(331 год до нашей эры) Я всегда хотел быть Ахиллесом. И стал им. Теперь великие подвиги героя Троянских войн я совершаю в реальной жизни. Я, подобно Ахиллесу, поступаю великодушно по отношению к врагам. Захваченную при Иссе семью Дария – его мать, жену, сына и двух девушек-дочерей – я окружил царской заботой. Признаюсь, жена Дария Статира поразила меня своей азиатской красотой. Но я не тронул её и запретил прикасаться к ней моим приближённым. Не следует забывать, что она из царской семьи. Когда я вошёл после битвы в палатку, где находились пленные, то увидел её державшую на руках сына Оха, которому не было ещё и шести лет. Я взял на руки сына Дария, и ребёнок доверчиво обхватил меня за шею руками. Странное чувство охватило меня. Я сказал сопровождавшему меня другу Гефестиону: – Как бы я хотел, чтобы Дарий имел хоть немного такого характера. Когда пленённым женщинам передали плащ Дария, который он бросил при Иссе, чтобы остаться неузнанным, они зарыдали, решив, что царь их убит. Услышав об этом заблуждении, прослезился и я над судьбой Дария и над такой преданной любовью к нему его семьи. Когда мать Дария Сисигамбис приняла Гефестиона за меня, а поняв, что ошиблась, упала на колени, я поднял её с пола со словами: – Ты не ошиблась, мать; и этот человек – Александр! После победы при Иссе передо мной были открыты все пути. Я решил: время разделаться окончательно с Дарием ещё не наступило. Мне нужно было покорить сначала Финикию, чтобы покончить с господством персов в Эгейском море. Для этого надо было захватить морские базы персидских кораблей. Мы подошли к городу Тиру, основанному когда-то финикийцами. Город находился на острове, от материка его отделял пролив шириной в четыре стадия. Я не собирался здесь долго оставаться, полагая, что жители с благодарностью примут меня. Я посоветовал им впустить меня в город, чтобы оказать им честь и принести в знак мира жертву богу Гелиосу. Послы тирийские высокомерно посоветовали мне принести жертву богу Геркулесу за пределами города, что вызвало мою понятную ярость. Я им ответил: – Так вы полагаете, что живёте на острове и презираете моё сухопутное войско? Но я скоро покажу вам, что вы живёте на материке! Или вы впустите меня в город, или я возьму его силой! Я решил насыпать в море мол от берега до города, и по нему мои отряды легко могли бы проникнуть в Тир. Это будет бой на суше, в котором нет равных моей фаланге! Моему грандиозному замыслу осуществиться мешали огромные волны, набегавшие из открытого моря, так как город обращён в сторону африканского ветра. Флот был далеко, у острова Кипр, поэтому я послал в город вестников склонить тирийцев к сдаче, чтобы не затягивать осаду. Но те убили моих посланников и сбросили их тела в море. Моё решение было твёрдым: я во что бы то ни стало соединю город с материком! Море было глубоким, требовалось множество камней и деревьев для того, чтобы воздвигнуть насыпь. Мои воины пали духом, уверовав, что я дал невыполнимый приказ. Ночью мне приснился знаменательный сон: сам бог Геркулес вытянул вперёд руки, указывая мне путь в город. Под защитой Геркулеса я вступил в Тир. Всё это мне виделось будто наяву. Я поведал о сне своим приближённым, друзьям и воинам. Мой рассказ воодушевил их. Камни были найдены на развалинах древнего Тира, а лес для башен и плотов привозился с Ливанских гор. Работы затягивались, море поглощало всё, что сбрасывалось в воду. Тирийцы подплывали безнаказанно на лодках и издевались над моими воинами: «Неужели Александр сильнее Посейдона?» Пусть насмехаются. Пока. Я добьюсь своего. Когда мол показался из воды, тирийцы глазам своим не поверили – осознали наконец опасность, которая стала угрожать их городу по-настоящему. Они стали подплывать и осыпать стрелами работавших воинов. Тогда я приказал заслонить мол щитами и плотами и воздвигнуть по краям две башни, с которых можно было обстреливать вражеские ладьи. Что придумали упрямые тирийцы в ответ? Они направили большой горящий корабль на мол, и пламя охватило все деревянные постройки. К тому же в тот день усилился ветер с моря и вода прорвала мол посередине. Вся громадина рухнула в море. В то время я пребывал в Аравии, а когда вернулся, то не обнаружил мола. Меня охватили сомнения: может, оставить этот город и продолжить путь на юг? Я и так здесь задержался на полгода. Но тогда варвары подумают, что можно устоять против Александра. Нет, отступать