— Неподотчётного… — Никто не знает, сколько там могло быть изначально… — И если мы стянем оттуда ещё чуть-чуть, никто и не узнает, — Пятнадцатая улыбнулась. — Стоит поискать, не находишь? — Найду, — пообещал я. — Найду… Тайник был в каюте боцмана. Там, где и не заподозрят. В крышке одежного шкафа. Не в стенке, не в основании — в крышке. Чтобы до него добраться — пришлось эту самую крышку долго осматривать. Выглядела она цельной доской, и стук пустот не обнаружил, но мне удалось заметить почти невидимый шов, которые разделил доски поперёк на две части. В вырезанном углублении, засыпанном песком, и лежали монеты стопками по пять штук. Большие, с отличной чеканкой и совершенно неизвестного достоинства. Приглашённые эксперты в лице Хохо и Пятнадцатой застыли. — Короны, — произнёс Хохо. — Монеты торговых городов. Каждая стоимостью в 100 ули. Двадцать столбиков по горизонтали и шесть по вертикали. Что получаем?… Получаем шестьдесят тысяч ули… А вот эти столбики неполные. Значит, чуть меньше. Итого — 59400 ули. — Эти монеты можно использовать без обмена в Мобане? — Эти монеты везде можно использовать без обмена, — кивнула Пятнадцатая. — Только нам, ааори, их не выдают. Всё бесполезно. — В корабельной казне такие монеты были? — Были, — ответил Хохо. — И немало. — А всего там сколько денег? — Я не считал, — Хохо пожал плечами. — Мы же не собирались их брать. Навскидку тысяч двадцать. — Значит, корон в казне станет на четыре десятка больше, — ответил я. — А пустое место тут заполним песком. — Я тебе говорила, что он бандит? — сказала Пятнадцатая Хохо, и тот нервно засмеялся. Все наши манипуляции, к счастью, остались незамеченными для остальных бойцов. Никто не собирался их обделять, но посвящать команду во все тонкости нашей афёры тоже не стоило. Деньги осели у Пятнадцатой и Хохо — как деньги отряда. Часть спрятали в вещевых мешках, часть зашили в пояса. Из тайника извлекли 4500 ули, обменяв короны на монеты другого достоинства в казне корабля. Теперь, если удастся выжить — за доспехи можно было не беспокоиться. Плохо было то, что лечебной мази и бинтов нашлось совсем немного. Конечно, было бы хуже, если бы их не нашлось вообще, но стало понятно, что самим поставить на ноги спасённых в море нам не удастся. Оставалось надеяться, что с этим справятся лекари в Форте Ааори. Сегодня Пятнадцатая не расщедрилась на вино, но ужин был сытным и плотным. Уснул я быстро и со счастливой улыбкой на лице. Глава 19 Когда зазвонил корабельный гонг, я вскочил как ужаленный и выскочил вместе с щитом и копьем в коридор. Вместе с Пятнадцатой, Хохо и Шастем мы первыми выбежали на палубу. — Что? — крикнула Пятнадцатая часовому, который стоял ближе всего к нам. Тот молча указал в сторону Линга. От ближайшего пляжа, который располагался в переходе от нас, плыло четыре плота, набитых серыми людьми. — Да когда они успели? — удивился Шасть. На палубу вышел Суч, оценил ситуацию и посмотрел на небо. Я тоже посмотрел на небо: ясное, рассвет только начинается. От вчерашних низких туч и следа не осталось. — Ветер, северо-восток, — бросил Суч. — Парус можно. Плоты не успели приблизиться на полёт стрелы к нам, когда баржа, гордо подняв парус и помахивая вёслами, начала быстро уходить в сторону открытого моря. Как ни спешили серые, как ни была неповоротлива наша баржа, но догнать нас уже было невозможно. Плоты ещё час пытались нас преследовать, а потом бросили это неблагодарное дело и поплыли назад, к берегу. Баржа проскочила узкое место залива на рассвете, и мы изменили курс. Рыба и Суч долго упирались, но согласились срезать изгиб берега по глубокой воде. После завтрака мы снова сели на весла и снова гребли без остановки до самого обеда. За обедом мне удалось осмотреться: земля отдалилась, справа остался большой изгиб, который мы срезали по прямой. Там, на суше, всё ещё продолжалась Пуща. В этом месте она вплотную подступала к берегу, оставляя узкую полоску гальки, которую себе отобрало море. Подробности рассмотреть уже не удавалось — слишком далеко отошли. — Если сохраним скорость, то к ночи найдем место для стоянки, — объяснял Рыба Пятнадцатой, которая устроилась рядом со мной и превратила обед в совещание. — Там дальше будет длинная отмель под водой, вот на ней и попробуем зацепить якорь. — А если не удастся? — поинтересовалась Пятнадцатая. — Ну подежурим с Сучем, — пожал плечами Рыба. — Парус спустим и будем дрейфовать. Скорость станет совсем маленькой, и можно будет не опасаться того, что налетим на берег. — А если мель, Рыба? Эта баржа — наш единственный транспорт! — нахмурилась Пятнадцатая. — Да нету там