— Просто… черт возьми, сдохни уже сука! Я снова выскакиваю из-за стола, и на этот раз мне требуется еще одна секунда, чтобы прицелиться. Этого достаточно. — Не сегодня, — шепчу я. И тогда я нажимаю на спусковой крючок. На этот раз я не промахиваюсь. Первое ощущение, которое я испытываю, когда его тело падает на пол, это восторг, дикое облегчение от того, что он ранен, что у него не будет шанса выстрелить в меня снова. И затем, когда я медленно выхожу из-за стола, чтобы посмотреть, дышит ли он еще, если я только ранила его, я очень ясно вижу, что нет никаких шансов, что он все еще жив. Рана в его голове не могла быть ничем иным, как смертельной. Я смотрю на растекающуюся вокруг него кровь и чувствую, как меня охватывает тошнота. Я не могу остановиться, когда меня тошнит, рвота смешивается с кровью на ковре, когда меня выворачивает наизнанку, волна за волной накатывает, пока я не оказываюсь на коленях рядом с телом, содрогаясь до тех пор, пока во мне ничего не остается. Даже тогда меня все еще тошнит, кажется, целую вечность, пока я не поднимаю глаза и не вижу Ану, неуверенно стоящую в дверях, на ее лице застыла маска боли. — Тебе не следует вставать, — слышу я свой голос, как будто в туннеле, как будто я нахожусь вне своего тела. — Твои ноги. А потом все погружается во тьму. *** Я просыпаюсь в коридоре перед кабинетом, моя голова на коленях у Анны. Она прислонилась к стене и гладит меня по волосам, пока я медленно прихожу в себя. — Тебе не следовало вставать с постели, — шепчу я, чувствуя, как во рту становится липко. — Твои ноги… — Тут была перестрелка, — сухо говорит Ана. — Я думаю, что в данном случае это было оправдано. — Как долго я была без сознания? — Может быть, час. Служба безопасности уже прибыла. У Франко было несколько парней, которые не включали камеры, пока он пытался убрать тебя, но Рауль и его ребята вернулись и разобрались с ними. Сейчас они там, рядом с телом. — Ана делает глубокий вдох, глядя на меня сверху вниз. — Они вызвали Катерину. Она уже на пути сюда. — О боже, — шепчу я. Последний человек, которого я хотела бы сейчас видеть, это Катерина. Я только что убила ее мужа. И хотя я подозреваю, что она, возможно, не выплакала бы из-за этого слишком много слез, я все равно несу ответственность за то, что забрала у нее кого-то еще после всего, через что ей пришлось пройти. Я слышу, как открывается дверь, и надеюсь, что это просто входит еще кто-то из службы безопасности. Но когда по коридору раздаются шаги, я слышу тихий голос, зовущий меня по имени. — София? В конце концов мы втроем оказываемся в гостиной. Катерина помогает мне подняться, а затем мы обе, Катерина больше, чем я, помогаем Ане добраться до дивана. Катерина опускается в одно из кресел, ее лицо бледное и осунувшееся. Я вижу, что она прилично похудела со времени свадьбы. — Франко мертв. — Она произносит эти слова просто, тихо, вслух, как будто говорит сама с собой. — Они сказали, что ты застрелила его, София. Я киваю, мое горло сжимается так, что сначала мне кажется, что я не могу говорить. — Он собирался убить меня. — Катерина медленно кивает, ее руки лежат на коленях, костяшки пальцев белеют, когда она сжимает их. — Они тоже это сказали, — шепчет она. — Они предложили показать мне запись, но я им поверила. Ты бы никого не убила без причины. И кроме того… — затем она закатывает рукава своей рубашки, и мы с Анной обе ахаем, увидев синяки на ее предплечьях, доходящие выше локтей. — В последнее время он ни к кому не был добр, — тихо говорит она. — Слава богу, я не беременна. Ана неловко ерзает, и Катерина смотрит на нее, ее проницательные глаза следят за выражением лица Аны. — Это он с тобой так поступил? — Она кивает на босые, забинтованные ноги Аны, ее опухшие глаза, разбитые губы и почти сломанный нос. Проходит мгновение, и Ана колеблется, но в конце концов кивает. — Он узнал, что я пыталась помочь Софии уехать. Но он также хотел моей смерти, потому что я раскрыла его заговор с целью убить Луку, Виктора и Софию и захватить территорию с помощью его отца. Глаза Катерины расширяются. — Его отец? Его отец мертв… — Его отец Колин Макгрегор, — вмешиваюсь я. — Слухи правдивы. Они замышляли покончить с русскими и итальянцами и забрать все северо-восточные территории себе. — Черт, — шепчет Катерина. — О боже…Лука? Я качаю головой. — Я не знаю. Я ничего не слышала. Франко сказал, что он мертв, но… — Я хочу сказать, что знала бы, если бы это было так, но это звучит как полная чушь. Я просто не могу позволить себе поверить в это. Потому что, если он мертв… Тогда последнее, что мы когда-либо делали, это ссорились. Последними словами, которые он мне сказал, были угрозы убить меня, и тогда он никогда не узнает о нашем ребенке. Никогда не узнает, что я к нему чувствую. Никогда не узнает, что я хочу исправить все это, каждый спор, и недоброе слово, и предательство, и ложь. Он никогда не узнает, что я люблю его или что я знаю, что он тоже любит меня. — Этого не может быть, — шепчу я. — Он просто не может. Катерина смотрит на меня с любопытством. — Почему ты пыталась уйти? — Спокойно спрашивает она, и я слышу причину вопроса в ее голосе. Если я предам Луку только для того, чтобы расторгнуть свой брак, я не думаю, что найду в ней много