— У нашей постоянной клиентки вопрос, — зачастила Нина. — Гонобобель из чего сделан? — Его не делают. Гонобобель — это продукт, — авторитетно заявила Вера. — Какой? — спросила я. — Гонобобель — это гонобобель! — нашла замечательный ответ Вера. — Не сомневайтесь, наши поставки самые гонобобельские, они идут напрямую из Европы. — Мясо, рыба, овощ, — перечислила я. — Кто он, гонобобель этот? Лицо Веры стало озадаченным, потом она улыбнулась. — Наш гонобобель лучший в России, возьмите его, не прогадаете. Свежайший. Сложно объяснить его вкус: он насыщенный, многокрасочный, это взрыв положительных эмоций. Гонобобель некалориен, подходит тем, кто следит за своим весом. В нем масса витаминов, железа… — Это мясо? — снова задала я конкретный вопрос. — Или рыба? — Ни рыба, ни мясо, — отвергла оба предположения Вера, — возьмите десяток пирожков, не пожалеете. — Спасибо. Лучше куриный суп и котлеты из индюшатины, — определилась я. — Пока они готовятся, выпью у стойки чашечку чая. Минут через десять ко мне подошла Нина и, загадочно улыбаясь, протянула два пакета: — Ваш заказ. Я вынула кошелек. — Спасибо. — И презент от заведения, — добавила официантка, — пирожки с гонобобелем. Шеф сказал: «Очень понравятся, только их надо есть сразу, в холодильник не класть, потому что гонобобель нельзя замораживать, он живой». В смысле, конечно, не бегает, но это как с колбасой. Если ее в морозилку положить, трудно потом ее есть. Глава 8 — Если кто не знает, я Игнат Сергеевич Бородин, — представился мужчина, возраст которого мешали определить густая борода и очки. Правда, ни на голове, ни на лице его не было седых волос, но человечество давно изобрело краску. — Итак, — гремел тем временем Игнат, — детский спектакль должен выйти к… — Детский? — удивилась я. — Театр «Семь гномов» много работает для юного зрителя, — заорал Бородин. — Книга, по которой ставится спектакль, — детектив, — робко вякнула я. — Прекрасно! — гаркнул Игнат. — Там четыре убийства, — не утихала я. — Дети их обожают, — потер руки режиссер. — Я в возрасте двенадцати лет мечтал убить училку по немецкому. Все, кто находился в комнате, рассмеялись, но мне было не до смеха. — Не надо ржать, — остановил артистов Игнат, — я реально хотел ее уконтрапупить, ножки стула расшатал. Думал, она сядет, упадет, шею сломает. Но я был в детстве дурачком, рассказал о своем плане лучшему другу, а он меня выдал. Жесть получилась. М-да. Парочка висельников-утопленников в детской пьесе в самый раз. Почему «Красная Шапочка» так популярна? Бабушку там убили, потом волка зарезали, а бабулька выжила. Страшилка! — Сюжет закручен вокруг мужчины, который на самом деле женщина, — пропищала я, — это не совсем малышам подходит. — Прекрасно! — восхитился Игнат. — Дети будут в кайфе от нетрадиционного секса. Я замахала руками: — Нет, нет! Вы не поняли. Парень одевается, как девушка. Он хочет попасть в дом, где на работу принимают только женщин. — Шикарно! — завопил Игнат. — Ночь. Темно. На сцене только ночник горит. Музыка тревожная. Появляется девица в одежде горничной, хочет застелить постель хозяина. Владелец дома в халате выходит из ванной. Приближается к прислуге, хватает ее! А она! Мужик! О! Перформанс с пердюмоноклем! Я потеряла дар речи, а Бородина несло дальше: — Владелец особняка скидывает халат! Он — женщина! Вуаля, поворотец-коловоротец. Парочка хватает друг друга! Бам! Бам! Барабан стучит! Гаснет ночник. И тишина! И только тяжелое дыхание. Падает занавес! У нас детский спектакль. Мы не кое-кто! Порнухой не балуемся. Все чинно-благородно, с намеком. А уж намек каждый в меру своей продвинутости в сексе поймет. Труляля тополя! Конец пьесы! Аплодисменты. Корзины с цветами. Рецензии