ЛЁША Приведя себя в порядок одеваю Доре черные очки на глаза. Улыбнувшись, она нежно чмокнула меня в губы и направилась к выходу из уборной. Щёлкает замком и выходит. Я иду следом, но она почему-то застывает на проходе. — Дора, ну ты чего на проходе застряла? — легонько подталкиваю вперёд, придерживая её руками за локотки, поднимаю голову и вижу остолбеневшего рыжего уёбка в метре от нас. — О! Рыжик! Привет. Как дела? — здороваюсь, а улыбка так и прёт. Ну ничего не могу с собой поделать. Мне радостно от того, что Дора со мной, вся красивая такая, и только моя. — Дора?.. ты… вы там что… вы… — заикается этот слизняк. Его взгляд мечется от нас к двери уборной и обратно. Он судорожно соображает, от догадки того чем мы могли там заниматься, и о да до него наконец доходит. Голубые глаза округляются ещё больше, ебло бледнеет. — Да, рыжик, ты всё правильно понял, — говорю, лыбу тяну, склоняясь к Данилу. — Только никому не говори. Это секрет. Довольно расплываюсь в улыбке, Дору по-джентельменски подхватываю под руку и преспокойненько увожу подальше, спиной ощущая на себе уничтожающий взгляд Данила. Этот слизняк прожигает меня взглядом насквозь, будто бы я забрал у него самое ценное и дорогое в жизни. Да только это теперь МОЁ самое ценное и дорогое, – а своё я не отдам! Какое-то время мы ещё находимся в ресторане, я время от времени ловлю на себе испепеляющий взгляд Данила и его недовольную угрюмую физиономию, и, если бы можно было бы убивать только одним взглядом, то я бы был уже покойником. Две недели спустя мы сидели с Дорой в обнимку на диване и планировали как будем встречать этот Новый год. Наш первый совместный Новый год. Эта мысль греет душу. Настю с Филом, мою маму и Гагу мы уже пригласили на тридцать первое; ну а пока, Дора сидит вдоль дивана согнув ноги в коленях кверху опираясь о мой бок спиной деловито обсуждая новогоднее меню с Настей по телефону. Я же приобнял её одной рукой за плечи, а второй нежно гладил, лаская пальцами её ладонь и пальчики, пропуская свои сквозь её снова и снова. В какой-то момент звенит и мой мобильный, – приходиться оторваться. Звонит Гага. Взглянув на экран своего мобильного, целую Дору в висок и поднимаюсь с дивана, выхожу на кухню, отвечаю на звонок, и Гага сообщает, что следующий бой через неделю. — Ладно, — соглашаюсь, потому что бой уже не отменить. — Но только это в последний раз, Коль. Я больше не хочу в этом участвовать. — Лёх, да ну ты чего, ты классный боец, публика тебя полюбила! С твоими навыками и способностями, и твоим тренером мы можем нехило поднять! — говорит Гага на том конце трубки. — Коль, нет. Я чувствую, что нужно остановиться. У меня только-только всё налаживаться стало – не хочу всё просрать. Спасибо тебе большое, но это в последний раз. Надо завязывать, не хочу, чтоб Дора волновалась. — Как скажешь, — понуро говорит Гага. — Ты ведь теперь у нас почти что семейный человек… Был рад с тобой снова поработать. Гага отключился. Я тоже убираю телефон от уха блокируя его, всматриваясь вдаль за окном, на огни ночного города. Да, после того как я забрал Дору из больницы домой, систематично продолжал драться на ринге «Клетки»; но сейчас, когда Дора уже видит и щупает меня это становиться достаточно проблематично. Я не хочу, чтобы она за меня волновалась и переживала. Три дня спустя. В пятницу вечером, я как обычно возвращался домой из собачьего питомника. На дворе декабрь месяц, темнеет быстро и довольно рано. Загораются уличные фонари. На улице морозно и холодно. Но идти до дома мне не так далеко, каких-то минут двадцать-тридцать. Срывается снег, ложась на землю крупными пушистыми хлопьям. Сворачиваю на свою улицу. Слышу, как позади заскрипел скрипучий