Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 21 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Виктор? Это его имя? Почему оно удивило его? Тут дошло до него, что он не помнил ни своего имени, ни своего прошлого. Значит… Значит, они действительно знакомы с этой женщиной и у них были серьёзные отношения в прошлом? Он отделался фразой, которая, по его мысли, должна была снять напряжение между ними: – Столько лет прошло… В ответ она грустно улыбнулась. Около них остановились жигули вишнёвого цвета. Из окна высунулся мужчина неопределённого возраста: – Ленка Ветрова? Привет! Какими судьбами? Значит, её зовут Леной. – Соскучилась по родным местам. – Это кто с тобой? Муж? – Попутчик. Он же друг детства, Виктор Веткин. Теперь он узнал своё полное имя: Виктор Веткин. – Садитесь, подвезу вас по старой памяти. Хорошо, что водитель не задавал никаких вопросов и всю дорогу промолчал. Минут через сорок машина остановилась на возвышенности около церкви, где дорога раздваивалась. – Мне направо, – повернулся к ним водитель. – А вам недалеко осталось, прогуляетесь… – Ты не узнал его? – удивленно взглянула на Виктора Лена. – Это Коля Самохин из деревни Кашка. Мы с ним сидели за одной партой в начальных классах. Нас дразнили женихом и невестой. Это было ещё до того, как наша семья переехала из Кашки в Подберёзкино. Над церковью кружилась с беспорядочным гвалтом стая галок. – Ты всегда провожал меня до этой церкви. Помнишь, ты говорил, что мы с тобой обвенчаемся в ней? – Лена улыбнулась. – Видишь вон те тополя в переулке за нашим домом? Под ними стояла скамейка. Я любила сидеть на ней в ожидании твоего прихода. С этого места была хорошо видна тропа, выбегающая из вашей улицы. Помню твою голубую рубашку – она трепетала на ветру, как парус… Лена по-своему поняла его молчание: – Ты, Вить, извини, разоткровенничалась я. Нахлынули воспоминания. Я еду навестить бабушку. Она одна осталась в своём доме в Подберёзкине. Ты, наверно, знаешь, что мои родители в город переехали несколько лет назад. Муж купил им квартиру по моей просьбе вскоре после свадьбы, чтобы мы жили рядом. К Подберёзкину они подошли молча. Что делать дальше, он не знал. Где его дом, кто его там ждёт? Сначала Виктор решил спросить об этом Лену, объяснить, что он ничего не помнит из прошлого, но потом передумал. Она могла подумать, что он просто издевается над ней, и отделаться язвительной шуткой. – Может, ты зайдёшь к нам? – осторожно предложил он в надежде узнать направление к своему дому. – Ведь нам по пути? Она кивнула. Они прошли по закоулкам села и вышли к огородам. Им никто не встретился. – Вон там, справа от переулка, ваш сад. Однажды в июле ты пригласил меня и угостил яблоками. У них был сахарный вкус – никогда таких не пробовала. Потом началась гроза и разразился ливень. Мы забежали в летний домик, устроенный тобой под яблоней в углу сада. Казалось, что мы на необитаемом острове среди бушующего океана… Ты набрал под ливнем на лугу букетик цветов для меня – такие алые гвоздички, словно звёздочки. Промок до нитки, помнишь? – Да, – рассеянно произнес он. Заметив её недоверчивый взгляд, проговорил поспешно: – Правда, я помню… – Вот и пришли, дальше твои владения. Смотри, ласточки низко летают – к дождю. Лето всегда обманчиво, наобещает всего, а промелькнёт – не заметишь. Останутся в памяти лишь яркие вспышки от него, как те гвоздички, что ты подарил мне… А ты надолго домой? – Не знаю. Домой? Она внимательно присмотрелась к нему: – А ты, между прочим, тоже изменился… Подберёзкино Виктор – он должен привыкнуть к этому имени – с трудом пробрался через заросли репейника и крапивы к огороду. Перелез через изгородь в сад. Заметил, что высокая переросшая трава нигде не была смята – значит, здесь редко кто бывает. Ветки под тяжестью крупных яблок склонились к самой траве. Обирать их, похоже, было некому. В шуршащих кронах пересвистывались лениво синички.
