, что достойна той пылкой любви, какую он ей дарил. Тем более жестоким оказалось разочарование, когда эту любовь у нее так несправедливо отняли. — Разве не вернее всего судить по результатам? — мадам Лефу, самым решительным образом настроенная против альфы стаи Вулси, с тех пор как он выгнал Алексию из дома, воинственно вскинула голову. Алексия поморщилась. — Это слова настоящего ученого. — Вы ведь не сможете простить его после того, что он сделал? — подруга, кажется, приготовилась отчитать Алексию. Господин Ланге-Вильсдорф оторвался от писанины. — Выгнал из дома? Он что же, думает, ребенок не от него? — Ни один ревун никогда не пел о ребенке от оборотня, — Алексии самой не верилось, что она защищает своего мужа. — И любви ко мне, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы его переубедить. Он даже не дал мне оправдаться. Немец покачал головой. — Вот они, оборотни. Эмоции и насилие, та? — он решительно отложил стилограф и склонился над книгой и блокнотом. — Все утро я провел за изучением материалов. Имеющиеся у меня записи, на первый взгляд, подтверждают мнение вашего мужа. Однако отсутствие зафиксированных случаев и других сведений — еще не доказательство. Существуют более древние записи. — Записи, которые хранят вампиры? — предположила Алексия, вспомнив о «Вампирских эдиктах». — Записи, которые хранят тамплиеры. Флут едва заметно вздрогнул. Алексия подняла глаза: он бесстрастно жевал. — Так вы считаете, тамплиеры могут что-то знать о том, как такое могло случиться? — она деликатно указала на свой живот. — Та. Если такое случалось раньше, у них должны остаться записи. В голове леди Маккон нарисовалась великолепная романтическая картина: как она войдет в кабинет Коналла, хлопнет на стол доказательства ее невиновности — и заставит его взять свои слова обратно! — А какова ваша теория, месье Ланге-Вильсдорф? — спросила мадам Лефу. — Думаю, что, если отказаться от концепции нежити, но продолжать работы над эфирным анализом состава души, я, возможно, сумею найти объяснение. — А насколько это согласуется с принципами эпидермального контакта? Немец взглянул на изобретательницу с уважительным удивлением. — Вы и в самом деле знакомы с моими работами, мадам. Я думал, вы инженер по образованию? На щеках мадам Лефу показались ямочки. — Моя тетя — призрак, и бабушка тоже. Я чрезвычайно заинтересована в изучении феномена избытка души. Отвратительная псина подбежала к Алексии и облаяла ее ноги, а затем вдобавок принялась жевать шнурок на ее ботинке. Алексия сняла с колен салфетку и украдкой скинула ее Пошу на голову. Животное пыталось выбраться из-под нее, но без особого успеха. — Вы полагаете, что у вас тоже может быть избыток души? — немец, очевидно, не замечал, в каком затруднительном положении оказался его пес. Француженка кивнула: — Это кажется весьма вероятным. Алексия задумалась, каково это — знать, что можешь закончить жизнь полтергейстом. Сама она умрет, не имея надежды ни на спасение, ни на бессмертие. У запредельных нет души, которая могла бы остаться либо на небесах, либо на земле в виде призрака. — Тогда почему вы не ищете бессмертия — ведь вы теперь живете в Англии, где подобное варварство открыто поощряется? — скривил губы господин Ланге-Вильсдорф. Мадам Лефу пожала плечами. — Несмотря на мою манеру одеваться, я все-таки женщина и знаю, что мои шансы выжить после укуса оборотня, не говоря уже о кровопускании вампира, чрезвычайно малы. Кроме того, мне не хотелось бы потерять скромный талант изобретателя и большую часть своей души. Стать полностью зависимой от благосклонности стаи или роя? Нет, спасибо. И то, что мои родственники были призраками, еще не означает, что у меня тоже имеется избыток души. Все-таки я не настолько склонна к риску. Мохнатая метелка успела обежать вокруг стола, но стряхнуть салфетку ей никак не удавалось. Алексия кашляла и звенела столовыми приборами, чтобы заглушить звук, с которым гадкое животное тыкалось головой во все подряд. Наконец, когда пес подбежал поближе к Флуту, тот нагнулся и освободил его от салфетки, бросив на хозяйку укоризненный взгляд. Алексии никогда не приходило в голову спрашивать, но, если подумать, и в самом деле странно, что у изобретательницы такого уровня, как мадам Лефу, нет ни одного сверхъестественного покровителя. Француженка поддерживала хорошие деловые отношения с Вестминстерским роем и со стаей Вулси, но при этом имела дело также и с одиночками, и с отщепенцами, и с дневными людьми. Алексия догадывалась, что отказ изобретательницы от метаморфозы и от покровительства бессмертных вызван личными, а не практическими соображениями. Теперь же она невольно задумалась: а если бы ей самой с рождения предложили сделать выбор, она поступила бы как мадам Лефу или иначе? На немца слова изобретательницы не произвели впечатления. — Я бы предпочел услышать от вас доводы религиозного, а не этического характера, мадам Лефу. — В таком случае, месье Ланге-Вильсдорф, я предпочту поступать так, как считаю нужным. Согласны? — Если в результате в мире на одну сверхъестественную будет меньше, согласен. — Право же — неужели непременно нужно говорить о политике во время еды? — вмешалась Алексия. — Как бы то ни было, женская особь, давайте вернемся к нашему разговору. Глаза маленького человечка, когда он устремил взгляд на Алексию, были довольно жесткими, и ее внезапно кольнула тревога.