снег. Оборачиваюсь, пятеро парней идут за мной. Иду дальше, вроде бы ничего такого, молодёжь гуляет, но внутри поднимается какая-то необъяснимая паника. Через время оглядываюсь снова, парни прибавляют шагу сокращая дистанцию. — Парень! Закурить не найдётся? — нагоняют меня. — Не курю, — бросаю им, продолжая идти. Они идут следом, буквально в двух-трёх шагах от меня. — Чё, спортсмен что-ли? — Тип того, — отвечаю. Они догоняют меня, двое заскакивают спереди, остальные подпирают сзади. Все в чёрном, на некоторых на морде надеты Балаклавы, у кого-то отвёрнуты воротники свитеров, видны только глаза. — Парни, вы чёт хотели? — спрашиваю. — Мы-то – не особо. Но ты здорово насолил одному уважаемому человеку, – а это не хорошо. — Говорит по всей видимости главный из этой пятёрки. — Не хорошо, — протяжно поддержали его остальные. Они смыкают круг плотнее. — Сокол передаёт тебе «привет», и требует вернуть «его» вещь на место. — А что, если нет? — спрашиваю. Я сразу смыканул что к чему. Это не иначе как Соколовский позаботился. — Ну на нет и суда нет, — отвечает Главный. — Валите его пацаны! — отдаёт приказ, спуская парней с цепи. Они нападают поочерёдно, сменяя один другого. У Главного что-то блеснуло в руке. Я уклоняюсь то от одного удара то от другого, несколько пропускаю. В какой-то момент вступает Главный и засаживает холодное лезвие меж рёбер. — Верни девчонку на место, или он пойдёт дальше. Парень, не глупи, не играй с судьбой, — прошептал мне на ухо предупреждение Главный, и вынул лезвие, откидывая меня на заснеженную обочину. Глава 48 Глава 48 ДОРОТЕЯ Сижу в гостиной на диване листая в телефоне ленту новостей из соцсетей. Отрываю взгляд от гаджета, смотрю на часы – Лёша давно должен был быть уже дома. Почему не предупредил, что опаздывает? Поднимаюсь с дивана, подхожу к окну и смотрю, как белоснежные пушистые снежинки посыпают тёмные улицы города, подсвечиваемые лишь уличными фонарями. Снова смотрю в телефон на время, внутренне возникает какое-то необъяснимое волнение, просто из ниоткуда. И с каждой секундой оно всё нарастало и нарастало. Тайсон тоже начал беспокойно бродить по квартире и жалобно скулить, что вызывало во мне ещё больше тревоги. Набираю номер Лёши, но мне, в который раз отвечают, что «абонент не доступен». Я в прямом смысле начинаю грызть от волнения ногти на руках, ходить по квартире взад-перёд, да меня уже всю трясёт от волнения! Тайсон всё продолжает метаться по квартире и скулить, периодически подбегая и шкрябая входную дверь лапками. Раздаётся звонок в дверь. Я безо всякого подбегаю, начиная быстро открывать трясущимися руками дверной замок. Но как только её распахиваю на мгновенье замираю от ужаса. Передо мной едва стоит на ногах Лёша, губа разбита, из правой брови тоже сочиться кровь, ещё одно какое-то тёмное пятно на куртке слева от меня. — Дора, вызови скорую, мой телефон сел, — едва слышно просит Лёша, с неким хрипом в голосе. Силы покидают его, и он пошатнулся вперёд, и опираясь об стену возле двери сползает по ней на пол подъезда. Я в полном ужасе от шока, трясущимися руками вызываю скорую, опускаюсь к Лёше садясь на корточки, расстёгиваю ему куртку, задираю тёмную толстовку, и на его правом боку вижу глубокую рану от реже-колющего предмета. Кровь из раны сочиться обильными потоками. — Господи! — ужаснулась я, и меня ещё больше затрясло от увиденного. Резко срываю со своих плеч клетчатую рубашку и зажимаю ею рану. — Дора, ты же заболеешь, в подъезде холодно, — хрипит Лёша, волнуясь за меня. — Заткнись! — прикрикиваю на него от волнения со слезами на глазах. — Только попробуй оставить меня – придушу! Ты понял меня! Он невесело усмехнулся, и от этого закашлялся. — Лёша, кто это сделал с