Мика замирает. Затем улыбается – странной, словно обращенной внутрь себя улыбкой. Женщина, которую девочка зовет Нэнни, вздрагивает. * * * В глубине комнаты старый, растрескавшийся от сырости стол. Желтый некогда шпон выцвел и отслоился. На столе звонит древний серый телефон. Долго и тоскливо, как в старом гангстерском фильме. Наконец Мика подходит. Секунду медлит и снимает трубку. На пластмассе остаются пятна от стертой пальцами пыли. Мика прикладывает трубку к уху, на ее лице – мучительная смесь надежды и страха. – Алло? – говорит Мика в дырчатую мембрану. И слушает. В трубке – тишина. Мика неуверенно повторяет: – Алло! Меня кто-нибудь слышит? «Ышит… ышит… ышит», – отзывается далекое эхо. И вдруг звучат гудки. Резкие, тревожные звуки, словно удары сердца. Кажется, они идут не из трубки, а отовсюду. Словно вся комната гудит, как телефонная мембрана. Внезапно сквозь гудки прорезается голос. Мощный, глубокий, но словно потусторонний. Он тоже идет со всех сторон. Из стен, потолка, из старого стола и бетонного пола. Из трубки. Голос звучит механически и монотонно, словно запись древнего автоответчика: – У меня больше нет для вас ангелов. Мика оглядывается. – Но… Голос повторяет монотонно, словно автомат: – Все мои ангелы заняты. * * * Мика поднимает голову и видит. Красное безжизненное небо, как бывает на закате. Огромное поле разорванных, почерневших облаков, обугленные развалины райских врат. Бронзовые завитки оплавились, золотые буквы осыпались. В обрывках облаков застыли почерневшие трупы ангелов. Их крылья обгорели. Их лица искажены судорогами. Они мертвы. Черные сгоревшие перья медленно кружатся в воздухе и падают вниз, сквозь облака. Это жутко и очень красиво. * * * – Видишь? – говорит голос устало, совсем по-человечески. – Мне некого послать тебе на помощь, Мика. Все мои дети… вот что с ними стало. У меня больше нет для вас ангелов. Мика говорит: – Как печально. Голос снова повторяет с интонациями автомата: – Все мои ангелы заняты. – Но мне очень нужна помощь! – говорит Мика. – Очень нужна! Голос молчит. Гудки идут, но словно издалека, глухие и едва слышные. – Пожалуйста, – говорит Мика безнадежно. Голос молчит. Гудки идут. Мика начинает кричать. Это боль и стон отчаяния: – Хотя бы кого-нибудь! Пожалуйста! Она останавливается, затем повторяет очень тихо: – Пожалуйста. Пауза. Тишина. Наконец раздается далекий гром… затихает. Голос устало: – Ладно, есть один… Мика вскидывает голову: – Правда?! Спасибо, спасибо! Голос вздыхает. – Но он тебе не понравится. Тишина. В черных обугленных облаках на мгновение беззвучно вспыхивает и гаснет молния. 2. Неправильный ангел Когда Седой вошел, эти двое уже стояли напротив. Высокий, бритоголовый, голый по пояс – Уберфюрер. Он же Убер. Напротив – бородатый здоровый мужик в черной куртке. Мужик ухмыльнулся. «Это он зря», – подумал Седой. – Меня часто спрашивают, почему я стал фашистом, – сказал Убер медленно. – И я отвечаю… – Чего? – сказал человек. Убер ударил его в лицо головой. Человек упал. Убер поднял его и врезал коленом – с оттягом. Мужик с размаху впечатался в стену. Бум! Сполз на пол, застонал. Убер посмотрел на него, склонил голову на одно плечо, на другое, как делают большие собаки. Затем пошел вперед. На стене остался смазанный кровавый отпечаток лица. Как японский иероглиф. «Красиво», – подумал Седой. Убер пошел к человеку. Тот начал вставать, подтянул ноги… – Я говорю, это хороший вопрос, – сказал скинхед. Человек поднялся – лицо залито кровью. Вытянул к Уберу руку. Скинхед резко перехватил ее, дернул человека на себя. С силой выкинул навстречу локоть. Н-на. Удар. Человек взлетел… Капли крови разлетелись по всей комнате… В краткое мгновение Седой подумал, что есть в этом какая-то невероятная чудовищная красота. Возможно, что-то японское. Охуительное, как сад камней. Мгновение закончилось. Человек с грохотом рухнул на землю. Застонал. Поднялся. Упрямый. «У людей вообще огромный ресурс прочности, – подумал Седой. – И при этом они могут сломаться от любой ерунды. От дуновения ветра. Как советский армейский «уазик». Убер примерился и ударил. Брызнула кровь. Убер посмотрел на свои костяшки, слизнул кровь. И ударил еще раз, и еще. – Хватит! – сказал Седой. – Ты его убьешь. Убер поднял голову. Ноздри раздувались, лицо забрызгано кровью. Убер усмехнулся. – Всегда можно ответить, если спрашивают вежливо, – сказал Убер. – Всегда.