– Нет, посмотри прямо сейчас. Завтра он будет уже не новым. – Луиза, нам правда уже пора… Эдвард, спустившийся в холл, позвал: – Вилли, хоп-хоп! Скорее, мы опаздываем. – Ох, мама, так нечестно! Ты даже на секунду не задержалась бы! – Не приставай, Луиза. – Проходя мимо комнаты Луизы по пути вниз, она добавила: – У тебя чудовищный беспорядок. Сколько раз тебе повторять, что устраивать такое в комнате некрасиво по отношению к горничным? Луиза хмуро плелась за ней, бормоча: – Не знаю… У подножия лестницы Вилли обернулась: – Так убери в комнате, дорогая, будь умницей. Ну, доброй ночи, – она наклонилась, чтобы поцеловать дочь, которая состроила гримасу безмолвной мученицы. – Доброй ночи, Лу, – сказал Эдвард. Хлопнула входная дверь, оба ушли. Всего-то три вещи валялись на полу! Как будто это беспорядок! Когда вещи лежат на полу, их видно, а значит, сразу ясно, где их искать. Иногда взрослые такие ограниченные. А страдают от этого дети. Хорошо еще, завтра приезжает Тедди – будет хоть с кем поговорить. Когда-нибудь она будет играть в лондонской пьесе, а ее родители, к тому моменту уже совсем старые, придут посмотреть на нее, а потом начнут зазывать ее к себе на ужин, но она с Джоном Гилгудом уже приглашена на ужасно шикарную вечеринку. «Боюсь, вы уже слишком стары, – скажет она им. – Вам давным-давно пора жевать грейпнатс в постели». Воспрянув духом, она забрела в гостиную, достала из запертого шкафа «Узорный покров» Сомерсета Моэма и унесла к себе наверх. В родительской спальне она попробовала накраситься мамиными румянами, тут ее и застала Эдна, явившаяся перестилать постели. – Вам не полагается так делать, мисс Луиза. – Знаю, – надменно откликнулась она. – Но должна же я знать, каково это, ведь рано или поздно мне все равно придется мазаться этой штукой. Вы ведь никому не скажете? – Могу сказать, а могу и не говорить. – Эдна выкладывала пижаму мистера Эдварда (из шелка винного оттенка, просто прелесть) и в кои-то веки радовалась, делая за Филлис ее работу. В конце концов для пущей надежности Луизе пришлось подарить ей баночку «Wonder-крема», пусть и самую маленькую, в обмен на молчание. * * * Эту горничную Хью особенно недолюбливал в том числе за то, что она, похоже, вечером всегда сидела в засаде, ожидая, когда он вернется. Сегодня он не успел даже вынуть ключ из входной двери, как она уже выросла на пороге. Потом попыталась перехватить его шляпу, пока он клал ее на столик в холле, в итоге шляпа очутилась на полу. – Я повешу ваш пальто, – сообщила она, поднимая шляпу. Эти слова прозвучали как какое-то сексуальное обвинение, подумалось ему, и он уже в миллионный раз напомнил себе, что не следует относиться к немцам с предубеждением. – Я без пальто, – ответил он. – А где миссис Казалет? Инге пожала плечами. – Нетафно ушла наверх. – По-прежнему стоя слишком близко к нему, она спросила: – Сделать вам виски? – Нет, благодарю, – ему пришлось буквально протискиваться мимо нее, чтобы пройти к лестнице. От резкого движения в голове опять запульсировала боль; он вдруг понял, что ужасается посещению Куинс-Холла, но расстраивать Сибил ему настолько не хочется, что никакие силы не заставят его признаться ей. Она лежала на боку, одетая в зеленое шелковое кимоно, привезенное Стариком из Сингапура (каждая невестка получила по одному, но цвета выбирала Дюши: зеленое для Сибил, синее для Виолы и персиковое для Зоуи), ее узкие босые ступни были трогательно-бледными, одну руку она откинула, и тонкие жилки сбегали с внутренней стороны запястья на изящную кисть. Он наклонился над ней и заволновался при виде ее груди – твердой, как мрамор, белой и