Я оказался прав в предположениях. Пышнотелая блондинка тоже имела ребенка от Физули, мальчика полутора лет. Нигде не работала. Смогла это себе позволить, когда Физули связался с «серьезными пацанами» и стал приносить реальные деньги. Телку взяли за вымя, и она вспомнила то, чего поначалу якобы не знала. В частности, вспомнила, что «пацаны», которые предоставили заработок ее благоверному, имеют несколько кабаков. Продиктовала номера некоторых их телефонов и выдала фотографии, с гордостью пояснив, что ходила со своим кавалером в «Сладкую Жизнь» и видела, как с ним там все здороваются, и лично хозяин не побрезговал руку пожать, даже бутылку шампанского на их столик заслал. Однажды Физули, переночевав у любовницы, ушел и не вернулся. Собираясь, вел себя нервно, ругался не по-русски и говорил, что предстоит важное дело. С тех пор она его не видала. Звонила на трубку – постоянно отключено. Проливала горячие слезы, думала, что милый ее бросил, и надеялась, что он непременно вернется. Номера телефонов, которые она выдала, соответствовали конспиративным номерам Плаксина и Пучковского. Конспиративным – потому что зарегистрированы они были на подставных лиц и использовались для ведения переговоров по нехорошим делам, не имеющим ничего общего с их официальным родом занятий. Периодически сим-карты менялись, и нужным лицам сообщались новые номера. Исходя из того, что блондинка смогла продиктовать по три пары таких номеров, сотрудничество Физули с моими друзьями началось по крайней мере до Нового года. Помимо ресторана «Сладкая Жизнь», имевшего репутацию заведения почти респектабельного, предназначенного для людей с кошельком, Пучковский и Плакса владели клубом, основной контингент посетителей которого составляли студенты и работающая молодежь. Соответственно, без наркотиков там было не обойтись. Как выяснил Серый, Физули занимал в иерархии этой системы пост одного из менеджеров среднего звена по героину и «коке». Его подельник, которого ранил мент, – некто Асад Зия-оглы Аскеров – имел должность пониже, но в той же опере. Странно, конечно, что две столь невеликие сошки имели прямой выход на Плаксу с Пучковским, но и ничего сверхъестественного в этом не было. Существовало не меньше десятка причин, которые могли обусловить подобное развитие отношений, и зацикливаться на них я смысла не видел. В отличие от Гасанова Аскеров не был женат, постоянной любовницы не имел и жил в строительном общежитии, откуда все интересное менты выгребли задолго до появления Серого, да еще и засаду там оставили. По слухам, Аскеров, с пулей в плече, доложил боссам, что «все пропало, гипс снимают, клиент уезжает!», после чего был пущен в расход, как слабое звено. Подтвердить достоверность услышанного Серый не брался, но с точки зрения логики подобный исход представлялся естественным. Ольгу убили ножом под лопатку. Один удар, сделанный профи. Перед смертью били и связывали – на запястьях и щиколотках сохранились следы от веревок, – и заклеивали скотчем рот и глаза. После убийства минимум двое суток труп где-то лежал, причем процесс разложения уже тогда шел активно. Ну а авария с холодильником окончательно все испортила… – Надо было сразу фотки смотреть, – вздохнул Серый, завершая рассказ. – Держи, это тебе! Он передал мне весь комплект фотографий и вдобавок набранную на компьютере справку по личностям Гасанова и Аскерова. Среди прочих подвигов у последнего в послужном списке значились две судимости. Одна – по азербайджанскому кодексу, три года за кражу, и одна – уже наша, два года условно за хранение наркоты. – Спасибо! – Я принял подарок. – Только… – Удивляешься, с чего бы это я стал тебе помогать? – Удивляюсь. – В память о старой дружбе. Тем более, для меня это было нетрудно, а обстановочка вокруг тебя сложилась хреновая… Еще раз просмотрев фотографии, я спросил про негативы. Серый вздохнул: в квартире любовницы Физули пленок не было. Может, их забрали менты? Кто его знает, что они там на обыске накопали… Я почувствовал фальш. Скорее всего, негативы нашли, но Серый решил их попридержать. Чем все обернется? Лучше иметь что-то в загашнике. Я его понимал… Мы распрощались. Серый не стал нас провожать, остался в кабинете. По дороге встретилась Жанна. Вид у нее был неприветливый. Пролетела мимо, чуть не раздавив. С уборки, что ли, спешила? Я подумал, не дать ли ей сколько-то денег за эти труды, но отвлек телефонный звонок. – Константин Андреич! – я услышал взволнованный