Крик эхом разносится по комнате, и раздается звук тела, врезающегося во что-то металлическое, а затем падающее на пол. Мгновение спустя я приоткрываю один глаз, затем другой и понимаю, что, несмотря на реакцию моего тела на выстрел, я вовсе не мертв. Выстрел принадлежал не Колину. Я оглядываюсь и вижу, как один из моих телохранителей, Вэл, входит в комнату, крепко сжимая в руке пистолет. — С вами все в порядке, босс? — Спрашивает он напряженным голосом. — Кажется, я поймал этого ублюдка. Медленно я перевожу взгляд в другую сторону и вижу тело Колина на полу, кровь растекается по кафелю. Он не мертв, пуля попала ему прямо в бок, но он без сознания, привалившись к батарее на стене. — Да, — говорю я голосом, который звучит не совсем так, как мой собственный. — Я думаю, что ты это сделал. *** Пройдет неделя, прежде чем мне разрешат улететь домой. В это время я не звоню Софии. Я хочу поговорить с ней лично в следующий раз, когда она услышит мой голос, потому что мне еще многое нужно сказать, и я пока не уверен, какое решение хочу принять. Очевидно, я не собирался ее убивать. Я сказал это в гневе, это невозможно, чтобы я смог это сделать. Особенно с нашим ребенком в животе. Но помимо этого… Могу ли я доверять ей сейчас, после всего? Что еще более важно, могу ли я любить ее? Могу ли я создать с ней семью? Я не знаю ответов на эти вопросы. И мне нужно время, чтобы подумать. Рядом со мной не может быть женщины, которой я не могу доверять, как бы сильно я ее ни хотел. Страсти, желания и даже любви недостаточно, чтобы отношения в моем мире наладились. Это я точно знаю. Что, в конце концов, важно, помимо доверия, так это то, хочет ли София быть частью этого мира, этой жизни, со мной. И единственный известный мне способ выяснить это, дать ей возможность сказать мне правду и посмотреть, что произойдет. В пентхаусе очень тихо, когда я вхожу. Я двигаюсь медленно, все еще прихрамывая из-за заживающей раны в животе, и пробираюсь по нижнему этажу в поисках своей жены. Я избегаю кабинета, теперь я знаю, что там произошло. Ковры и пол вымыты, но я все еще не совсем готов взглянуть на место, где умер мой лучший друг, человек, который предал меня глубже, чем я мог себе представить. Авель для моего Каина. Мой брат… А теперь его нет. Я не хочу больше никого терять. У меня сжимается грудь, когда я медленно поднимаюсь по лестнице. Софии нет в ее комнате; когда я приоткрываю дверь, я вижу Ану, лежащую на кровати, накрытую одеялом, которая дремлет. Я тихо выхожу обратно в коридор, зная, что есть только одно другое место, где может быть София. Она в нашей спальне, сидит на краю кровати, зажав руки между коленями. Она не поднимает глаз, когда я вхожу. — Я слышала, что ты сегодня возвращаешься домой, — тихо говорит она. — Я рада, что ты жив. — Правда? — Я не могу не спросить, это честный вопрос. Если бы я был мертв, она была бы свободна. Я вспоминаю, как у нас был очень похожий разговор в больнице после нападения на отель. Тогда Росси был еще жив и представлял для нее большую опасность. Теперь, если бы я ушел, не осталось бы никого, кто мог бы удержать ее здесь. Виктору она больше не нужна. — Ты смогла бы уйти, если бы я был мертв. — Я не хочу твоей смерти. — Ее голос тих, ровен, как будто она сдерживает свои эмоции. — Я серьезно. Я рада, что ты в безопасности. — Как насчет тебя? — Я пока не делаю ни малейшего движения, чтобы пройти дальше в комнату, оставаясь прямо за дверью и закрывая ее за собой. — Ты в порядке? — Настолько, насколько это в моих силах. Я убила человека. — Ее голос по-прежнему бесцветен и тих. — Мой первый раз. — Первый раз всегда самый трудный. — Сначала он пытался убить меня. — Я знаю. Мне рассказали все. Я не виню тебя, София. — Ты все знаешь? — Спросила она. Она все еще не смотрит на меня. — Что он сделал? — Да, — подтверждаю я. — Виктор рассказал мне о предательстве. Я бы сделал это сам, если бы ты этого не сделала. После того, что он сделал с Анной… — Он причинял боль и Катерине. Она показала мне синяки. — Блядь. — Я стискиваю зубы, меня захлестывает новая волна ярости по отношению к мертвецу. — Он получил по заслугам, София. Ты не должна чувствовать