повсюду. Одни зрители в восторге, другие бросают в нас горячей лапшой. Получаем все премии. Мне, Виола, ваша книга очень нравится. — Ничего подобного в ней нет, — пролепетала я. — Допишем, перепишем, отшлифуем, — пообещал Игнат. — На какой странице у вас первый труп? — Во второй трети книги, — ответила я. — Поздновато, — огорчился Бородин. — Перенесем убийство в начало, иначе народ сбежит. Все любят приврать, что обожают Достоевского, но всех от Феди тошнит. Заунывная пьеса — смерть для продажи билетов. Виола! Кого у вас пристрелили первым? — Отравили, — уточнила я. — Однофигственно, — весело произнес Игнат. — Кто счастливый трупик? — Дедушка… — начала я. Режиссер стукнул ладонью по столу. — Фу! Старики нам не нужны. На них дети не пойдут. Алиса! — Слушаю вас, — промурлыкала эффектная блондинка с большой грудью. — Получишь роль кадавра, — заявил постановщик. — О! Шеф! Спасибки, — пришла в восторг красавица, — сыграю гениально. Текста много? — Никакого! — отрезал Игнат. — Но это вторая главная роль. — И без слов? — растерялась Алиса. Я потупилась. Хорошенькая блондинка не знает, что кадавр в переводе с французского — труп. Я не владею языком трех мушкетеров, но сие выражение мне известно. — Отлично, — фонтанировал восторгом Игнат, — роскошно. Открывается занавес. На полу кадавр: Алиса. Лежит обнаженная по пояс. Сиськи наружу. Слышатся шаги! Топ… топ… топ… Страшно, аж жуть! Я не выдержала: — Простите, я не ханжа, но обнаженная грудь актрисы в спектакле для школьников неуместна. — Дети одни в театр не ходят, — возразил Игнат, — их туда на веревке прут мамаши и бабки. Увидят они Алискины силиконовые дыни… — И больше никогда на представление не явятся, — перебила его я. Игнат потер руки. — Виола! Никто дважды на одно и то же детское зрелище не шляется! Да и спектакль для взрослых зрители, как правило, единожды посещают. Про долбанутых фанатов я не говорю, они, чтобы полюбоваться на своего кумира, без конца прибегают, и это всем полезно. Нам деньги в кассу, им восторг в сердце, страсть в печень. Так вот! Мамаши и бабульки припрутся домой, начнут возмущаться: «В «Семи гномах» актриса по сцене бегает голая!» И что дальше? Папаши и другие мужики в семье, соседи, коллеги по работе — все ломанутся на Алиску посмотреть. Зачем мы Алиску держим? За ее красоту неестественную, за сиськи роскошные, попу бразильскую, ноги обалденные. Алисон у нас намбер уан в плане обнаженки. Вышла, оголилась! Усе! Дальше можно не играть. Пора с шапкой по рядам идти, бабло собирать. В зале цунами эмоций. Бабы от злости-зависти ручки кресел грызут. Мужики разум потеряли. Ясно? — Ну… — пробормотала я, — вообще-то я написала детективную историю, не эротическую. — Одно другому не помеха, — отрезал Бородин. — Вы суп едите? Я удивилась вопросу. — Иногда. — Можете потом чай с пирожным слопать? Я пожала плечами: — Почему нет? Для десерта всегда местечко найдется. — Вот и в театре так, — расцвел улыбкой Игнат, — сначала про убийство узнали, потом на Алиску позырили. Искусство — вещь тонкая, оно не похоже на простой предмет с калошей, типа валенок. Спектакль — как рюмка коньяка: наслаждение букетом, приятное послевкусие. И вообще я хоть раз дал вам совет, как книги писать? Следовало ответить: «У вас просто не было такой возможности, мы познакомились час назад!» Но правила приличия требовали других слов: — Нет. Игнат расплылся в улыбке: — Вот! Почему я молчу, хотя вижу в тексте глупость, тупость и нелепость? Да потому что как успешный во всех смыслах человек знаю: нельзя во всем рубить. Я ничего не смыслю в написании детективов. Раз у писателя в книге хрень нереальная, значит, так ему надо. А вы не лезьте печь компот на моей кухне!