было нельзя. Я приказал сооружать новый мол. Когда он был возведён, я повёл войско на штурм Тира. К этому времени подошёл мой флот от острова Кипр. Корабли взяли в осаду Тир с моря. Мы ворвались в город. Тирийцы искали спасение в храмах, своих домах, принимали добровольную смерть, другие от отчаяния и ярости бросались на моих воинов и попадали под удары копий и мечей. Я приказал перебить всех упрямых защитников города, кроме тех, кто укрылся в храмах. Были преданы огню все постройки. Внутри города было казнено шесть тысяч воинов. Две тысячи человек были пригвождены к крестам вдоль берега моря. Слухи неслись впереди меня. О том, что ждёт осмелившихся сражаться со мной, должны знать все! После взятия города Тира я получил новое письмо от Дария, в котором тот обращался ко мне уже как к царю. Дарий просил меня взять в жёны его дочь Статиру, в приданое ей он отдавал все земли между Геллеспонтом и рекой Галисом, сам же оставлял себе все земли к востоку. Дарий писал: «Если ты сомневаешься принять то, что я тебе предлагаю, то помни, что счастье никогда не остаётся подолгу на том же месте, и люди, какую бы удачу ни имели, всегда вызывают к себе ещё большую зависть богов. Ты, Александр, подобно птицам, которых природная лёгкость влечёт к звёздам, предаёшься пустому и незрелому увлечению. Нет ничего труднее, чем в твоём возрасте справляться с таким счастьем. Ведь в дальнейшем походе придётся преодолеть ещё много земель, теснин, переправляться через Евфрат, Тигр, Аракс и Гидасп, великие защитные рубежи моего царства. Придётся дойти до пустынных земель, преодолеть Мидию, Гирканию, Бактрию и достигнуть индусов, живущих у океана. Не говоря уже о согдийцах, арахозийцах и других племенах, населяющих Кавказ и достигающих Танаиса. Раньше состаришься, чем обойдёшь эти земли, даже без сражений. Больше не зови меня к себе, а если приду, то для твоей погибели». Он смеет пугать Александра трудностями, которые я с честью преодолеваю на своём пути? Никакие трудности и опасности никогда не остановят моего движения! Дарий предлагает мне земли, которые уже не принадлежат ему. Условия диктуются победителями. Пусть берётся как можно скорее за оружие, если он знает, кто в каком положении находится. Переправляясь через море, не Киликию или Лидию я предназначил покорить – это было бы ничтожной наградой за победу, – но столицу его царства Персеполь, а затем и крайние земли. Пусть не пугает больше реками того, кто переправлялся и через моря. Поняв, что мои условия мира для него неприемлемы, Дарий прислал ко мне десять послов из своей родни с новыми предложениями. Приняв их с достоинством, я предоставил слово старшему из них. Тот передал послание от Дария: – Великий царь персов, царь царей в третий раз обращается к тебе, Александр, с предложением мира. Он ценит твою заботу о его семье. Он просит мира у дружественной ему души. К чему оружие для тех, между которыми нет больше ненависти? Он предлагает теперь в приданое за своей дочерью все земли, лежащие между Геллеспонтом и Евфратом; он оставляет в заложниках у тебя своего сына Оха, который находится в твоих руках, как символ мира и его верности. А мать и двух дочерей верни. Дарий готов заплатить выкуп в тридцать тысяч талантов. Помни, слишком большая власть таит в себе и великие опасности. Трудно удержать то, что ты и взять не можешь. Я спросил совета у друзей. Парменион посоветовал отдать жену и дочерей за выкуп – и так они стали для нас обузой. Я ответил ему: – И я бы предпочёл деньги славе, если был бы Парменионом. Но я Александр, я не беспокоюсь о недостаче денег и помню, что я не купец, а царь. Я не продаю свою судьбу. Если угодно отпустить пленных, то почётнее отпустить их даром. Послам я заявил: – Сообщите Дарию, что выражение благодарности между врагами излишне. Я не веду войну с пленными и женщинами, враг мой должен иметь в руках оружие. Но поскольку Дарий побуждает моих солдат к измене, подкупает моих друзей, я буду преследовать его, пока он не будет убит. Он щедро дарит мне земли за Евфратом, но где мы беседуем с вами? Ведь я на вашей стороне Евфрата. Я пришёл в Азию не для того, чтобы получать от других, но чтобы самому раздавать. Мир не может управляться двумя солнцами. Пусть приготовится к сдаче сегодня или к войне завтра. И пусть не ждёт судьбы иной, чем испытал. – Бой уже начался, – ответили послы. Лазутчики сообщали мне, что Дарий приказал вождям