себя виноватой. — А я и не чувствую. Я почти ничего не чувствую. — Я ошибался насчет Франко, — медленно произношу я, делая еще один шаг в комнату. — Я доверял ему, и я был неправ. И теперь я задаюсь вопросом, в чем еще я был неправ. Я доверял тебе, а ты сговорилась с Анной предать меня. — Что, ты собираешься приказать меня убить? — Нет, София, — тихо говорю я. — Но я думаю, что, возможно, теперь, когда угроза Братвы исчезла, а Франко мертв, возможно, пришло время вернуться к тому, о чем мы изначально договорились. Я позабочусь о том, чтобы у тебя была собственная квартира. Мы можем жить раздельно, даже развестись, если ты этого захочешь, когда все уляжется. — Черта с два я разведусь с тобой, думаю я, даже когда говорю это, но мне нужно, чтобы она мне поверила. Мне нужно знать, скажет ли она мне правду, когда у нее будет шанс, будет ли она сопротивляться. Если она захочет остаться. — Ты можешь поехать в Париж, — продолжаю я. — Ты все еще можешь сделать свою карьеру. Я поговорю с директором Джульярдской школы и устрою так, чтобы ты закончила свои занятия и получила высшее образование. Теперь ты можешь вернуться к своей жизни, София. Опасность миновала. Так что, я полагаю, в нашем браке больше нет необходимости. Между нами повисает долгое молчание, и мне интересно, собирается ли она в конце концов признаться или сохранит свои секреты. И если она это сделает, что мне тогда делать? И вот, наконец, она поворачивается ко мне и смотрит на меня впервые с тех пор, как я вошел в комнату, и произносит слова, которые я так долго ждал услышать. — Лука, я беременна. СОФИЯ Я чувствую себя так, словно мое сердце вот-вот выскочит из груди. Он дал мне выход. Побег. Я могла бы это принять. Я могла бы сохранить ребенка в секрете и принять его предложение уехать. К тому времени, когда придут роды, я уже была бы в Париже. Уехала бы в Лондон. Никогда больше не вернулась бы на Манхэттен. Оставила бы все это позади. Не так давно это было всем, на что я надеялась и о чем молилась. Но теперь я точно знаю, что это больше не то, чего я хочу. Я не хочу жить отдельно от своего мужа, и я не хочу уезжать. Я убила ради него. И теперь я готова сражаться за него. Для нас. — Как давно ты знаешь? — Голос Луки осторожный, натянутый, и я не могу сказать, счастлив он или нет. Я медленно встаю с кровати и подхожу к нему. Он не двигается, и я вижу, как он с трудом сглатывает, его кадык подпрыгивает в горле. — Я поняла это в тот день, когда ты вернулся домой окровавленный, — тихо говорю я. — В тот день, когда ты разозлился на меня за то, что я поехала в больницу с Катериной. Мне было плохо, но я думала, что это просто какая-то разновидность желудочного гриппа. А потом я поссорилась с Росси, и он сорвал с меня ожерелье, и меня вырвало в ванной. На следующий день меня все еще тошнило, и я поняла, что у меня задержка. Тогда я все и поняла, продолжаю я, глубоко вдыхая, но подтвердилось это в больнице после того, как ты привез меня туда. — И ты мне ничего не сказала? — Я не смогла. — Мой голос мягкий, умоляющий. — Лука, ты заставил меня подписать этот ужасный контракт, сказав, что я расторгну его, если когда-нибудь забеременею. Я не знала, почему этот пункт был там, когда я подписывала, и не думала, что это будет иметь значение. Я даже не думала, что у нас будет секс, не говоря уже о… — мой голос срывается. Мне приходится снова сделать вдох, отчаянно пытаясь сохранить контроль над своими эмоциями. — Я не знала, что делать. После того, какой ты был той ночью, я почувствовала себя такой далекой от тебя, такой напуганной. Я не знала, заставишь ли ты меня придерживаться этого или нет, а я очень хотела ребенка. Я не могла допустить аборта. И даже если бы ты был рад этому, я все равно боялась этого. Боялась жизни, в которой ты будешь растить ребенка, боялась того, что случится, если родится мальчик, еще больше боялась того, что случилось бы, если бы у нас родилась девочка. Я вспомнила, как мой отец умер и оставил нас с матерью одних, и я боялась, что это может случиться с тобой, что наш ребенок может потерять своего отца, если кто-то убьет тебя. В этой жизни так много опасностей, так много… Мой голос