пронизанной венами: ее конечности казались слишком хрупкими, чтобы выдержать налившееся тяжестью тело. – А, привет, – она похлопала по постели. – Как прошел день? – В целом как обычно. У врача была? Она кивнула, заметив легкий тик над его правым глазом и сбоку от него. Опять мучается мигренью, бедняжечка. – И что он сказал? – Вообще-то он считает, хоть и не слышит оба сердца, что у нас, вероятно, будет еще и Траляля. – Боже правый! – Ему хотелось добавить: «Неудивительно, что ты так вымоталась», но он имел в виду не это, точнее, не только это. – Тебя это не тревожит? Ее тревожило: справится ли няня Маркби сразу с двумя, согласится Хью на переезд в другой дом, будет ли вдвое больнее, чем… – Нет, конечно. Это же замечательно. – Он гадал, чем, скажите на милость, ему платить за школу, если родятся мальчики. Она с трудом приподнялась и села боком на постели. – Хоть какое-то утешение за то, что кажешься самой себе величиной с дом. Кстати, Полли я еще не сказала. – Думаешь, по этой же причине тебе не стоит ездить в Суссекс? – Ну, я же ненадолго. Всего на неделю. А иначе я почти не побуду с Саймоном, – у нее все еще ныла спина – скорее всего, потому, что она долго не меняла позу. – Ты правда хочешь сегодня выбраться в люди? – Конечно, хочу, – она твердо решила не расстраивать его. – Но если ты не хочешь… – Нет-нет, я готов, – он знал, как она ценит каждый выход на концерты. Надо будет снова принять лекарство, обычно оно помогало ему продержаться. – А где Полли? – Боюсь, дуется наверху. Пришлось сказать ей про переселение. Вот она и раскапризничалась. – Я загляну к ней пожелать спокойной ночи. * * * Полли лежала на полу на животе и обводила какую-то карту. Ее прямые шелковистые волосы, более золотистые и менее рыжие, чем у ее матери, свисали с обеих сторон из-под черной бархатной повязки и скрывали лицо. – Это я. – Знаю. По голосу слышу. – В чем дело, Полл? Последовала пауза, потом Полли заговорила отчужденным тоном: – Надо было сказать не «я», а «мну». Я думала, ты догадаешься. – Это мну. – Знаю. По голосу слышу. – В чем дело, Полл? – Ни в чем. Терпеть не могу учить географию, – она ткнула карандашом в бумагу с такой силой, что в ней осталась дыра. – Ну вот, из-за тебя я испортила карту! – Мучительно нахмурившись, она повернулась к нему, и слезы брызнули из глаз. Он сел на пол и обнял ее здоровой рукой. – Так нечестно! Саймону досталась лучшая комната! Ему все можно каждый раз, когда он приезжает из школы, а мне нет! Он получает поблажки перед тем, как начнется учеба в школе, а я нет! Нельзя переселять кошек, они все равно вернутся в прежнюю комнату, а эту новую няню я ненавижу, от нее пахнет грушевыми карамельками, и она не любит девчонок, только и говорит, что о моем маленьком брате. Ей-то откуда знать? Имей в виду, я перееду жить к Луизе, уже переехала бы, только вряд ли Помпей согласится сидеть в тачке! – Она прерывисто вздохнула, но он видел, что ей уже немного легче, потому что она вглядывалась в него, пытаясь прочесть на его лице признаки потрясения. – Я не выдержу, если ты бросишь меня и уйдешь жить к Луизе, – сказал он. – Ты по правде испугаешься? – Конечно. – Хоть что-то, – она пыталась говорить ворчливым тоном, но он видел, как она довольна. Он поднялся. – Пойдем, посмотрим твою новую комнату и подумаем, что с ней можно сделать. – Ладно, папа, – она потянулась к его руке, но не к той, которой он ее обнимал, легонько погладила черный шелковый чехол на культе и сказала: – Это не так плохо, как воевать в окопах: надеюсь, со временем комната мне даже понравится. Ее лицо стало строгим от стараний скрыть тревогу за отца. * * *