— Ты готов? — спрашивает он уже моего соперника. Тот тоже кивнул. Уверенно. Глядя на меня как на кусок мяса. Это был высокий, на пол головы выше меня в росте панк, с пепельно-сиреневым ирокезом на голове. В глазах горит огонь решимости урыть меня прямо на месте. Руки слегка снова начинают мандражирывать. — Бой! — махнул рефери, отступая на шаг назад. Мой соперник поднимает руки стоя в стойке, и решительно идёт в атаку. Он заносит руку для удара, но мне удаётся вовремя увернуться и отступить на шаг назад, отбивая его последующие удары руками. И в какой-то момент я понимаю, что он просто загоняет меня в угол, всё ближе к сетке, чтобы разнести. Удары сыплются один за другим, чередуя руки с ногами. Он сильный, очень сильный; как физически, так и морально. А вот у меня с последним проблемы. В памяти вспышкой всплыло, как в предыдущий раз меня отгомселили у этой самой сетки глубоко раскроив бровь. Шум толпы пробирается в голову, страх снова накатывает, заставляя мандражировать всё тело. Я перестою контролировать ситуацию; не концентрируясь на сопернике, я отвлекаюсь на гулко шумящую толпу и свои страхи. — Уходи оттуда! Уходи дальше от сетки! Не дай ему себя загнать! Отключи голову; перестань думать, и включи лишь холодный рассудок! Соберись, Боец! Не слушай толпу: сконцентрируйся на моём голосе, и слушай только его! Давай, Боец, ты сможешь! — доносится до меня голос Виктора Юрьевича, сквозь шум толпы. Громила с ирокезом отбрасывает меня к сетке, металл больно врезается в кожу на спине, отпружинивая меня обратно. Чисто по инерции уклоняюсь панку под руку от мощного вколачивающего удара. Мы ловко меняемся местами, и когда я выскальзываю ему за спину – толкаю его к сетке. Панк, зло рыкнул в ответ на мой манёвр; со злобой стукнув рукой по сетке отталкивается от неё и разворачивается ко мне лицом. — Я тебя урою! — рычит панк, сквозь зажатую капу между зубами. Он агрессивно идёт в атаку. — Защищайся! Лёша, локти! — снова кричит Виктор Юрьевич. — Напряги руки! Давай, держись, Боец! Не дай ему снова загнать себя в угол! Несколько ударов пробивает корпус, некоторые я успешно блокирую… уворачиваюсь, и пробиваю боковой в челюсть. Панк от неожиданности пошатнулся и присел на одно колено чтобы удержать баланс, потерянно встряхивая головой. — Неплохо, Боец, очень неплохо! Теперь добивай его! — снова слышу Виктора Юрьевича. — Лёха, гаси его! — кричит откуда-то Гага. — Дава-а-ай! Панк оборачивается, поднимается на ноги возвышаясь в росте, – этот момент словно замедлился для меня. И когда он поднялся на ноги всего на половину – пробиваю контрольный в челюсть снизу-вверх. Капа вылетает из его рта со сгустками крови, и парень замертво падает на настил ринга. Подбегает рефери, щупает пульс, и начинает отсчёт. Досчитав до десяти, рефери указывает рукой на меня. Толпа взрывается в овациях и крике. А я, словно обессилев падаю на сложенные под собой ноги прямо на ринге, и с облегчением и тяжестью одновременно вздыхаю. Я сделал это. Я сделал это! Сука, я сделал это! Глаза и нос защипало от наворачивающихся на глаза слёз. Я начинаю глубоко и тяжело дышать, временами хватая ртом воздух, осознавая, что я только что сделал. Это всё сложно и тяжело для меня сейчас, – все эмоции смешались воедино. — Лёха! Лёха, ты это сделал! Сделал! — радостно кричит Гага, вбегая ко мне в клетку, когда её открыли. — Ах ты ж, моя тёмненькая лошадка!.. — подбегая, Гага крепко обнимает меня сзади за плечи, начиная качать из стороны в сторону, тереть кулаком мои мокрые волосы и чмокает от радости где-то в районе щеки. — Фу, блин, Гага! Не слюняв меня! С мужиком я ещё не целовался! А сделаешь так ещё – будешь лежать вон рядом с панком, — улыбнувшись, киваю в сторону соперника. — Ладно-ладно… Я всё понял. Ты серьезный взрослый дядька со своими средневековыми замашками, — он поднял перед собой руки ладонями ко мне, улыбаясь во все свои тридцать два, отстраняясь от меня. — А с каких это пор мои принципиальные позиции стали средневековыми замашками? — тут же интересуюсь у Гаги, но мой вопрос так и остался без ответа. — Молодец, Боец. Выстоял. — Подошёл ко мне уже Виктор Юрьевич со своим сыном. Услышав его, я мигом собрался и поднялся на ноги, становясь перед ним, словно я на построении. — Не знаю, какие у тебя на завтра планы, но указания будут следующими: значит так, завтра отдыхаешь; по минимуму делаешь свои запланированные дела; и уже вечером жду тебя у себя в зале на тренировке. Всё понятно? — Да, Виктор Юрьевич, — отвечаю со всей готовностью, – как в армии учили. Забрав свои вещи, и мой сегодняшний выигрыш, закидываю на плечо длинный ремешок спортивной сумки средних размеров, медленным шагом направляясь на улицу. По пути пытаюсь вызвать такси. — Лёх! Постой! — окликнул меня Гага. Нагоняя, он начинает тяжело с отдышкой дышать от прилагаемой нагрузки на организм. — Ты домой? — тяжело выдохнул он, пытаясь восстановить сбившееся во время бега дыхание, облокачиваясь рукой на мои плечи. — Ну да. Здесь мне больше делать