голос Цыгана. – У вас все в порядке? – У нас все в порядке. А у вас как с порядком? Нормально? Ну, тогда спите. Гуд бай! За дверью на улицу никто не присматривал. Степа отодвинул засов, и мы вышли. Пусть закрываются, как хотят. – Ты домой? – Он отключил сигнализацию джипа. Я с задумчивым видом погладил себя по голове «против шерсти»: – Давай в баню завалимся? – В баню? – Вот именно, в сауну. Или в русскую, мне до балды. Заодно и помоемся. Не чувствуешь, как мы шмоним? – Ладно, поехали… Нам повезло, по пути подвернулся магазин, в котором мы прикупили два спортивных костюма, дерьмового качества, но неплохо сидящих и, главное, чистых, без запаха мертвечины, которым, как мне казалось, пропитан весь сегодняшний вечер. Купили кроссовки, купили белье и банные причиндалы, а буквально через квартал увидели маленькую сауну, в которой нашлось свободное место. – На два часа. – Я отстегнул деньги, жестом предлагая Степану не суетиться, но он все-таки запихал мне в карман свою долю. Банщик деликатно заикнулся о девочках, которых он мог бы нам предложить. Я перебил его: – В другой раз. А сейчас принеси нам бутылку «Рэд лэйбл», ноль пять. Четыре стаканчика одноразовых. «Пепси» большую. – Апельсиновый сок, – подсказал Степа. Парень, с трудом скрывая недовольство – наш отказ от услуг проституток оставил его без процента за сводничество, – пообещал доставить заказ через пару минут. Мы со Степаном пошли по коридору, в конце которого, с правой стороны, находилась дверь в наши апартаменты. Напротив нее, по левую от нас руку, располагался еще один люкс, и в нем зажигали по полной программе. Мы слышали женские визги, шлепки рук по воде, скрежет стульев по кафелю пола, пьяную ругань мужчин. – Не боишься, что нас за голубых примут? – слегка усмехнулся Степан. – Пусть принимают, будет повод подраться. В раздевалке мы с облегчением избавились от грязных вещей, а потом полчаса усиленно парились и купались, вытравливая из памяти запахи морга. В перерывах между забегами в сауну я прикладывался к бутылке, так что, в очередной раз повалившись в шезлонг, почувствовал, что алкоголь бодро ударил по голове, а сердцу, так сказать, стало тревожно в груди. Настолько тревожно, что оно, то и гляди, выскочить может. Я налил полный стакан холодного сока, которым баловался трезвый Степан, выпил его мелкими глотками и взял сигареты. Степан выбрался из бассейна и, похлопывая себя по вислому животу, скрылся в душевой. Я отметил, что его разнесло больше, чем я предполагал. Не будь мы половину жизни знакомы и не приведись мне столько раз наблюдать его в деле, я мог бы подумать, что он никогда спортом не занимался. Все началось с той цыганки… Нет, его не сглазили, и не напророчили ему раннюю смерть от неизлечимой болезни. Получилось наоборот. Признайтесь, вы не испытывали желания, хотя бы раз в жизни, пристрелить этих гадалок? У Степана тогда в очередной раз было обострение отношений с его супругой-гимнасткой. Ну, той самой, которую чуть зверье в общежитии Лесгафта не изнасиловало. Когда такое случалось, он обращался не к нам, а перся в питейное заведение, желательно подальше от дома и незнакомое, и набирался там в одиночестве. Мог девочку какую-нибудь подцепить, но до интима, как мне представляется, ни разу не доходило. Верность супруге Степан хранил свято, и большее, на что он был способен, – это излить случайной подруге обиду и просадить на нее все карманные деньги. Мы за Степаном такую особенность знали и, когда успевали, перехватывали его, увозили в надежное место. Однако успевали мы не всегда… Они снимали квартиру на Комендантском, а занесло его на Ветеранов. Кабак рано закрылся, часов, что ли, в десять, и Степан, разумеется, потопал искать продолжения. Чтобы не умереть в дороге от жажды, взял в ларьке пива. Одну бутылочку сразу выпил, не отходя от окошка, вторую с собой прихватил. Шел дворами, никого не трогал. Тут к нему и подвалила цыганка. Чего она там ошивалась одна в полумраке дворов спального микрорайона? Я всегда думал, что цыганки работают в людных местах численностью не менее взвода и сворачивают свой бизнес с наступлением сумерек… Хрен знает, чего она говорила! Степа помнил урывками. Сначала как будто бы ничего обидного не звучало. Обычное ихнее приставалово. Даже прикольно было послушать. Но потом Степа заметил, что на спине у нее не ребенок висит, а муляж, причем свернутый возмутительно грубо. Как будто она слепых собралась разводить! Это открытие его так