А вот Степан начисто выпал из моей памяти. Как будто его там и не было. Как будто он спрятался, пропустив самое жуткое, и пристроился к нам, когда мы уже шли обратно. – У нас на прошлой неделе холодильник накрылся. – Теперь лицо Серого блестело, словно его действительно обработали клейстером. Я стоял, не в силах оторвать глаз, и последними усилиями сдерживал в горле готовый вырваться наружу комок. Мягкие ткани трупа превратились в зловонное кашеобразное месиво. Кое-где наружу проступали кости. Обнажилась половина ребер. Череп лежал, повернутый набок, и поверх покрывающей его жуткой слизи вытянулся короткий локон тонких иссиня-черных волос. А еще я видел глаз. Он уцелел, только находился совсем не на месте, а где-то в районе скулы. Мне показалось, что он слегка подрагивает. И больше всего он напоминал сырой желток в яичнице-глазунье. Вот тут-то, когда я об этом подумал, меня и прорвало. Отскочив от каталки, я блеванул на стену, а потом, не останавливаясь, выпростал содержимое желудка себе прямо под ноги. Из меня било, как из пожарного шланга, срез брандспойта которого пытаются перекрыть пальцами. Вылетело, кажется, все, что я жрал не только сегодня, но и в течение недели. Воздуха не хватало, глаза застилали слезы, навернувшиеся в три ряда. Согнувшись, я цеплялся за стену и скорее почувствовал, чем увидел, как Серый торопливо закрывает мешок и загоняет каталку в холодильную камеру. Сознания я не потерял, но какая-то часть событий начисто стерлась из памяти. Мы шли по коридору, и Серый поддерживал меня под локоть. Я оттолкнул его. Наверное, это было проделано грубо, но он не обиделся. И сказал какую-то глупость: – Не переживай, Жанка все приберет. Можно подумать, меня в первую очередь сейчас волновало, не вляпается ли кто в мою рвоту! Сзади размеренно топал Степан. Я оглянулся. Мог бы и предупредить, сучий потрох! Пошутить, что ли, хотел? Ну, я ему пошучу! Такой анекдот забабахаю, что он до смерти будет помнить! На повернутой вниз ручке кабинетной двери покачивалась зеленая карточка «Пожалуйста, уберите мой номер». Серый отпер замок, пропустил нас, а сам отлучился на десять минут. Я прошел прямо к столу, налил рюмку до краев и выпил, не предлагая Степану. Ставя посуду на стол, заметил отпечаток яркой помады и шваркнул рюмаху об пол. Вытер рот и вторую порцию принял прямо из горлышка, жмурясь, когда почувствовал, как коньяк побежал струйками по подбородку, по шее и под рубаху. Потом я плюхнулся на диван, вытянул ноги и закурил. Степан стоял возле стола, но к «Хеннесси» не прикасался. – Ну, чего скажешь? Он обернулся: – Я был здесь три дня назад. Тогда Ольга выглядела нормально… – Нормально? Поясни-ка мне, это как? Живая была? Разговаривала? Отдаться, случайно, не предлагала?! – Ты же слышал, у них холодильник позже сломался. – Что же пять дней сопли жевал? – Я просто думал. – О чем? – О тебе. – ?!! – Я ведь тогда еще всего не знал. Думал, может, это ты ее первый нашел. Помнишь, как грозился на похоронах? Я не помнил. Возможно, грозился. Даже наверняка. Ну и что? Впрочем… Я неожиданно успокоился. Может, «Хеннесси» благотворно подействовал. А может, организм сам себя сбалансировал и заставил включиться в работу. Что ж, следовало признать, что Степан имел основания грешить на меня. Дескать, отыскал я беглую подружку мертвого кореша и спросил с нее по всей строгости. Так зачем ему мне говорить, что он знает, где труп? Но что же его заставило изменить свое мнение? – Сейчас все узнаешь, – словно прочитав мои мысли, пояснил Степа. – Серый пусть сам расскажет. У него это складней выйдет. Если Степан читал мои мысли, то Серый, видимо, подслушивал под дверью. Только Степан замолчал, как он возник на пороге, окинул мизансцену стремительным взглядом и деловито двинулся к столу. Когда под ногой хрустнули осколки разбитой мной рюмки, он посмотрел вниз, но шаг не замедлил, энергично опустился в свое кресло и поднял бутылку: – Ну что, господа? Думаю, сейчас это никому не