Мать была в черном платье, полностью покрывавшем ее от шеи до колен. Жемчужное ожерелье – подарок отца незадолго до его смерти – походило на амулет против царившего вокруг дурновкусия. – Никогда не посещала более вульгарного мероприятия. Только посмотри, во что одеты многие гости! Она с негодованием уставилась на трех женщин в крошечных топиках и мини-шортиках с блестками. В этот момент мимо прошествовал еще один павлин, так что его перья прошелестели по ногам. Мать от испуга попятилась, зашипев на нахальную птицу. Мелани рассмеялась бы, но знала, что лучше не стоит. – А где Хилли? – спросила она. – Не называй сестру этим дурацким именем! – с возмущением откликнулась мать, отпивая воды из стакана с долькой лимона на краешке. – Извини. Где Хиллари? – повторила Мелани. Она огляделась в надежде увидеть ту где-нибудь поблизости – в идеале с тарелкой еды в руках. Сестра обещала обязательно прийти, даже прислала фото трех платьев, между которыми никак не могла выбрать. Мелани хотела заехать за ней, но Хиллари сказала, что лучше будет сопровождать мать: ей понадобится моральная поддержка, чтобы появиться на празднике в доме женщины, которую Энн постоянно во всеуслышание обвиняла в том, что та разрушила их жизнь. Мелани согласилась – да, неплохо, чтобы кто-то был рядом и отвлекал внимание от этой темы, – и взамен предложила подвезти Сэнди: не одной же приезжать. – Хиллари здесь нет. – Энн втянула воздух и резко выдохнула. – У нее хватило здравого смысла не приехать. – Но ведь она обещала! Хотела поддержать тебя. И Эмму! Мелани стало больно от того, что сестра снова отказалась показаться на людях, но огорчение тут же сменилось злостью. Как можно быть такой себялюбивой? Да, Хилли стыдится своего вида, своей худобы, но неужели ради любви к племяннице – и к сестре тоже – нельзя вылезти из постели на несчастных пару-тройку часов? – Мне не нужны сопровождающие. Я дождусь, пока Эмма откроет мой подарок, и сразу уйду. Твоя сестра не очень хорошо себя чувствовала, я сама предложила ей остаться дома. – Она всегда себя не очень хорошо чувствует. – С ней все в порядке, просто сегодня немного приболела. – Энн с вызовом приподняла бровь, словно заранее ожидая возражений. Сэнди, подняв тарелки, вопросительно дернула головой в сторону все еще не занятого столика. Мелани кивнула, и подруга потихоньку исчезла со сцены. Теперь снова фокус на матушку… Та стояла, словно солдат, готовый защищать крепость, – одна рука опущена и сжата в кулак, другая так крепко обхватила запотевший стакан, что побелели костяшки. На лице упрямое выражение, как всегда во время споров из-за Хиллари. Пытаясь замолчать неудобную проблему, Энн вечно делала вид, что с сестрой ничего страшного не происходит, просто она немного нервная. Это стремление всегда казаться сильной и ни на миг не выпускать ситуацию из-под контроля на деле лишь ухудшало ее. Мать, ведя себя в соответствии со своими представлениями о правильном, неизменно держалась с вежливо-гордой неприступностью, и это приносило больше вреда, чем пользы. Дурацкое самолюбие и упорное нежелание видеть уродливую правду под красивой оболочкой отчасти послужило и причиной смерти отца. Энн предпочитала винить Теннисон в том, что случилось с их семьей, однако и сама сыграла немалую роль в самоубийстве Альберта. – Хиллари «прибаливает», – Мелани показала пальцами кавычки, – почти всю свою жизнь и не сможет поправиться, если будет потакать болезни… если ты будешь позволять ей это. Сегодня праздник Эммы, и Хиллари должна была прийти, пусть даже ненадолго. Энн сурово взглянула на дочь. – Твоей сестре лучше оставаться дома. – Чтобы никто не видел, что она с собой сделала? Лишь бы не позорить семью? Как Мелани ни уговаривала себя, она была глубоко уязвлена поведением сестры и злилась на мать за то, что та этому потворствует. Обе использовали состояние Хиллари как предлог, чтобы уклоняться от семейных обязательств. Мелани знала, что сестра ее любит, однако из-за того, как та поступала, чувствовала себя ненужной. Почему мать не понимает, что дело не столько в самом появлении на празднике, сколько в готовности пойти на жертвы, чтобы показать свою любовь? Господи, как же задолбало вечно оставаться на втором плане! Во всем – на свадьбе, в собственной семье, в браке. Все вокруг слишком заняты собой и просто перестали тебя замечать. И вечно одни и те же отговорки… – Довольно! Я отказываюсь обсуждать это здесь. Нашла место! – произнесла Энн с каменным лицом – результатом