Виктор прошёл в дальний угол сада и увидел там под старой развесистой яблоней беседку, похожую больше на домик, сбитый из досок. Его стены потемнели от дождей и времени, а рубероидовая крыша заросла зелёно-коричневым мхом. Внутри пахло прелыми листьями, сухой травой, кислыми яблоками. На столике лежал засохший букетик выцветших гвоздичек. Виктор присел на деревянную лежанку, покрытую старым дырявым матрацем, мучительно раздумывая, что ему делать. После долгой поездки на поезде он ощущал непреодолимую усталость. Снял с гвоздя на стене старый бараний полушубок – было зябко – и, накрывшись им, лёг на пыльный матрац. Он сразу провалился в сон. Разбудил его страшный грохот и оглушительный крик: «Прыгай! Сейчас взорвёмся!» Он увидел огненную вспышку, озарившую полнеба. Вслед за тем – отрывающийся от дороги и медленно переворачивающийся в воздухе автомобиль. Ощутил мгновенную боль, закрыл ладонями лицо… Очнувшись, Виктор не сразу понял, что он лежит на полу в беседке и что увиденное им сейчас происходило не в реальности, а во сне. Над садом грохотала ночная гроза. Ослепительные вспышки молнии высвечивали летнее жилище ярче солнца, через мгновения погружая всё вокруг снова в беспроглядную темень. От громовых перекатов вздрагивали тонкие ветхие стенки домика. Он с трудом дождался рассвета. Всё, что он мог вспомнить за ночь, – больница, врач, провожавший его на поезд: – Тебе надо отдохнуть среди родных мест, среди близких людей. Это поможет восстановить память, здоровье… Ты везунчик – выбраться из такой передряги редко кому удавалось… Теперь ты должен жить. – Как я попал к вам? – Тебя доставил мужчина, видимо случайный свидетель аварии. Тебя и ещё одного парня, похоже водителя, которому повезло меньше, – он не выжил. – Кто он, водитель, который погиб? – Неизвестно, его невозможно было опознать. – А тот, который привёз нас в больницу? – Он ничего не сказал о себе и больше не появлялся. Документов при тебе не было обнаружено, только записная книжка и в неё вложена пластиковая карточка. Книжка лежала в джинсовой куртке, которую нашли случайные прохожие через неделю после происшествия в стороне от того места. Её привёз следователь, который сообщил о закрытии дела в связи с гибелью виновника аварии. А это твой железнодорожный билет. Его передал для тебя тот мужчина, который доставил вас сюда. Он объяснил, что от станции Уйнарга тебе надо доехать до Подбёрзкина. Это твоё родное село, там ты сможешь отдохнуть, поправить здоровье… В какую передрягу он попал? С кем он ехал в том злополучном автомобиле? Его тело ныло во многих местах, голова была тяжёлой, словно чугунной. Ночной ураган переломал сухие сучья в саду. Освободившись от тяжёлого груза – ветер посбивал с веток плоды, – яблони выпрямились, подтянулись, посвежели. Нижние части стволов переливались перламутровыми бликами. От старой сливы напротив шалаша остались лишь торчащие костыли с обнажённой красно-коричневой сердцевиной. Сорока встревожено пролопотала в кустах. Виктор прошёл из сада в огород, а через него во двор, заросший крапивой. Никто его не встретил. Вошёл в избу. Внутри всё было прибрано. В чулане, из которого тянуло ароматами печёной картошки и ржаных лепёшек, метались по стенам отблески пламени, полыхающего в печи. Было тихо, лишь в окно билась с улицы из палисадника упругая ветка вишни. В ближнем углу на тябле перед иконами горела лампадка. – Сынок… Виктор повернулся и увидел только что вошедшую в избу пожилую женщину с ведром, полным воды. – Сейчас… Старушка отнесла ведро в чулан, аккуратно поставила на скамейку, прикрыла старой газетой, после этого подошла к Виктору. Обняла его. – Приехал? А я и не ждала сегодня. Кажный день на дорогу смотрела, а сёдне нет. Надо же! Дай погляжу на тебя. Изменился-то как, совсем взрослым стал… Что это за шрам у тебя на лице? С тобой всё в порядке? Садись за стол. У меня варёная картошка в мундире, с малосольными огурцами. Своими. Парник