Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 1 из 21 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Гавгамелы: накануне (331 год до нашей эры) Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания. Восточная пословица В жарком месяце фаргелионе я со своим войском выступил из Финикии в Месопотамию в ожидании решающего сражения с персидским царём Дарием. Это был нелёгкий переход, занявший долгих четыре месяца. С раннего утра начинало нещадно палить солнце. Поднимались столбы горячей пыли. В ней тонули воины, кони, повозки. По сторонам тянулись горы, раскалённые склоны которых сияли жёлтым светом. В начале месяца метагитиона я стоял на берегу стремительного Тигра. Вся местность за рекой дымилась от пожаров. Посланный Дарием военачальник Мазей с шестью тысячами всадников помешать мне переправиться через Тигр и вступить в бой со мной так и не решился; несомненно, имя базилевса Александра, сына бога Зевса и Амона, вселило ужас в моего противника. По приказу царя Мазей трусливо выжигал всё на пути следования моего войска. Мгла от дыма застилала даже солнце. Дальше наш путь пролегал на юго-восток мимо Гордиейских гор. Рядом со мной ехал на коне мой самый близкий друг хилиарх Гефестион, мой Патрокл. Я с детства мечтал совершить военные подвиги, равные подвигам эллинского героя Ахиллеса. С Гефестионом мы дружим с детства. Вместе посещали школу, играли в войну, разыгрывая сцены из гомеровской «Илиады». Я всегда хотел быть Ахиллесом. И стал им. Теперь славные подвиги героя славной Троянской войны я совершаю в реальной жизни. Список «Илиады» Гомера, исправленный моим воспитателем великим Аристотелем, всегда со мной, я храню книгу под подушкой вместе с кинжалом. Пока был жив мой отец Филипп Македонский, я боялся лишь одного – что не успею совершить подвигов Ахиллеса, потому что отец захватит всё и мне ничего не останется. Когда в начале моего великого похода на Восток я переправился через Геллеспонт, то сразу же посетил Илион. Я принёс жертвы Афине и взял из сокровищ её храма щит, который будет мне надёжной защитой в предстоящих сражениях. Затем я совершил возлияния троянским героям, принёс дары Приаму. У надгробия Ахиллеса я умастил, по древним обычаям, тело и обнажённый состязался с друзьями в беге вокруг памятного камня. Потом возложил венок и сказал Гефестиону: – Я считаю Ахиллеса счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти – великого глашатая своей славы. Гомер написал свои поэмы так, что при чтении его стихов герои оживают и совершают свои великие подвиги наяву. Будут ли написаны бессмертные строки о моих великих деяниях, мой Патрокл? – Вместе с нами следует много достойных учёных, писцов и поэтов, они прославят тебя и твои подвиги на вечные времена. – Мне достаточно одного, но равного Гомеру. – Даже самый великий поэт один не в силах описать достойно твои многочисленные божественные свершения, Александр. Я посмотрел на Гефестиона: искренен ли он? Его взгляд был открытым, преданным. Говорят, Гефестион похож на меня, только ростом повыше. Чисто выбритое лицо, красивое, немного женственное в обрамлении светлых, чуть вьющихся волос, едва не доходящих до плеч. Крепкое мускулистое тело благоухает ароматами. Одет, так же как и я, в белоснежный гиматий, конец которого перекинут через левое плечо. На ногах – шнурованные кожаные сапоги до колен. Покидая Илион, я повелел освободить славный город от всяких налогов и запретил разорять эти священные земли. Эфеб, дежурный по поручениям, принёс известие, что по донесениям конной разведки войско Дария остановилось на Гавгамельской равнине и готовится к сражению. Я приказал отрядам остановиться и разбить лагерь. Наконец-то Дарий решился дать бой. Это известие вселяет в меня радость. Я распорядился привести ко мне Букефала. Потрепал по привычке его густую гриву, провёл ладонью по широкому быкоподобному лбу, украшенному в середине белой звёздочкой. Конь уже не молод, но не раз приносил мне удачу, и я не расстаюсь с ним в этом великом походе в Азию. Я легко вскочил на коня и, вознеся молитву богу Гелиосу, объехал македонские отряды. – Хайрете! – торжественно приветствовал я своих воинов. – Готовьтесь к великой битве, эллины, и пусть мужество не покинет вас! – О пай Диос – сын Зевса! Приветствуем тебя, великолепный Александр, великий покоритель Азии! – воскликнули в ответ македонцы. Ко мне подъехал Сиакрий – этер из отряда особо приближённых: – Александр, прибыли послы