сочувствия. Я знаю, что должна сказать ей правду. Первый человек, кроме Аны, которому я действительно могу рассказать. — Я беременна, — просто говорю я. — Я не понимаю. Я объясняю ей условия контракта, мой голос усталый и опустошенный, и я вижу, как глаза Катерины расширяются от ужаса, когда она слушает. — София, я не могу… я не знаю, зачем ему это делать. Почему он заставил тебя пообещать что-то настолько ужасное? Но я не могу поверить, что если бы он знал, то заставил бы тебя пройти через это. — Она замолкает, потирая руками ноги и переводя взгляд с одного на другого. — София, если он вернется с конклава живым, ты должна сказать ему. Ты должна довериться ему в этом. Верь, что он поступит правильно. — Она смотрит на Анну. — Ты не согласна? — Как ни странно, я согласна. — Ана смотрит на меня с того места, где она лежит на диване, осторожно приподняв ноги. — Я думаю, Лука любит тебя. Я просто думаю, что он, блядь, не знает, как лучше тебе сказать. Так что, возможно, это станет вашим мостом обратно друг к другу. — Я тоже так думаю, — тихо говорит Катерина. Я сижу между двумя женщинами, одна из которых погрязла в горе из-за своей семьи, другая из-за жизни, которую она потеряла из-за ныне покойного мужа другой. Я тоже чувствую, что балансирую на грани. Единственное, что удерживает меня от падения, это тот факт, что я на самом деле не знаю, мертв Лука или нет. У меня есть надежда. Надеюсь, что он все еще жив, надеюсь, что он вернется домой, надеюсь, что мы сможем все это исправить. Надеюсь, что он будет рад нашему ребенку. Это не так уж много. Но раньше это помогало мне держаться. Я поднимаю глаза и вижу, как Рауль и трое его людей несут на носилках завернутое в саван тело Франко. Катерина наблюдает за ними, ее лицо бледное и неподвижное, глаза ясные. Она не проронила ни слезинки, и я не могу ее винить. Но я чувствую, как у меня скручивает живот от страха, потому что слишком легко представить моего собственного мужа под таким саваном, которого несут обратно ко мне. Просто вернись домой, Лука. Пожалуйста, вернись домой любимый. ЛУКА Поначалу я почти уверен, что свет надо мной, это пресловутый свет в конце туннеля. А потом мои глаза открываются немного шире, и я понимаю, что это флуоресцентные лампы больницы. Каким-то образом я жив. Это становится шоком. Я действительно верил, что это конец пути, что последнее, что я когда-либо увижу, это пестрый гостиничный ковер перед моими глазами. Но я слышу гудки аппаратов, чувствую острую боль в боку, когда двигаюсь. Я без рубашки, мой бок обмотан марлей, и я чувствую, что мне требуется некоторое усилие, чтобы глубоко дышать. — Почти уверен, что там что-то сильно испортилось, — бормочу я себе под нос, глядя на ушибленную плоть под марлей. — Ты точно облажался, — произносит глубокий голос с ирландским акцентом рядом со мной, и я сильно вздрагиваю, мое зрение полностью проясняется, когда я становлюсь полностью внимательным. Колин Макгрегор сидит рядом с моей кроватью с пистолетом в руке. — Позор, — говорит он, качая головой. — Раньше я стрелял лучше, чем сейчас. Но ты знаешь, старость и все такое. Это касается всех нас. — Что случилось… — хриплю я, у меня так пересохло в горле и во рту, что я едва могу говорить. — Виктор… — Боюсь, я тоже отправил его в больницу, но он еще не совсем умер. Я скоро нанесу ему визит, не волнуйся, парень. Его труп уйдет на глубину шести футов, как только они смогут его похоронить. — Лиам? — Я испытываю острый укол беспокойства за мальчика, который был достаточно храбр, чтобы противостоять своему отцу на глазах у всех. — Да, ему полагается хорошая взбучка. Но я не из тех, кто убивает собственную плоть и кровь. — Он наклоняется вперед, все еще небрежно держа пистолет в руке. — В любом случае, сначала мне нужно закончить с другими отметками. Ты, например, Лука Романо. — Он улыбается, и при этом его постаревшее лицо морщится. — Честно говоря, я не уверен, что делать с твоей женой. Я слышал, она прямо вскружила тебе голову этой сладкой штучкой у себя между ног. Так что, может быть, я попробую, прежде чем прикончу ее, а? Или, может быть, мне следует оставить ее себе. Симпатичный маленький аксессуар, который согреет мою постель, когда мне захочется, чтобы в моей постели был кто-то еще, кроме старушки? — Не смей, блядь, трогать Софию, — шиплю я. — Клянусь богом, Колин Макгрегор. — Да, поклянись ему. — Он встает, крепче сжимая пистолет. — Ты достаточно скоро с ним познакомишься. Я чувствую холодную пустоту страха в своем животе, несмотря на всю свою браваду. Однажды я увернулся от пули, но теперь. Он слишком близко, и больше ничего его не отвлекает. Он, один уверенный в себе, и я знаю, что мое время пришло. Как говорится, твой номер выпал. И я думаю, что мне все-таки не удастся сказать главные слова Софии. Я пытался защитить тебя. Я пытался… — Пожелай себе спокойной ночи, парень. — Колин прижимает дуло к моему лбу, и я закрываю глаза, отказываясь показывать ему хоть каплю страха. По крайней мере, я умру достойно, если мне придется умереть. Звук выстрела эхом отдается в моем теле, электрический разряд боли пронзает меня, когда мое тело реагирует на это, дергаясь в постели, к нему присоединяется горячая волна боли, когда рана в моем животе протестует.