огуречный мне Коляня Бахарь устроил. Дала ему на бутылку самогонки. Отведай, свои-то огурцы не то что купленные, те на дух не надо. Ешь, сейчас оладьев ещё напеку. А вечером тесто затворю. Соскучился, небось, по домашним пирогам-то? Они сели за стол. – Ты в саду был, Вить? Я заметила смятую траву там. Кто, думаю, туда забрёл? Не корова ли соседская? Полазушница та ещё. Некому изгородь вокруг огорода починить. Может, посмотришь с утра? У меня и слеги с тынинками припасены. Вон и трава нонче у меня осталась некошёной. Нету у меня мочи. Говорю Коляне: накоси хоть ты для своей бурёнки, мне-то зачем? Только одни курята на дворе в крапиве швыряются. Уходит силушка-то у меня. А бывало, со всем успевала справляться. И в артели поработать, и скотину накормить-напоить, и гряды прополоть, и бельё перестирать, и обед приготовить – всё успевала. Между делом из лесу дрова на тележке возила, печь-то надо было кажное утро топить, скотине еду варить. В поле все дни пропадала. Босиком по стерне в конце лета ходила, ноги были исхожены до черноты, кожа вся потрескана – и ничего. Наработаешься, а вечером ещё на улицу пойдёшь, у двора посидеть с подружками. Парни подойдут, учнут всё страшные истории рассказывать, про нечисть всякую. А как в сон начнёт клонить – в темноте зайдёшь в сени, окунёшь лицо в ведро, хлебнёшь из ковшика воды колодезной ледяной – и дремоту как рукой снимет… Утром чуть свет – в поле. На жатве сядешь с подружками в кружок – кто вши ловит, кто письмо какое от суженого получила, пересказывает. Отдыхали мало. Вечером бригадир придёт, измерит – сколько сожали, похвалит, пошутит: «Что-то недожали сегодня, бабы…» Какое там недожали, пять норм без устали вырабатывали…Ты ешь, ешь, похудел сильно… Сама она не притронулась к еде. Сидела, подперев щёку ладонью, и внимательно наблюдала за Виктором. – Изменился ты, сынок. Говорила тебе: не уезжай из дома. Что там, в Москве, мёдом намазано? Нелёгкая, говорят, она, жизнь столичная. А здесь твои дед с бабкой жили, отец не хотел, чтобы ты уезжал – мы деревенские жители. Вон какое хозяйство поддерживать надо. До последнего надеялся: одумаешься, вернёшься, хозяин в доме нужен. Выпивать он стал, это его и сгубило. А тебе – чего не сиделось в родном доме… Она перевела взгляд на окно. Помолчала какое-то время, потом снова заговорила: – Дожди затяжные нынешним летом. Сейчас они ни к чему: картошке расти надо, огурцам пора появляться, ягодам поспевать. Раньше как было: пройдёт дождик – и ступай на работу. А теперь что? Всё не так, как в бывалошные времена. Вот помню: осенью сеном запасёшься, заполнишь сельницу, картошку выкопаешь – спокойно на душе, пусть идёт себе, дождичек-то. А сейчас ни к чему он. Залил. А что нонешней ночью делалось? Ненормальной стала погода, неправильной… Микола уже завтра, а тепла большого ещё и не было… Грустный взгляд голубовато-серых глаз, красивых даже в её возрасте. Сохранившие густую упругость чёрные волосы, лишь кое-где тронутые сединой. Виктор вдруг обратил внимание на её хорошо сохранившиеся ладони, которые она нервно вытирала об подол выцветшего льняного запона – совсем не старческие, с гладкой загорелой кожей. – Выпей чаю с малиновым вареньем. Ты же любишь с вареньем. Набрала сама. Малинник весь крапивой зарос, повыдергать бы её надо. Какая малина у нас была всегда – крупная, сладкая!.. Свекровь-то моя – чай помнишь свою бабушку? – бывало, малину толкла и сушила на листах подсолнуха в печи. Зимой отрезала по кусочку к чаю, экономила. Никого к запасам не подпускала. Голодные годы научили кажную крошку беречь. Нижние листы подсолнухов, капустные, свёкольные скармливала скотине, всё шло в дело… Виктор злился на себя – хотя он и сочувствовал матери, но родственных чувств к ней не испытывал. Он объяснял свою холодность пережитыми потрясениями. – Я хотел бы посмотреть старые фотографии. – Сохранился один альбом…
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!