собраться в Вавилоне. Вождь бактрийцев Бесс получил указание собрать как можно больше войска. Дарий надеялся на этих варваров, которые были отважными воинами. Они вели суровый образ жизни, не выпускали оружие из рук – им приходилось постоянно отражать угрозы нападения со стороны живших рядом скифов. Я долго не мог обнаружить, куда ушёл Дарий. Захваченные персы по обычаю крепко хранили тайну своего царя, выдерживая стойко все пытки, и, когда я осаждал город Газу, я не знал, что происходит у персов. Штурм этого города остался в моей памяти. Газа была под защитой крепких высоких стен. Командовал обороной преданный своему царю Бетис. Я приказал рыть подкоп под стены. Когда взошло солнце, я совершил по обыкновению моления богам, прося у них помощи. Вдруг я заметил, как надо мной пролетел ворон и обронил комочек земли мне на голову. Птица села на ближайшую башню, обмазанную битумом и серой, и прилипла крыльями к ней. Ворон никак не мог оторваться. Увидев его, воины поймали птицу. Это событие взволновало меня: не дурной ли это знак? Я запросил прорицателя, и Аристандр объяснил, что знамение предвещает падение города, однако есть опасение, что я в предстоящем сражении могу получить ранение. Я послушал прорицателя и отступил от города. Осаждённые, увидев наше отступление, взбодрились и вышли из крепости. Надо было воспользоваться этим незамедлительно. Забыв о предостережении прорицателя, я надел на себя панцирь и подошёл к первым рядам войска. Вдруг ко мне подбежал один из рабов Дария и бросился к моим ногам. Он выдал себя за перебежчика. Я приказал ему подняться и велел принять его в наш строй. Но оказалось, что презренный варвар задумал ужасное дело. Он прикрывал щитом меч и, как только с моего позволения привстал, быстро перебросил меч в правую руку и замахнулся над моей головой. Мне удалось увернуться от удара по голове, выхватить меч и отрубить нападавшему руку. Я подумал о предсказании Аристандра и решил, что оно уже сбылось и теперь мне нечего опасаться. Я встал в первые ряды и сражался наравне с моими бесстрашными воинами. И тут меня настигла вражеская стрела, которая пробила панцирь и вонзилась в плечо. Потекла кровь, и я увидел, как окружавшие меня друзья побледнели, решив, что моя жизнь повисла на волоске, не зная, насколько глубока рана. Кровь проступила сквозь панцирь, но я не пал духом; превозмогая сильную боль, приказал перевязать рану и снова бросился в бой. В горячке сражения я повредил перевязанную рану, и кровь пошла сильнее. У меня потемнело в глазах, и подкосились ноги. Ближайшие воины подхватили меня на руки и принесли в лагерь. Бетис, считая, что я убит, вернулся в город и объявил громогласно и торжественно о своей победе. Однако бой ещё не завершился. Я приказал возвести насыпь высотой со стены и подвести под них несколько подкопов. Стена над подкопом рухнула, и через образовавшуюся брешь я во главе своих воинов ворвался в город, но нечаянно наступил на камень и повредил себе ногу. Опираясь на копьё, я всё же остался в передних рядах. Бетис оказался окружённым, но продолжал отчаянно сражаться, готовый принять смерть в бою. Кровь Бетиса и моих раненых воинов обагрила его доспехи. Я обратился к нему: – Не так ты умрёшь, как хотел! Тебе придётся вынести все виды пыток, какие могут быть придуманы для пленника. Ты ответишь за мою рану! Но поверженный Бетис, взирая на меня надменным и бесстрашным взглядом, не произнёс ни слова. Тогда я воскликнул: – Ты молчишь упорно и не желаешь склонить колена и просить о пощаде? Но я заставлю тебя прервать молчание и исторгну из твоего рта если не слова, то хотя бы стоны! Я был в ярости, чем встревожил даже своих приближённых, не видевших меня таким прежде. Я приказал через пятки ещё дышавшего Бетиса продеть ремни и привязать к колеснице. Кони потащили его вокруг города. Я был отомщён и горд придуманной казнью, ведь так же поступил бы сам великий Ахиллес, от которого я веду свой род! Впереди был Египет. Жители Чёрной земли, пострадавшие некогда от персов, приняли меня как освободителя. Я проделал трудный путь по бескрайней пустыне к храму бога Амона. Четыре дня нас мучили страшная жажда и палящий зной, но снова боги оказались милостивы ко мне, послав спасительный дождь с грозой. Мы ловили с жадностью капли влаги ртами. Боги послали мне стаи воронов, которые летели перед знаменем впереди, указывая мне дорогу. Там, в Египте, меня настигли