разозлило, что он оттолкнул побирушку и вознамерился гордо уйти. Не тут-то и было! За руку она его не схватила, предпочла словами воздействовать. И добилась своего, ведьма чертова! Выпад про молодого, но жадного можно было стерпеть. Плюнул он и на прогноз о пребывании в доме казенном, которого не избежать. И на обещание бедности лишь усмехнулся. Но когда она поклялась, что детей у них с женой родиться не сможет, а жена его бросит, как только он загремит за решетку, Степа вернулся и врезал ей по лбу. Она заткнулась и отлетела назад. Будь на дворе лето – может быть, устояла бы. Хотя вряд ли. Но под ногами был голый лед, и она грохнулась навзничь, приложившись затылком об высокий поребрик. Фальшивый ребенок на спине не помог… Он наклонился, хотел ее растормошить и поднять, но испачкался в крови, которая вытекала из раны. Сомнений не оставалось, ведьма была мертва. Во времена инквизиции его ждала бы награда. Сейчас же по всему выходило, что начинают сбываться обещанные проклятия. Только не совсем в том порядке, как их перед смертью озвучила камикадзе-гадалка… Впервые в жизни Степан врезал женщине. И сразу убил наповал. Свидетелей вроде бы не было. Степан рванул прочь, и, только отмахав несколько километров, сообразил, что оставил около трупа пивную бутылку, сверху донизу залапанную его пальцами. Позвонил нам. Плакса и Берестнев рванули на Ветеранов, мы же с Пучковским выловили Степана и отвезли в надежное место за город. До утра втроем пили водку, ждали новостей от товарищей. Степа переживал. Я успокаивал его, как мог. Но Степан все больше погружался в себя. Я не ожидал, что он может так скоро размякнуть. Будто и не было в его жизни тюрьмы, словно не приходилось ему участвовать в наших разборках. Новости поступили хорошие. Настолько хорошие, что поверить им было трудно. Они нашли труп в том же виде, в каком его оставил Степан. Бутылки поблизости не было. Или прихватил случайный прохожий с железными нервами, или Степа все перепутал и избавился от нее много позже, когда нарезал круги по району, заметая следы. Берестнев с Плаксой погрузили тело в багажник и вывезли за город, где и бросили на второстепенной неосвещенной дороге. Может, менты спишут труп на дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом. А может быть, кто-нибудь, наскочив на него в темноте колесами своей тачки, испугается и поспешит опустить тело в прорубь, сжечь или закопать на обочине. Все вроде бы кончилось хорошо, но на Степана эта история оказала самое пагубное воздействие. Иногда мне начинало казаться, что цыганка его все-таки сглазила. И без того державшийся в нашей команде особняком, он отдалился от всех еще больше. Забросил тренировки, забросил дела. Бизнес, который он вел отдельно от нас, пришлось забрать в, так сказать, доверительное управление – иначе бы все развалилось. С гимнасткой у него начался полный раздрай, и нам всем пришлось приложить немало усилий, чтобы их помирить. Когда это почти получилось, он примазался к какой-то новоявленной секте, и они высосали из него кучу денег быстрее, чем мы прочухали ситуацию и разнесли к чертовой матери их богадельню. Прошло несколько лет, и все вроде бы устаканилось. Семья сохранилась, хотя с детьми дело не ладилось, и никакие врачи помочь не могли, только деньги вытягивали, которых у Степана и без того было негусто. Отлученный от прямого участия в бизнесе, он получал от Пучковского с Плаксиным нечто вроде ежемесячной ренты в размере трех – восьми тысяч зеленых. Для работника бюджетного предприятия деньги немыслимые, но мы, то есть все остальные, с кем он начинал, эту сумму давно не считали серьезной. Тем более, что она постепенно снижалась: Юрка и Леха, занятые развитием своего успешного дела, на бизнес Степана обращали все меньше внимания. Я как-то предложил вернуть его в работу, но они только с досадой морщились: – Да он все испортит! Кость, ты разве не замечаешь, что у него крыша уехала? – По-моему, не хуже, чем была. – Ты с ним мало общаешься. – А вы что, много? – Уж побольше тебя. Ладно, вот у нас наклевывается один мелкий проектик, можно будет попробовать его к делу пристроить. Если справится – хорошо, а завалит – невелики убытки, покроем с его отчислений… Последняя фраза мне не понравилась, и Пучковский, заметив мою реакцию, поспешил рассмеяться, типа, это он так пошутил… Степа вышел из душевой. Подхватил с вешалки на стене полотенце, обернул его вокруг бедер. Сел к столу напротив меня, взял стакан сока.