мелей, Пятнадцатая, — объяснил Рыба. — Ты сам сказал — отмель, — упорствовала девушка. — Отмель — не мель, — веско закончил спор Суч. — Хорошо, — кивнула девушка. — Делайте, как считаете нужным. Пятнадцатая уткнулась в тарелку, но есть молча долго не смогла. — Шра-а-ам, — растянутое «а» в обращении ко мне я что-то раньше у неё не замечал. — У тебя волосы отросли. — Знаю, — ответил я. — Пока не решил, что с ними делать. — Давай мы тебя побреем. Налысо, — предложила Пятнадцатая и рассмеялась, когда я с широко открытыми глазами уставился на нее. — Да ладно, я шучу. — Шутит она, — проворчал я. — Я отращивал-отращивал, а она брить собралась. — Чего ты вредный такой? — удивилась Пятнадцатая. — Я просто ем, — ответил я, поспешно глотая пищу. — Сложно говорить и жевать, чтобы у тебя еда изо рта не выпадала. Пятнадцатая засмеялась, но больше меня не дёргала. После обеда мы снова гребли, помогая парусу тащить нашу баржу вперёд, к намеченной цели. Решено было плыть, пока солнце не зайдёт. Если успеем к отмели — остановимся на ночевку. Если не успеем, то к темноте спустим парус и попытаемся бросить якорь. Не достанем до дна — будем дрейфовать. Суч периодически взбирался на мачту, поглядывая на воду, но отмель определить не удавалось. Когда на море уже опускались вечерние сумерки, мореходы наконец сообщили, что мы достигли цели. Как они определили — я так и не понял. Вёсла достали из воды и закрепили вдоль борта. Скамейки спустили в трюм. Парус общими усилиями убрали. Баржа плавно покачивалась на волнах. До дна дотянулся только основной якорь — у него была самая длинная цепь. Ужинали уже в темноте, при свете фонарей. Пятнадцатая выдала всем по кружке вина и снова пришла ко мне в комнату. — Надеюсь, ты можешь пить вино и разговаривать? — спросила она с порога. — Могу, — я улыбнулся. — Ты что, обиделась? — Ну… — девушка замялась. — Самую малость. Оглядев комнату, Пятнадцатая скинула сапоги и забралась на мою кровать с ногами, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Пока я разливал вино — она так и сидела молча. — И что тебя тревожит? — спросил я. — Почему ты думаешь, что меня что-то тревожит? — удивилась девушка, принимая бокал. — Ты в такой позе сидишь, когда тебе не по себе. Или когда расстроена, — пояснил я. — Какой наблюдательный, — Пятнадцатая усмехнулась. Я сделал глоток, но продолжения не последовало. Хотелось сказать девушке что-то ободряющее, но взгляд я на нее перевёл, а придумать нужные слова так и не смог. Открыл рот, снова закрыл — да так и остался сидеть. Пятнадцатая тоже ничего не говорила и даже вино не пила. Просто держала кружку одной рукой перед своим острым носом, но голову от колен не поднимала. Обычно стянутые в тугой хвост распущенные волосы стелились по плечам и спине, укрывая ее, казалось, от всех бед и невзгод. А вот у меня слов поддержки — не нашлось. — Если ты будешь на меня пялиться — дам в морду, — сообщила Пятнадцатая. — Прости, задумался, — я отвел взгляд и посмотрел в кружку. — Над чем? — спросила Пятнадцатая. — Над словами поддержки и утешения. И своим запасом слов, — не стал скрывать я. — И где? — уточнила Пятнадцатая. — Где мои слова поддержки и утешения? — Понимаешь, вот с запасом слов и вышла засада, — признался я. — Но, если что, знай: я с тобой и бояться нечего. Пятнадцатая прыснула и поставила кружку на стол. Я даже испугался, что она сейчас уйдет, но вместо этого девушка начала хохотать, чуть не потеряла равновесие и оперлась мне на плечо. — Шутка удалась по независящим от меня причинам, — прокомментировал я больше себе, чем девушке. — Шрам, дурак ты! — я тоже решил обидеться, но, когда Пятнадцатая хохочет — получается слишком заразительно, а смеяться и обижаться еще сложнее, чем есть и разговаривать. — Недавно ты такую речь толкал перед толпой очень расстроенных, голодных и злых бойцов, что даже мне стыдно стало. А теперь сидишь — и слов не нашел! Как?! — Что как? — Как у тебя это получается? — Пятнадцатая всхлипнула и стёрла со щеки слезу. — До слёз… Просто до слёз… Я уткнулся в кружку и сделал большой глоток, с удивлением отметив, что прятаться после очередного своего «выступления» начинает входить у меня в привычку. Но сегодня не было ни сил, ни желания себя исправлять. Спрятался — и спрятался. Как это часто бывало, когда мы с Пятнадцатой общались, после непродолжительного разговора наступила тишина, которую даже прерывать не хотелось. Пятнадцатая уютно пристроила голову у меня на плече и тянула своё вино. — Ладно, пойду я спать, — сказала она. — Завтра опять на весла. — А я так надеялся, что мы дальше пойдем под парусом, — вздохнул я.