неприятные известия. Сын Пармениона, юноша Гектор, которым я особенно дорожил, желая догнать меня, когда я спускался по реке, посадил с собой на маленькое судно больше людей, чем оно могло выдержать, и лодка перевернулась. Намокшая одежда тянула Гектора на дно, но он всё же сумел добраться до берега. К несчастью, там он, не получив ни от кого помощи – его люди выбрались на берег в другом месте, – испустил дух. Отягчало горе моё и известие о гибели Андромаха, наместника царя в Сирии, которого сожгли заживо самариты. Надо было отомстить за него. Я поспешил в Сирию и казнил жестоко виновных. Лазутчики доносили мне, что Дарий, узнав, что из Египта я повернул на восток, колебался. Он знал, что, куда бы он ни направился, я обязательно последую за ним. Великий царь собрал в Вавилоне все свои военные силы. Прибыли бактрийцы, скифы, индусы, и от других народов пришли отряды. Не всем хватало оружия, оно собиралось с большим трудом. Тела воинов покрывали панцири из железных пластинок, скреплённых между собой рядами, к дротикам добавлялись щиты и мечи. Пехотинцам были предоставлены табуны необъезженных коней. В войско прибыло двести серпоносных колесниц, на которые Дарий возлагал большие надежды. Это было страшное оружие для тех, кто видел его впервые. Дарий готов был пойти на всё, чтобы остановить моё великое продвижение на Восток. Он приказал опустошать и выжигать земли, по которым должен был пройти я, надеясь, что из-за нехватки провианта я вынужден буду прекратить войну. Глупец! Записки Виктора Веткина В детстве я мечтал стать космонавтом. Сейчас об этом смешно вспоминать, но тогда я всерьёз готовился к полёту в космос. Я лазил по деревьям, забираясь на самые верхушки, откуда можно было достать рукой до белоснежных облаков. Прыгал в воду на озере с высоченного трамплина для взрослых. Я шастал по гребню крыши дома до самого конька как по лесной тропе, вызывая ужас у родителей. Однажды я прыгнул с карниза в снежный сугроб во двор к соседке тёте Груне Степановой. Я с большим трудом выкарабкался из снежного плена, нос к носу столкнувшись с огромной рыжей собакой, которая была настолько изумлена моей наглостью, что не тронула меня, а, нервно скуля, отступила вглубь двора. Я воспитывал в себе смелость – ходил в полночь в старую заброшенную баню на окраине села, на кладбище, спускался осенними непроглядными сумерками на дно Убойцева оврага, в который и днём-то не все мальчишки решались спускаться. Там водились волки и кабаны. Зимними вечерами на лыжах я уходил в дальние лесные дебри. Завывание ветра в чаще казалось воем волчьей голодной стаи, заячьи следы напоминали рысьи, карканье вороны слышалось зловещим криком лешего, засыпанный снегом домишко на заброшенной пасеке избушкой бабы-яги… Знал бы Антоха о моих трусливых сравнениях – не было бы конца его насмешкам. Я выучил азбуку Морзе – в случае приземления космического корабля в незапланированном месте нужно было уметь связываться со спасательными службами. Я плавал в озере до посинения – корабль мог приводниться в океане. Делал и запускал макеты самолетов и космических ракет. Зубрил математику и физику до умопомрачения – нужно было уметь рассчитывать траекторию старта, полёта на околоземной орбите и приземления. Перечитал все книги о космосе, включая научно-фантастические. Для полёта присмотрел туманность Андромеды. На будущее. Летать вокруг Земли было скучно, а по Луне люди уже гуляли. Дочитался – испортил зрение. Книги читал в полутьме, для привыкания к космической черноте. Допрыгался – после прыжка с верхушки черёмухи угодил на ограду, сломал правую ногу и ребро. Допускался ракеты – обжёг правую руку. Доучился – математика и физика стали вызывать у меня отвращение. Школу заканчивал в полной растерянности. Срочно переключился на английский язык. Подумывал о том, не сбежать ли мне в Ливерпуль, родину любимых Beatles. Это было равнозначно полёту в космос. Я не хотел становиться взрослым, прекрасно сознавая, какие проблемы там меня ждут. И уж тем более становиться учителем. Я стал взрослым. И поступил именно в педагогический институт. Он находился ближе других вузов к железнодорожному вокзалу в ближайшем городе. Прежде я никуда не выезжал из отдалённого от цивилизации села. Когда Антоха Щеглов узнал, куда я поступил, он полгода со мной не разговаривал. Я окончил историко-филологический факультет, на котором готовили учителей истории и