Какое-то время Билли лежит без сна — не из-за ее храпа (храпит Филлис женственно, почти мурлычет), просто в голову опять лезут непрошеные мысли. То, как она пришла к нему в офис и потом поехала с ним домой, похоже на отрывок из романа Золя, где каждый персонаж должен отработать по полной программе, после чего выходит на сцену в последний раз — на поклон. Билли надеется, что его история пока не подходит к концу, но эта ее часть почти на исходе. Если он доведет задуманное до конца и получит деньги, у него начнется новая жизнь (в роли Далтона Смита или еще кого-нибудь), и, возможно, она будет лучше прежней. Какое-то время назад — вероятно, когда он только начинал писать историю Бенджи — Билли вдруг осознал, что эта жизнь ему невыносима. Он в ней задыхается. Идея, которой он себя успокаивал (нет, тешил) — будто убивает только плохих, — отнюдь не палочка-выручалочка и не панацея. В домах на этой улице спят хорошие люди. Конечно, убивать он их не собирается, но что-то внутри их умрет, когда они узнают о его истинных намерениях. Слишком поэтично? Слишком романтично? Да нет. Рядом с ними поселился незнакомец. Со временем он втерся к ним в доверие, превратился в соседа, но — сейчас будет кульминация — они так и не узнали его истинное «я». Около трех часов утра Билли просыпается от шума: Филлис рвет в ванной. Она смывает унитаз. Включает воду. Потом возвращается в кровать. Тихонько плачет. Билли делает вид, что спит. Плач затихает. Снова раздается храп. Билли проваливается в сон, и ему снятся мусорные пакеты, развевающиеся на ветру. 5 Около шести утра он просыпается от запаха кофе. Фил хозяйничает на кухне, босиком и в одной из его рубашек. — Как спалось? — спрашивает Билли. — Хорошо. А тебе? — Отлично. И кофе пахнет превосходно. — Я украла у тебя пару таблеток аспирина. Похоже, немного перебрала вчера. — Она смотрит на него сконфуженно и насмешливо, пятьдесят на пятьдесят. — Главное, чтобы пену для бритья не украла. Она смеется. Утро после секса на одну ночь бывает довольно мерзким, Билли сам иногда с этим сталкивался, но на сей раз все неплохо. Даже хорошо. И Фил тоже хорошая. На его предложение пожарить яичницу-болтунью она корчит гримаску и мотает головой. Он все-таки уговаривает ее съесть один тост без масла. Потом оставляет спальню и ванную в ее распоряжении, чтобы она могла спокойно привести себя в порядок. Когда она выходит, вид у нее вполне приличный. Разве что рубашка чуть помята. Потом ей будет о чем рассказать людям, думает Билли. «В постели с убийцей». Если, конечно, она захочет о таком рассказывать. Может и не захотеть. — Подбросишь меня домой, Дэйв? Хочу переодеться. — С удовольствием. На пороге она оборачивается и кладет руку ему на плечо. — Я спала с тобой не в отместку бывшему. — Правда? — Правда. Иногда женщине нужно, чтобы ее кто-то хотел. Ты ведь меня хотел… так? — Так. Она кивает, как бы говоря, что теперь все улажено. — Я тоже. Но думаю, больше это не повторится. Никогда не говори «никогда», но мне так кажется. Билли, который знает, что это совершенно точно не повторится, кивает. — Друзья? — спрашивает Фил. Он обнимает ее и целует в щеку. — Друзья навек. Утро еще раннее, но народ на Эвергрин-стрит встает рано. На крыльце дома напротив сидит в кресле-качалке Диана Фасио. Она закуталась в теплый розовый халат и попивает кофе. Билли открывает пассажирскую дверь «тойоты» и придерживает ее для Фил. Когда он обходит машину, чтобы сесть за руль, Диана показывает ему два больших пальца. Билли приходится улыбнуться в ответ. 6 Когда приезжают фургоны с едой, Билли идет за тако и колой. Джим Олбрайт, Джон Колтон и Гарри Стоун — «молодые юристы», прямо герои какого-нибудь сериала или романа Гришэма — машут ему рукой и подзывают к себе, но Билли говорит, что хочет поесть в кабинете, за работой. Джим в ответ на это произносит цитату: — «Никто на смертном одре еще не жалел, что слишком мало времени проводил в офисе», — сказал Оскар Уайльд перед тем, как отбыть в лучший мир. Билли мог бы ответить Джиму, что вообще-то Оскару Уайльду приписывают совсем иные предсмертные слова: «Либо эти обои, либо я», — но только молча улыбается. На самом деле он просто не хочет проводить время с этими ребятами. Не потому, что они ему не нравятся, а наоборот — потому что они ему по душе. И Фил, похоже, решила взять отгул. Он надеется, что в среду и четверг она тоже не выйдет на работу, хотя это уже маловероятно. Когда он входит в офис, звонит телефон Далтона Смита. — Даллон, дружище! — восклицает Дон Дженсен. — Вернулся? — Ага. — Как делишки? Как там Даффи и Уоллер? — У нас все отлично. Живем припеваючи. Как вы? — Вообще-то Билли все понял по голосу Дона. А ведь на дворе практически утро. — Лучше некуда! — Язык у него заплетается, и вместо лучше он говорит «лушше». — У Бевви тоже. Скажи «привет», Бевви! Издалека доносится вопль: — Привет, зайка! — И пронзительный смех. Значит, она тоже выпила. Непохоже, чтобы они оплакивали усопшую. — Бевви передает привет, — говорит Дон. — Да, я слышал. — Даллон… дружище… — чуть тише произносит Дон. — Мы теперь богачи. — Серьезно? — Ага. Адвокат сегодня утром зачитал завещание. Мама Бевви оставила нам все: акции, накопления. Почти двесси тыщ долларов! На заднем плане Бевви издает победный клич, и Билли невольно улыбается. Быть может, завтра, протрезвев, она опять зальется слезами, но сейчас у этих людей, снимавших квартиру в далеко не самом престижном районе города, праздник — и Билли их понимает. — Отличная новость, Дон. Очень рад за вас. — Сколько ты пробудешь дома? Я чего звоню… — Надеюсь, долго. У меня тут новый контракт нарисовался… Дон даже не дает ему договорить. — Отлично, отлично. Слушай, ты, пожалуйста, поливай дальше Даффи и Уоллера, а то мы… знаешь что? — Что? — Угадай! — Понятия не имею. — А придется, мой компьютерный гений, придется. — Вы едете в «Диснейленд»? Дон хохочет так громко, что Билли приходится отодвинуть трубку от уха, но он по-прежнему улыбается. В жизни добрых, порядочных людей произошло что-то хорошее. Каково бы ни было его собственное положение, он за них рад. Интересно, писал ли Золя о чем-то подобном. Наверное, нет, а вот Диккенс мог… — Почти угадал, Даллон! Мы едем в круиз! На заднем плане опять улюлюкает Беверли. — Ты хотя бы месяц пробудешь дома? Или шесть недель. Просто мы… Тут Беверли выхватывает у него телефон, и Билли опять приходится отодвинуть трубку от уха, чтобы поберечь свою многострадальную барабанную перепонку.