повредит. Костя, ты уже причастился, как я понимаю? Подходи, еще хряпнешь полтинник! Мы выпили, и я вернулся на диван. Серый завернул брусочек суджука в тонкий ломтик сыра, закусил. Взял со столешницы пачку «Парламента», но она оказалась пустой. – Есть у кого-нибудь?.. Вопрос адресовался непосредственно мне, Степан не курил. Я точным броском отправил Серому пачку «Мальборо-лайт». Он закурил, кивнул в знак благодарности и таким же манером вернул сигареты обратно. Неторопливо достал из кармана связку ключей, выбрал один, самый маленький, и отпер верхний ящик стола. С моего места не было видно, что там лежит. Но что-то определенно лежало. Серый передвинул несколько тяжелых предметов, из которых по крайней мере один, судя по звуку, мог оказаться оружием, и достал пластиковую папку черного цвета. Положил ее перед собой и повторил процедуру в обратном порядке – передвинул тяжелое, закрыл ящик, щелкнул ненадежным замочком. Потом встал, взял черную папку, пересек кабинет, еще раз хрустнув осколками рюмки, и сел на диван рядом со мной. – Вот, смотри… Здесь Ольгу опознать можно, как ты считаешь? Он достал пачку фотографий, но держал их лицевой стороной вниз, а мне протянул только две, которые были сверху. Черно-белые, форматом 9 × 12 сантиметров. Сомневаться не приходилось, на них запечатлели труп Ольги. До той стадии разложения, которую я наблюдал четверть часа назад, было еще далеко. Но какое-то время с момента смерти прошло, это мог сказать даже я. – Она? Я кивнул. – Хорошо. Но это еще не самое интересное. Могу дать почитать милицейскую сводку, но на словах, наверное, будет понятнее. Труп Ольги пытались вывезти в Каменку двое черных. Их тормознули гаишники. Слово за слово, стрельба началась. Одного мента завалили. И одного зверя. Второго подранили, но ушел. Фамилия его уже известна, так что ищут вовсю. Но вряд ли найдут. Разве что водолазы в Финском заливе. Или «черные следопыты» в лесу. Лесов у нас мно-о-го… А дохлого сюда привезли. Вот его фотки. Не узнаешь? Я пригляделся: – Не узнаю. Что, должен знать? – Может, видел когда. Физули Мамедович Гасанов, семьдесят четвертого года рождения. Не говорит ничего? – Я с гасанами как-то не очень. – Понятно. Тогда смотри дальше! Серый протянул мне еще одну пачку фотографий. Эти были цветными, «кодаковскими», стандартного формата 10 × 15. Гасанов за рулем навороченной «девяносто девятой». Гасанов на пляже. Втянул живот, бицепсы напружинил, зад зачем-то отклячил. На шашлыках. В каждой руке по четыре шампура, и еще один зажат в зубах. Не страшно было, что подпалит усы? С бабой. Блондинка в обтягивающем бархатном платье. С такой фигурой только метанием молота заниматься. Смотрит на него с обожанием. Небось и ребенка от него прижила. Помимо хламидий и прочего трихомоноза, которыми он ее наверняка наградил. А вот и самое интересное… У меня перехватило дыхание. На одном снимке Гасанов горделиво стоял на широких ступенях ресторана «Сладкая Жизнь». А на двух последних застенчиво улыбался в компании владельцев этого ресторана. Моих друзей Пучковского и Плаксы. Глава одиннадцатая Подробности Серый мне так и не объяснил, какое он имеет отношение к моргу. Но рассказал много всякого куда более интересного. Труп Ольги до сих пор числился как неопознанный. Мне это представлялось загадочным, но факт остался фактом: как свидетеля по делу об убийстве Кушнера менты ее в розыск не объявляли. А родственники об исчезновении заявить не могли, она давно порвала всякие связи с родителями и жила собственной жизнью. Серый сам ее опознал, когда-то ему довелось видеть Кушнера с Ольгой. И решил поковыряться в этой истории. Менты обыскали квартиру, в которой был прописан Гасанов, но вычислить адрес подружки – той самой, что на фотографии, не смогли. Это сделал Серый по своим каналам. Как выяснилось, Гасанов в основном у нее дох, а домой, к законной жене-мусульманке и трем дочерям, наведывался только время от времени, белье в стирку отдать и денег на хозяйство подкинуть.