Разворачиваюсь, продолжая спускаться по лестнице. — Одно другому не мешало, Лёш. Ты как мужчина должен меня понять, — бросает отец; даже не пытаясь меня нагнать. Я останавливаюсь; оборачиваюсь к нему через плечо. — А для таких, как ты, у меня нет – ни понимания, ни объяснения, ни оправдания вашим поступкам. Живи своей жизнью, пап. А я буду жить по своим правилам. А что насчёт Доры… то я продолжу с ней общаться. Пусть, даже как брат. А тебя для меня больше не существует! Я отворачиваюсь от него, продолжая спускаться по лестнице. Выхожу на улицу, в кармане начинает вибрировать телефон. На сенсорном экране высвечивается: «Мама». — Да, мам! — Лёша, — она плачет в трубку. — Что случилось, мам? — заволновался я. — Лёша… Дора… она… она… — уже рыдает в трубку. — Что с Дорой, мам? Что случилось? Что с ней? Где она? — Я хотела сегодня встретиться с ней… и стала случайным свидетелем их ссоры с Машей. Дора была так расстроена словами матери, что… я даже не знаю, как так вышло, но… Дора попала под машину. Она в третей городской. У неё многочисленные ушибы, перелом ребра, и… — не сдержавшись, мама снова расплакалась. — Что там ещё за «и», мам? Есть какие-то осложнения? Разблокировав машину, сажусь за руль, швырнув рюкзак на пассажирское. — Не знаю, помнишь ты или нет, но в детстве у Доры уже были проблемы со зрением… — Она что, ослепла? — с ужасом спросил я. — Временно. Врачи говорят, что зрение ещё можно будет восстановить если своевременно сделать операцию, пройти курс лечения… то в этом случае ещё можно будет побороться за её зрение. Но это не дёшево, Лёш. — Я сейчас приеду, и сам обо всём поговорю с доктором. Всё будет хорошо, мам. Через несколько минут я был уже в больнице. Накинув на плечи белоснежный больничный халат и бахилы поднимаюсь на нужный этаж; в коридоре замечаю тётю Машу с Данилам, – они о чём-то шептались. Мама стояла немного в стороне. — Агата! Ну я же просила! Зачем он приехал?! — разъерепенилась тётя Маша, как только увидела меня идущим по коридору. Данил срывается с места, идёт в мою сторону, и когда между нами остаётся расстояние меньше вытянутой руки, он упирается своей вытянутой рукой мне в плечо. — Тебе здесь не рады, — говорит он, шипя слова сквозь зубы. — А мне похуй, веришь? Я не к вам пришёл. Съебись с дороги, по-братски! — гыркнул я, сбрасывая его руку со своего плеча. — Где лечащий врач? — подошёл я к матери. — Только что вошёл в палату к Доре, — ответила мне мама, указывая направление рукой. Делаю шаг вперёд, тётя Маша резко ринулась, перегораживая мне дорогу. — Я не пущу тебя к ней! Тебе здесь делать нечего, мы сами справимся! Уходи! — Тёть Маш: не заставляйте меня делать Вам больно, — спокойно, но всё же угрожающе бросил я ей. — Мне ведь всё равно, как я там окажусь; а вот Вам… — Ты чё, сопляк, угрожать мне вздумал?! — злобно зашипела тётя Маша. — А не много ли ты на себя берёшь?! — Маша! — тут же воскликнула моя мама. — Мам… Всё хорошо, — чуть обернувшись к матери, я провёл своей рукой по её, тем самым дав понять, что я сам справлюсь, и в её защите не нуждаюсь. — А Вы? — поворачиваюсь обратно к тёть Маше. — А Вы, не много на себя брали, ублажая сразу двух здоровых мужиков? Здоровье как, не подводило? А совесть? Совесть-то, как, не мучила по ночам? Она молчит, смотрит на меня абсолютно непроницаемым взглядом выпучив глаза. И тогда я продолжаю: — Чего молчите-то? А, тёть Маш? Что, нечего сказать, да? Стыдно хоть? Левую щеку тут же обожгло от смачной пощёчины, а голову от удара повернуло вправо. Мама вскрикнула от неожиданности, прикрывая рот руками. Я сцепливаю челюсти, начиная играть желваками. — Всегда хотел лично взглянуть в Ваши бесстыжие глаза. — Да как ты смеешь!? — кричит тётя Маша. — Ты чё, сопляк, вздумал меня жизни учить?! — Да нет, почему? Знаете, как говорят: «горбатого только могила исправит», — абсолютно спокойно отвечаю. И это до безумия злит и раздражает тёть Машу. Она бросается на меня с кулаками. Но тут вовремя подскочил Данил и перехватил её, начиная словесно успокаивать, и говорить, что я специально её доводил. Тем временем я всё же проскользнул в палату к Доре. Она лежала без сознания подключенная к капельнице и какому-то аппарату для искусственного дыхания с трубочками на лице. Мне сложно было смотреть на неё в таком состоянии; да ещё и после того что сказал отец, и после того что между нами было… я не могу смотреть ей в глаза; и пусть даже она меня не видит… Теперь я даже не знаю, как с ней заговорить. Вся эта ситуация – это безумно сложно для меня сейчас. Врач всё мне дословно рассказал и объяснил, что операция нужна в ближайшее время, иначе, Дора может лишиться зрения навсегда. Её мать сказала, что у них нет таких денег, поэтому, она договорилась, что врачи подлечат Дору настолько на сколько хватит денег. Возможно, это плохие мысли, но ко мне в голову закралась мысль, что это может даже