тобой? Кто эта мразь? — спрашиваю голосом полным гнева, продолжая ещё сильнее зажимать рану. — Не знаю, — вяло пожимает плечами. — Их было пятеро. Морды закрыты, на улице темно, — хрипит. — Ну всё, лежи, ничего больше не говори, — говорю, едва не плача. Шок отходит, и меня снова начинает трясти с ещё большей силой. Скорая приехала довольно быстро, я всю ночь провела в больнице, сначала дожидалась как пройдёт операция, а после сидела рядом и держала Лёшу за руку, тихо заливаясь едкими слезами. Я ужасно боюсь его потерять. Потерять единственного и родного мне человека. Теперь, я даже представления не имею как мне жить дальше без Лёши. Мне кажется, что если я его потеряю, то вместе с этим оборвётся и моя жизнь тоже. Я не смогу без него. Да и не хочу. Два дня Лёша лежал неподвижно под капельницами и дренаже, трубкой, торчащей из-под его ребра, чтобы выходила сукровица и лишняя кровь из его брюшной полости. Лёша ведь, будучи раненым поднялся сам на четвёртый этаж и неизвестно ещё сколько метров он прошёл в таком состоянии до этого. Но врачи говорят, что ему ещё крупно повезло, внутренние органы, слава Богу, не задеты, нож прошёл довольно мастерски, словно пытались припугнуть, а не убить. И пока Лёша лежал под капельницами без сознания, я пошла в полицию и написала заявление о нападении. Заявление у меня приняли и пообещали рассмотреть в ближайшие дни. Ну а пока, я продолжала находиться рядом с Лёшей, практически не отлучаясь от него. Я так переживала за Лёшу, что не обращала внимания на свои собственные симптомы. Меня всё-таки начало то слегка морозить, то периодически бросало в жар. Неужели я всё-таки простудилась, сидя тогда в подъезде в одной футболке зажимая рану Лёши рубашкой? Когда жар в теле всё же ощутился, я измерила температуру: 37,2. Ну прелестно! Этого-то мне как раз и не хватало для полного счастья! Но всё это отошло на второй план, когда Лёша всё же пришёл в себя. Это случилось в новогоднюю ночь. Он был очень слабым. Ему капали не только какие-то лекарства, витамины, но и кровь. Ему делали переливание. Он потерял довольно много крови. Но сейчас, слава Богу, он идёт уже на поправку. Дренаж сняли; разрешили питаться не только из-под капельницы, а нормальной человеческой едой. — Ну мам, ну зачем? — бурчит Лёша, приподнимаясь и опираясь спиной об спинку больничной койки. Я помогаю ему принять правильное положение, и подкладываю под спину подушку. — Меня скоро должны уже выписать – дома и поем. И так уже провалялся одиннадцать дней ничего не делаючи. — Лёша, тебе надо беречься, — говорит тёть Агата, и зачерпнув в ложку немного куриного бульона подносит и кормит Лёшу, как маленького. Он капризно морщится от этого действия. Я улыбаюсь; но в какой-то момент я остро ощутила запах курицы. Настолько едкий и противный, что к горлу тут же подкатило ком. И побежала я в уборную опорожняться. Боже, меня скрутило так, что, наверное, в жизни так не тошнило! Это просто кошмар какой-то! Всё, больше не буду завтракать наспех, ход-догом из ларька по дороге сюда. — Дора? Всё нормально? — беспокоиться Лёша, как только я вышла из уборной. — Да. Всё нормально. Просто, наверное, траванулась несвежим ход-догом на улице. Лёша понимающе кивает, а тёть Агата как-то красноречиво улыбнулась, глядя на меня, а затем на Лёшу. Наконец приходит доктор, и отпускает нас домой, выписывая Лёшу. — Ну наконец-то мы дома! — говорит довольно Лёша, захлопывая за собой входную дверь. Он рывком притягивает меня к себе требовательно впиваясь в губы. Я чувствую всё его желание и внутренний запал, животную страсть, что разгоралась с каждой секундой все сильнее. — Лёшь, ты что, тебе же нельзя. Доктор запретил, тебе нужно поберечься ещё какое-то время.