от Дария, они просят о встрече с тобой. – Я приму их в своей палатке в лагере! Я спешился и вошёл в палатку, вход в которую охраняли двое воинов. На их шлемах колыхались конские хвосты. В руках они держали копья с широкими наконечниками, отшлифованными до сияющего блеска. Лица телохранителей закрывали сверкающие на палящем южном солнце шлемы с прорезями для глаз. Их тела были защищены золочёными панцирями, на бёдрах висели короткие мечи. Я жестом повелел ввести послов. Войдя в палатку, они почтительно сняли пыльные шлемы. Их было двое: юноша с обветренным красноватым лицом, с небольшой заострённой бородкой, и мужчина средних лет с тёмным морщинистым лицом и чёрной густой бородой. Послы были одеты в шерстяные плащи, на ногах – кожаные стоптанные сандалии. Молодой перс смотрел на меня со страхом и благоговением, второй – с любопытством, прищурив в лёгкой усмешке чёрные глаза. Конечно, для них было чудом оказаться рядом с могущественным, непобедимым полководцем. Я увидел с трудом скрываемое любопытство на их изумлённых лицах. Они рассматривали вблизи мои глаза. Я знаю, что глаза у меня разного цвета – доказательство моего божественного происхождения: один тёмно-зелёный, другой светло-серый. – Говорите! – повелел я, снисходительно окидывая их взором. У молодого перса от волнения при виде меня подкашивались колени, но он сумел взять себя в руки и заговорил: – Мы прибыли с посланием мира от великого царя Азии, царя всех царей Дария Третьего Кодомана! – Царь Азии сидит перед вами, – с гордостью ответил я им. – Дария я уже победил. Он с позором бежал в сражении при Иссе, оставив на произвол судьбы свою семью, и, если он не покорится мне, я буду продолжать преследовать его, куда бы он ни направлялся и где бы ни скрывался, пока не добьюсь окончательной победы. Вы называете меня Двурогим зверем, сыном дракона Аждархакага, главным царём яванов. Пусть! Скоро вы признаете во мне своего повелителя, владыку всей Азии. Да будет так! – Всё случается по воле богов, – сдержанно ответил пожилой перс. – Важно не разгневать их своей гордыней. Вот послание великого царя для тебя. В нетерпении я выхватил у него из рук письмо:
– Что Дарий пишет? Просит милости? Так и быть, я дарую ему жизнь и приму власть над великим царством царств. А самого Дария великодушно оставлю при моём дворе советником. В дальнем походе по бескрайней азиатской степи он будет мне полезен. Я углубился в чтение послания, но чем дальше я читал письмо, тем большая ярость меня охватывала. Тон письма был заносчивым и высокомерным. Дарий называл себя царём, не прибавив этот титул к моему. Царь я, Александр, а не он, утративший свою власть над Азией. Дарий предлагал мне дать столько денег, сколько я мог бы собрать со всей Македонии, требовал вернуть ему мать, жену, двух дочерей и сына, захваченных мной в сражении при Иссе два года назад. Он пожелал уступить мне полцарства и огромный выкуп, но он предлагал то, что ему уже не принадлежало! В небе не может быть двух солнц – он должен покориться или биться до конца. «Если ты способен выслушать разумный совет, – писал Дарий, – то довольствуйся отцовским царством и очисти пределы чужого. Будь же тогда моим союзником и другом. Я согласен дать клятву верности и принять её от тебя». Я написал достойный ответ Дарию: «Царь Александр Дарию. Дарий, имя которого ты принял, объявил войну Элладе и Македонии, потом пришёл Ксеркс с полчищами грубых варваров для завоевания нашей страны. Они разорили греков. Мой отец Филипп был убит людьми, которых вы соблазнили надеждой получить огромные деньги. Я, предводитель эллинов, желая наказать персов, вступил в Азию, вызванный на то вами. Вы помогли Перифу, который оскорбил моего отца. Во Фракию, которой мы владели, персидский царь Ох послал войско. Когда был убит мой отец Филипп, вы похвалялись в своих письмах, что это дело ваших рук. Ты сам с помощью Багоя убил Арсеса и захватил власть несправедливо и вопреки персидским законам. Ты разослал грекам враждебные послания обо мне, чтобы подтолкнуть их на войну со мной. Ты послал деньги Спарте и другим греческим городам. Ни один город их не принял, кроме Спарты. Твои послы отвратили от меня моих друзей и постарались разрушить мир, который я водворил в Элладе. После этих твоих враждебных действий я пошёл на тебя войной отмщения. Я победил твоих полководцев и сатрапов, а теперь и тебя и твоё войско и владею этой землёй, потому что боги отдали её мне. И хотя не