английского языка для отдалённых сельских школ. Потом случайно мы с Антохой встретились на дискотеке, и его первой фразой был пассаж: «Ты с ума сошёл! Хоть представляешь, что тебя ждёт в этом аду? Забыл, что мы вытворяли со своими бедными учителями?» Я, конечно, не забыл, но верил, что я-то уж буду не таким, детки мои будут внимать моей ангельской речи, раскрыв свои рты, и сидеть, вслушиваясь в тихое жужжание мух под потолком. Они будут слушать записи Beatles, Scorpions, Eagles на языке оригинала и благодарить меня, как своего гуру. Они послушно последуют за мной в увлекательные дебри древней истории многострадального человечества. Как я ошибался! Через полгода Антон пригласил меня в пивбар: «Ладно, дело твоё. Ты хоть представляешь – на что себя обрекаешь?» Нет, тогда я ещё не представлял. Сам Антоха поступил на биологический факультет в университет, чем меня тоже несказанно удивил. «Собираешься всю жизнь за бабочками бегать с сачком?» – отомстил я ему. Всё село над ним потешалось, когда он в детстве целыми днями носился по лугам, ловя бабочек для своей коллекции. И прозвище у него соответствующее: Карл Линней. Почему? Однажды мы с ним пришли в библиотеку. Я попросил у библиотекарши Марии Ивановны книгу «Незнайка на Луне» – уже тогда я начал готовиться к полёту в космос. А Антоха попросил книгу Карла Линнея «Философия ботаники». У Марьи Ивановны глаза полезли на лоб: «Кого-кого?» Придя в себя, поинтересовалась: «Зачем она тебе, сынок?» Книги такой, конечно, в сельской библиотеке не оказалось, но об этом случае изумлённая Марья Ивановна поведала всем жителям села, с которыми ей пришлось встретиться в тот памятный для Подберёзкина день. Так и прилипло к Антохе: Карл Линней. Помню, мы, его одноклассники, с невероятным интересом и напряжением следили за научным поединком Профессора – это было ещё одно прозвище Антона – с биологичкой. Та доказывала, что эволюция каких-то там мух неизбежно привела к укорочению их крыльев, которые стали им мешать в полёте. Антоха же доказывал, что подобное изменение не было неизбежным. На островах в Тихом океане живут такие же мухи с длинными крылышками, которые помогают им удерживаться на земле во время сильных ветров. Сомнение в неизбежности эволюционного прогрессивного развития живых существ приводило в бешенство биологичку. И хотя она в конце концов объявила себя победителем в научном споре, наши симпатии остались на стороне Карла Линнея. За бабочек Антоха не обиделся. Просто через четыре года поступил в аспирантуру и вскоре защитил кандидатскую диссертацию. Что я раньше знал о водорослях? Только то, что из морской капусты делают салат, богатый йодом. Антон здорово просветил меня. В природе, оказывается, около тридцати тысяч их видов. У них нет стеблей, корней, листьев. Их размеры бывают от долей микрона до шестидесяти метров. Они могут образовывать острова и разрушать военные корабли. Без них не обойтись на космических кораблях (поэтому я запомнил кое-какую информацию о них). Под водой растут целые водорослевые леса, за которыми ухаживают и которые косят с помощью гидросамолётов… Пусть Антоха изучает свои водоросли. Друзьями во взрослой жизни мы не стали не потому, что я завидовал ему – он стал учёным-биологом, а я не стал космонавтом. Просто нет во мне этого… Мы слишком разные. Я и в детстве метался между правильным, целеустремлённым Антоном и деревенскими хулиганами, которые были мне не менее интересны, чем эрудированный приятель. Я разрывался: мне хотелось быть и правильным, и неправильным одновременно. В конце концов я остался в полном одиночестве. В девчонках я разочаровался ещё в начальных классах. Зависимость от них – я был влюбчивым парнем, – к несчастью, раздражала, поглощала слишком много свободного времени. Внутренняя раздвоенность и в институте мешала мне. Я разрывался между читальным залом и дискотеками. И ещё эта дурацкая влюбчивость… Сначала я засел за словари, справочники, грамматику, лексику, добросовестно готовился к семинарам. Профессор по истории Латинской Америки с громкой, созвучной его профилю фамилией Латинский предлагал писать дипломную работу с прицелом на аспирантуру. Названия «мачете», «латифундия», «каудильо», конечно, звучали романтично, но заниматься этим всю жизнь? Чур меня! Одно время меня заинтересовала археология. Я записался в экспедицию в дальние марийские леса. Комаров ещё можно было терпеть, но что потом произошло…