пластических операций и ожесточения, которое она носила как знак отличия. Гордая вдова и обремененная заботами мать, которая не позволит себе ни секунды слабости. – Неважно, где это обсуждать. Ты пытаешься делать вид, что никакой проблемы нет. Иногда нужно уметь признавать, что у других есть свои слабости. Что люди совершают ошибки. Нужно уметь признавать, что… На середине тирады Энн вдруг развернулась и зашагала прочь. Мелани, закрыв рот, уставилась ей вслед. – Ну отлично, – прошипела она, втягивая воздух и выдыхая, чтобы успокоиться. – Что-то случилось? – спросила Теннисон, возникая рядом. Вечно она вылезает, где не нужно, как сорняк! Но хоть Теннисон за последние недели и вымотала Мелани всю душу, хорошо все же, что рядом оказался кто-то, способный понять, насколько невыносимой может быть матушка. – Хиллари. И мать. – Я слышала, что у Хилли последнее время дела неважно… – Рука Теннисон неосознанно коснулась спины Мелани. – Ну, что она по-прежнему не может победить булимию. Собиралась как-нибудь ее навестить… Ты ведь знаешь, я всегда ее любила. Она прекрасный человек. – Да, верно. Голос Мелани смягчился. И правда, в школьные годы Теннисон часто обращалась к Хиллари, чтобы та помогла с прической, посмотрела, ровно ли легла подводка для глаз, или просто приходила посплетничать о знакомых девчонках постарше. Так что забота была искренней. – К ней можно? Она достаточно хорошо себя чувствует? – Не знаю. Мать вечно скрытничает. Мелани тут же пожалела о своих словах. Это было как раньше времени сорвать бинт с раны, которая сразу обильно закровоточила. Ожили воспоминания о том, как Теннисон однажды уже узнала их секрет и использовала его против Мелани. О травме, по-прежнему отравлявшей ее семью, как источающая яд опухоль. Пусть мать и отказывалась признать, что та никуда не делась и нуждается в лечении. – Все что-то скрывают, – проговорила Теннисон. В ее голосе звучало… пожалуй, раскаяние. – Наверное… – Я имею в виду, что у всех здесь есть что-то такое, о чем не стоит знать остальным. Тяжесть на душе, морщинки, сумасшедшие дядюшки… У каждого свой скелет в шкафу. Вся ее дерзкая самоуверенность вдруг куда-то улетучилась. Рядом стояла женщина, наверняка знававшая трудные времена и усвоившая – если прятать что-то глубоко в душе, постепенно это разъест тебя изнутри, оставив лишь пустой остов. Что скрывала она сама? Какую боль носила в себе? Раньше Мелани не приходило в голову, что у неуязвимой Теннисон могут быть свои глубокие шрамы и незатянувшиеся раны. Ненависть мешала увидеть человеческое в бывшей подруге. Сейчас она не воспринималась как особа, ввалившаяся в чужой дом в темных очках, на каблуках-шпильках и с собакой в сумочке; рядом стояла та, прежняя Теннисон. Кажется, если прищуриться, можно было разглядеть даже веснушки, которые она ненавидела, и шрам возле брови, оставшийся после падения с велосипеда. – Ну, наши семейные тайны всегда ревностно охраняла матушка… На секунду обе замолчали. Вокруг творилась невероятная кутерьма – раздавался смех, звенели бокалы, жонглеры подкидывали разные предметы, и посреди всего этого покачивалась на воде забытая гондола. Однако двух женщин на краткий миг отвлекло нечто более глубокое – с чем, возможно, и не стоило заигрывать. Нечто, подбитое раскаянием и окаймленное незнанием, что делать дальше. Все равно что стоять на скале над водой, решая – то ли шагнуть вперед, навстречу опасности и адреналину… то ли развернуться и начать карабкаться вниз, потому что прыжок грозит гибелью. Наконец Теннисон очнулась от внезапной задумчивости и просияла улыбкой. – Кстати, тут моя мама и Бронте. Они хотели с тобой поздороваться. Если ты не против, разумеется. – Нет, конечно. Сейчас только возьму что-нибудь выпить… Мелани подхватила еще один коктейль у проходившего рядом официанта и направилась в сторону тента, под которым сидели родные Теннисон. Через пятнадцать минут, когда Бронте, похрюкивая от смеха, вспоминала, как Теннисон и Мелани учились водить на старом «Мустанге» Хитклиффа, вперед выступил Марк Мэллоу и постучал вилкой по бокалу, привлекая внимание. – Приветствую всех собравшихся! Добро пожаловать на праздничную вечеринку с подарками для Эммы и Эндрю! Надеюсь, гости довольны едой, напитками и развлекательной программой? – Марк несколько экстравагантным, театральным жестом обвел все вокруг. Все закивали – кому же не понравятся фаршированные королевские креветки и рулетики с рагу из лангустов? Или элитный алкоголь на халяву? Или