сыграть на руку тёть Маше и Данилу; ведь, если Дора лишиться зрения, она уже никуда от них убежать не сможет. — Я Вас понял, Владимир Николаевич. Я найду деньги. Постараюсь в кратчайшие сроки… Только пожалуйста, сделайте всё, чтобы она поправилась. Пожалуйста. Я найду деньги… я всё сделаю ради неё, и для неё, только пожалуйста… — начал я умолять его. — Я прошу Вас, Владимир Николаевич,… пожалуйста, не слушайте Вы этих родственников. Пожалуйста, не останавливайте лечение, что бы они не говорили. Я всё оплачу. Любые затраты… только пожалуйста… — Я прошу прощения, — перебил меня доктор. — А кем вы приходитесь пострадавшей? Вы так переживаете, словно ближний родственник, или жених. Хоть я и видел жениха, но он и близко так не переживал за неё, как вы, Алексей. — Эм-мм…, ну… родственник, наверное, — не уверенно ответил я. Поговорив с врачом ещё пару минут, выхожу из палаты и иду в полной растерянности на выход. Я понятия не имею где мне взять столько денег, но… я из-под земли обязан их достать! — И что теперь делать? Где взять столько денег? С бизнеса я сейчас столько вытянуть не смогу – слишком большая сумма. Ещё один кредит мне тоже не дадут, — начала набрасывать варианты мама, как только мы оказались с ней в моей машине. — Ничего не нужно, мам. Я продам машину. Она дорогая. Этого с головой должно хватить, только… это всё не так быстро делается, как хотелось бы. — Лёша, ты что, ты же так долго на неё копил! Это же твоя мечта была… — У меня нет другого варианта, мам. Ну, кроме того, чтобы продать ещё почку. — Лёша, ты совсем с ума сошёл?! — испугалась мама. — Я пошутил, мам. Это был сарказм. Конечно же, я не буду продавать почку. Это так, к слову. «А там как получится», — тут же мелькнула мысль. Как и говорил, я выставил машину на продажу, выгреб с дому всё что только можно было, чтобы оплатить Доре лекарства и хоть какие-то минимальные процедуры, чтобы хоть какой-то сдвиг да пошёл. Потому что эти её «родственнички» ни мычат, ни телятся. Как я и предполагал, им слепота Доры только на руку. Скоты! Ну ничего, потерпи, котёнок, я поставлю тебя на ноги! Будешь видеть лучше прежнего! Чего бы мне это не стоило! Даже если мне реально придётся продать почку. Но тут мне в голову пришла идея, настолько безумная и идиотская, что почка мне ещё пригодиться! Проходя мимо «Черной Пантеры» я на мгновение засмотрелся на ребят внутри. На то как они оттачивали одно движение за другим, отрабатывая удары, как на специальных приспособлениях, так и друг на друге. Увидев через огромное стекло своего учителя, я вздохнул и направился внутрь здания. — Виктор Юрьевич, добрый вечер! — поприветствовал я его, протягивая руку для рукопожатия. — О! Боец! Здорова! — он улыбнулся, протягивая мне свою в ответ. — Давно не виделись. Какими судьбами? — Да я… я… честно говоря за советом пришёл. — Ну давай, спрашивай, раз пришёл. Помогу чем смогу, как говорится, — улыбнулся Виктор Юрьевич, наблюдая со сложенными руками на груди за ребятами возрастом от 12 до 16 лет, одетыми в чёрное кимоно без рукавов. На их спинах и груди слева в белом размытом обрамлении была вышита эмблема чёрной пантеры с ярко выраженными оранжевыми глазами. Кстати говоря, это был тот самый легендарный Виктор Громов. Тот самый «ГРОМ», с которым однажды и познакомил меня отец. Он стал моим наставником по единоборствам; и честно говоря мне безумно нравилось у него заниматься. Он настолько хорошо всё объяснит, подскажет, покажет, разъяснит… словом классный мужик! — В общем…, у меня тут такая ситуация сложилась… мягко говоря не простая, — я начинаю ощутимо нервничать. — С одной стороны, я, как бы, матери обещал завязать с… подпольными боями без правил; а с другой… Виктор Юрьевич, у меня просто нет выбора. Что мне делать? — Для всех хорошим не будешь, Лёш. Нужно выбирать то, что для тебя в приоритете; к чему ты склоняешься больше всего. — А что, если ко второму? Но как же тогда данное обещание матери? Мне же придётся его нарушить. — Ну, ты же не просто так склоняешься именно ко второму варианту? На это есть свои причины, так ведь? Я печально кивнул. — Знаешь, я не могу заставить тебя делать что-то, или наоборот отговорить, если ты уже что-то задумал; у нас у каждого свой жизненный путь, и каждый, должен преодолеть его сам. Ты можешь быть кем угодно; творить ужасные вещи, – только одна просьба: не теряй человечность и самого себя. Даже если ты пуст внутри, выпотрошен, постарайся заполнить эту пустоту внутри себя чем-то добрым. Чистым. Светлым. Например, любовью. Хорошее, сильное чувство. И все эти качества сочетаются в нём. И запомни: если всё же решишься снова выйти на ринг – то сражайся до победного. Не опускай рук что бы ни случилось. Верь в себя. Верь в то, ради чего ты это делаешь. Просто верь, что ты сможешь. Иначе, всё это было напрасно, — говорит Виктор Юрьевич; тем самым дав повод задуматься над его словами.