следовало бы тебе получить от меня никакого снисхождения, всё же обещаю тебе, что, если ты придёшь ко мне с покорностью, получишь без выкупа и мать, и жену, и детей. Я умею побеждать и щадить побеждённых. А когда будешь мне писать, не забудь, что ты пишешь не просто царю, а своему царю – царю Азии. Не вздумай обращаться ко мне как к равному. Если тебе что нужно, обращайся ко мне как к своему господину. Если же ты хочешь оспаривать у меня царство, то стой и сражайся за него, а не беги, ибо, где бы ты ни был, я найду тебя». Станция Уйнарга …Он спрыгнул с вагонной подножки на гравиевую насыпь. Было облачно и ветрено. Под ноги летели сухие тополиные серёжки. Невзрачное, отдалённо напоминавшее средневековый готический замок здание вокзала выделялось среди зелени деревьев жёлтым тусклым пятном в тон отцветающим пыльным облачкам одуванчиков. По обочинам железнодорожного полотна сохли пласты скошенной травы. У него было такое ощущение, будто он постоянно находился в дороге. Уехал из дома, но никуда не приехал. Никто его не ждал, и ему никто не был нужен. И это почти не тревожило его. В воздухе стояла густая смесь запахов сена, тополиных листьев, черёмуховой коры, пыли и мазута. – Автобуса, как всегда, нет… – раздался за его спиной раздражённый женский голос. Он оглянулся. На обочине стояла молодая женщина и, прикрыв ладонью глаза, напряжённо всматривалась в площадь перед старинным зданием вокзала. …Они ехали в одном вагоне. Лица женщины он не разглядел – она села на поезд в пути поздно вечером на одной из небольших станций, – но голос её запомнил. Общий вагон был переполнен. Она долго искала место, где бы можно было устроиться, и наконец остановилась около его купе. – У вас свободно? Спасибо. Села напротив него – там нашлось узкое пространство между двумя женщинами, достаточное для её хрупкой фигуры. В вагоне всю ночь стоял глухой шум: позвякивали ложечки в стеклянных стаканах, слышался мужской храп, чьи-то стоны во сне; из соседнего отсека доносилась сбивчивая беседа демобилизованного полупьяного солдата с попутной девушкой, вынужденной терпеть навязчивого собеседника. От столика у окна тянуло лежалой колбасой, варёными яйцами; снизу, от пола, шёл терпкий стойкий запах прелой обуви. До поздней ночи их соседи, отставной военный и две его попутчицы, резались в карты, обсуждая последние политические события и делясь рецептами маринования раннеспелых огурцов. Он был рад, что ему никто не докучал расспросами. Если бы не взгляды молодой женщины напротив, бросаемые на него в моменты вспышек пристанционных фонарей за окнами поезда, ночь прошла бы в сладкой дремоте. Взгляды казались ему изучающими, ироничными, и это раздражало его. Незаметно за окнами вагона стало светать. До станции Уйнарга, указанной на его железнодорожном билете, оставалось, судя по расписанию, висевшему в начале вагона на двери проводницы, ещё полчаса, но он встал и направился в тамбур, не желая вступать в пустой, ненужный разговор с той молодой женщиной в случае, если они и правда раньше были знакомы. Женщина сошла на его станции. Оказалось, что она тоже едет в село Подберёзкино. – Ты, конечно, не узнал меня? Он увидел на её лице лёгкую усмешку и… ничего знакомого. – Так сильно изменилась? Они вышли на дорогу, чтобы поймать попутку. Он мучился тем, что не мог вспомнить её, – она, похоже, тем, что он не хочет поддерживать беседу. – Как ты? – наконец решился он хоть на какую-то фразу. Но тут же пожалел об этом: спутница только и дожидалась его вопроса, ответ на который мог занять весь их совместный путь. – Нормально, – она улыбнулась и посмотрела ему в глаза. – Стала артисткой, как мечтала. Карьера складывалась удачно. Играла в столичном театре Джульетту, Дездемону, Офелию. На гастролях во Франции познакомилась с бизнесменом. Он пришёл на мой спектакль и после его окончания преподнёс огромную корзину моих любимых белых роз. Через месяц мы поженились. К сожалению, наша семейная жизнь не сложилась. Он был против детей, помешался на своём бизнесе. Настоял на том, чтобы я бросила театр. А дальше всё банально: он потерял ко мне интерес, завёл любовницу, скорее всего не одну. Мы развелись в прошлом году. В столичную труппу меня обратно не взяли. Работаю в провинциальном театре, – она печально вздохнула. – А как ты, Виктор? Помнишь, что обещал мне тогда после выпускного вечера? А сам уехал и пропал. Ни письма, ни весточки…
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!