нечего. Пойду отдыхать. — Яс-с-но. А завтра ты пойдёшь к Доре? В какой она хоть больнице лежит? — Да. Пойду. В третей городской. — Ну тогда и от меня передавай ей «привет». Держи, — Гага протянул мне две стопки купюр, перетянутых резинками. — Ты чего?! Откуда это? — искренне удивился я. — Ты ж сказал, что на нуле. — Ну да. Был. Ну почти, — Гага застенчиво улыбнулся мне хитро прищуривая взгляд. И тут до меня дошло. — Ты что выгреб из дома всё что было и поставил на меня? — Лёх, ну не ругайся! Там такой процент соотношения был… ты бы сам не отказался! К тому же я всем сердцем и душой верил в твою победу. Так что рисков почти не было, — задорно улыбается. — Придурок. Господи, какой же ты придурок! — вздохнув качаю головой. — Лёх. Ну деньги то возьми, тебе они всяко нужнее будут чем мне. — Спасибо, — я принял его помощь и благодарно пожал Гаге руку. — Боец, ты домой? Можем подвести, если хочешь, — предлагает Виктор Юрьевич. Он достаёт из кармана ключи от своей машины останавливаясь в нескольких шагах от неё. — Да. Спасибо. Было бы неплохо, — соглашаюсь. — Ладно, пока. И спасибо ещё раз за помощь, — прощаюсь с Гагой. Он кивнул мне и вернулся в здание «Клетки». — Ну так что у тебя случилось такого в жизни, что, превозмогая такой страх ты снова вышел на ринг? — спустя время спросил у меня Виктор Юрьевич, сидя за рулём своей машины. Марк сидел на заднем сидении увлеченно клацая телефон. Я вздохнул, помолчав какое-то время, собираясь с мыслями. — Одна очень близкая и неравнодушная мне девушка попала под машину, и теперь срочно нужны деньги на операцию. — Ну, это достаточно весомый аргумент для того чтобы выйти на ринг драться. — Положительно кивнул Виктор Юрьевич. — Марк! — тут же обратился он к сыну, взглянув в зеркало заднего вида. — Кому ты там всё строчишь? — Мирке! Всё выспрашивает: где вы там, да как вы там. — Ты ж только сестре не проболтайся где мы на самом деле были, а то матери расскажет, уж та тогда точно нас обоих за кокушки подвесит. Я улыбнулся семейной тираде Громовых, было в этом что-то такое одушевляющее и животрепещущее. Мне вдруг тоже захотелось иметь в будущем такую же любящую и довольно дружную семью, где каждый переживает друг за друга, а не сам за себя. Глава 37 Глава 37 ДОРОТЕЯ Для меня было непривычно моё состояние, когда я пришла в себя будучи уже в больнице под наблюдением врачей. Болело всё тело, но это ещё можно было пережить: больше всего меня пугала моя слепота. Я боялась потерять зрение навсегда. Но как только доходил вопрос о моём зрении до врача, мама тут же реализовалась, осторожно и плавно переводя разговор в другое русло, поэтому я знала всё о своих травмах, лечении, и прочие, но кроме того, что меня действительно волновала больше всего. Мама будто специально закрывала на это тему. Говорила, что ничего страшного, восстановиться. Мол, у тебя же уже были проблемы со зрением, а стрессы и авария просто усугубили это; но ничего страшного в этом нет, оно потихоньку будет самостоятельно восстанавливаться. Но вот у меня почему-то были сомнения на этот счёт. Да и доктор мямлил при матери на эту тему, не говоря ничего конкретного и существенного по делу. Что-то тут не так… После того как я пришла в себя, на следующий же день меня перевели в отдельную одноместную палату; прибыли лекарства, в том числе и для глаз. Мама бывала у меня частенько; Данил временами тоже приходил. И если с мамой я говорила неохотно, через не могу, по необходимости, то с Данилам, предпочитала принципиально молчать, – ведя себя как овощ. Я искренне надеялась, что это надоест ему в итоге, и он наконец отстанет от меня. Через пару дней, вечером, когда медсестра разогнала всех моих посетителей ко мне в палату зашёл мой лечащий врач, и сообщил, чтобы я готовилась к операции на ближайшее время. Я если честно сначала не поняла о чём идёт речь, подумала, что возникли какие-то осложнения с ребром, и чтобы его снова поправить нужна операция; но врач тут же всё мне объяснил. — Нет-нет, Дора, с ребром у Вас всё в полном порядке: совсем скоро оно срастется и полностью заживёт. Организм у Вас молодой, здоровый, так что… скоро будете бегать. А что касается операции, то она нужна для Ваших глазок. Ваша мать, я не знаю по какой причине это скрывает от Вас, но со зрением дела обстоят куда более серьёзные, – чем, скажем, с ребром. Она, как я понял всячески пытается заглушить эту информацию для Вас, но зрение – это не шутки. И если своевременно не сделать операцию, то Вы, Дора, так и останетесь слепой. Я ужаснулась от слов своего лечащего врача. Мама… Моя мама… родной и близкий моему сердцу человечек… женщина, которая родила меня… Что такого я ей сделала? Почему она так со мной? За что? В носу и в глазах защипало от накатывающих слёз. Губы и подбородок задрожали от обиды, несправедливости, и предательства со стороны любящего и близкого мне человека. Вот ещё один человек в моём чёрном списке предателей, и тому, кому нельзя доверять. Доктор же подошёл ко мне и одобряюще принялся успокаивать.