мимы… Ну, последних как раз многие недолюбливают, Мелани в том числе. Она только из-за этого и не кивнула. – Как вы знаете, Теннисон вложила свою любовь в эту вечеринку в честь грядущего бракосочетания своего единственного сына, которое состоится в августе. И теперь хочет преподнести счастливой паре совершенно особенный подарок. Марк поманил жениха и невесту. Обрученные взялись за руки, слегка смущенные общим вниманием. У Эммы покраснели уши, выдавая ее нервозность, однако на лице сияла улыбка, а во взгляде, направленном на Эндрю, читалось обожание. Тот тоже не сводил с нее взора, словно узрев перед собой второе пришествие. Смотрел ли когда-либо так Кит на Мелани? Она не могла припомнить, чтобы его голубые глаза выражали такую же теплоту, такое же благоговение. Может быть, просто забыла? Теннисон слегка сжала руку бывшей подруги. – Давай. Вручи сперва ты свой подарок. Мелани отпрянула. Она вовсе не хотела, чтобы Эмма открывала его при всех – ведь он был только для нее. Как-то не подумала, что нужно еще что-то для Эндрю… Браслет лучше подойдет для самой свадьбы или репетиционного ужина. – Нет, я лучше попозже. Иди ты. Сложно было даже представить, что Теннисон могла такое придумать в качестве подарка, чтобы затмить сам праздник. Одни цветы наверняка обошлись тысяч в десять, а уж во сколько встало угощение… Ну, возможно, часть удержит с Цезаря, раз тот ушел раньше времени. Теннисон шагнула к юной паре, так широко улыбаясь, что улыбка уже почти напоминала оскал. Яркий сценический образ был сейчас как нельзя к месту. – Не могу выразить словами, как я люблю моего мальчика! Я горячо молилась, чтобы он встретил идеальную девушку. Не буду врать – поначалу у меня возникали сомнения, что этот вариант может сработать… По толпе пролетел смешок – некоторые из гостей были на свадьбе Мелани и знали об их с Теннисон вражде. Другие подхватили за компанию, понятия не имея, что же может быть не так с этим браком. – Однако… – Теннисон повернулась к Эмме и любовно заправила выбившуюся прядку блестящих волос ей за ухо, демонстрируя свою нежность и любовь к будущей невестке. Мелани постаралась не закатить глаза от явной нарочитости жеста. – Сейчас я не могу представить более подходящей жены для Эндрю! Меньше чем через два месяца я приобрету дочь и не могу сдержать эмоций по этому поводу! Как обычно, все чересчур. Очень в духе Тини. И в то же время Мелани было приятно такое отношение к своей дочери. – Вскоре у Эммы начнутся занятия в медицинском. Она умеет все спланировать впритык! – со смехом добавила Теннисон, любовно улыбнувшись. – А у Эндрю новая работа, так что настоящий медовый месяц в ближайшее время им не светит. Однако молодожены непременно должны несколько недель провести вместе, хоть и с запозданием. А поскольку время осенних каникул – самая прекрасная пора в регионе Амальфи, я решила, что поездка в Италию будет отличным подарком! У Эммы отпала челюсть. – Да ладно, ты серьезно?! – счастливо рассмеялся Эндрю. Все вокруг заохали и заахали, потом грянули аплодисменты. Мелани наконец смогла закрыть рот. Поездка в Италию? Да чтоб… кхм. Ну конечно, чего еще можно было ждать от Теннисон! Мелани никогда с ней не сравняться. Та всегда и во всем будет брать верх. От свадьбы и внуков до собственных похорон! Лучшие идеи, подарки, поездки и лучший гроб вечно будут оставаться за ней. Соперничать бесполезно. Как и прежде, Теннисон с детства привлекала к себе все внимание, все взгляды устремлялись на нее. Она неизменно получала то, что хотела, – от победы в летнем конкурсе художественного чтения в библиотеке до места капитана в команде поддержки. Сейчас, когда бывшая подруга стояла в центре самой нелепой и смехотворной вечеринки с подарками в истории Шривпорта, выглядя на десять лет младше Мелани и швыряя на ветер тысячи долларов, становилось очевидно, что ей самой суждено вечно оставаться в тени, быть этакой «темной лошадкой». Однако иногда и они выигрывают. Или ломают ноги посреди забега… Теннисон взяла у Марка Мэллоу конверт и вручила его сыну. – Поздравляю, дорогой. Надеюсь, поездка в Италию станет незабываемой. Эмма и Эндрю, сияя улыбками, раскрыли конверт и принялись шумно восхищаться перелетом первым классом и пятизвездочным отелем, где им предстояло жить. Мелани была счастлива за дочь – такой медовый месяц бывает раз в жизни. Ей не хотелось считаться, и все же… Подарок ясно демонстрировал возможности Теннисон и ее готовность ими воспользоваться. В этот момент рядом вдруг появилась мать.