снова срывается, и мне приходится сдерживать подступающие слезы, слезы страха, слезы грусти, слезы скорби, потому что я почти уверена по тому, как бесстрастно Лука смотрит на меня, что он несчастлив, что он не хочет ни ребенка, ни меня. Что все, на что я надеялась, исчезло. Что в лучшем случае мне придется уйти. В худшем случае я потеряю своего ребенка. — Я не понимаю, — тихо говорю я. — Почему ты должен заставить меня избавиться от нашего ребенка? — Росси, Франко и я заключили соглашение, — просто говорит Лука. — До того, как мне стало необходимо жениться на тебе. Предполагалось, что я буду доном до тех пор, пока у Франко не родится сын, а затем я должен передать титул ему. Вот почему Франко и Катерина были помолвлены. Так что часть крови Росси сохранилась бы в названии. Я всегда должен был быть только заполнителем. И когда наш брак стал необходимым, ожидалось, что это все равно произойдет, а это означало, что мы не сможем иметь детей. — Ясно. — Это простое объяснение, но оно имеет смысла, по крайней мере, только в сознании мужчин, которые управляют этой семьей. — Ну, я думаю, теперь это не имеет значения. — Я облизываю губы, обхватывая себя руками. — Франко мертв, а Катерина не беременна. — Я знаю. — Я не могу остаться с тем, кто заставляет меня сделать такое. — Мне трудно произносить эти слова, но я знаю, что должна. Мне нужно услышать, как он скажет, что хочет нашего ребенка. Если я не услышу этого от него, тогда я знаю, что у нас ничего не осталось. — София. — Лука смотрит на меня сверху вниз, и я вижу, как его лицо смягчается впервые с тех пор, как он вошел в комнату. — Я знал о ребенке еще до нашего медового месяца. — Что? — Я ошеломленно смотрю на него. — И ты ничего не сказал? Почему? — Я хотел дать тебе возможность рассказать мне все самой, — просто говорит он. — Я почти сделала это, так много раз… — Я замолкаю, думая обо всех тех случаях, когда я чуть не призналась во всем. — Но я была так напугана. — Я думал, когда подписывал этот контракт, что смогу легко это сделать, — продолжает он. — У меня никогда не было отношений. Вряд ли я когда-нибудь спал с одной и той же женщиной больше одного раза. Идея настоящего брака, партнерства, любви, семьи, отцовства была настолько чужда мне, что я даже представить себе не мог, что это произойдет. Я не видел ничего, что могло бы изменить путь, по которому я шел. Так что мне не показалось таким уж трудным согласиться с этим. Чтобы сохранить наследие, о котором мечтал Росси. Затем он делает шаг ближе ко мне, его глаза темнеют, когда он встречается с моим взглядом. — Но как только я узнал, София, как только это стало реальностью, я понял, что не смогу. Я тоже хотел нашего ребенка. Я хотел тебя. Вот почему я приложил столько усилий к медовому месяцу. Я хотел посмотреть, сможем ли мы сработаться, и насколько сильны мои чувства к тебе… я хотел, чтобы ты сказала мне об этом. Но правда заключалась в том, что я не мог представить, что отпущу нашего ребенка или тебя. Но потом… — его челюсть сжимается. — Мы вернулись домой, и я узнал, что вы с Анной замышляли твой побег. — Лука, ты, конечно, понимаешь… — Я знаю, — перебивает он. — Я действительно понимаю, почему ты это сделала, почему ты была в таком отчаянии. И я прощаю тебя, София. Но если у нас есть хоть какой-то шанс на это, любой шанс вообще, мы должны говорить друг другу правду. Мы должны быть честны. — Он делает глубокий вдох и впервые с тех пор, как вошел в комнату, прикасается ко мне. Его пальцы скользят по моему подбородку, и я вздрагиваю от его прикосновения. — Я нашла твой дневник, — шепчу я. — Это все правда? Что ты написал? Лука пристально смотрит на меня, и я что-то вижу в нем, глубокую, бездонную эмоцию. — Да, — бормочет он низким и хриплым голосом. — Все правда. — И ты все еще это чувствуешь? Что, если я скажу, что хочу остаться? — Слова срываются с моих губ быстро и нервно. — Что, если… — Ты должна быть полностью готова, София. Быть моей, и полностью смириться с этой жизнью. Здесь нет полумер. Желания и любви недостаточно. Ты должна хотеть мой мир, если хочешь меня. Мы можем сделать это вместе или не делать вообще. Но другого выхода нет.