– Как же мы это сделаем? Ни одной скамейки кругом, на земле грязно, а стоя у нас не получится. – У меня в спине крючок маленький есть. Вы меня этим крючком зацепите за дерево… Мужчина подвесил ее на крепкий сук, и все у них получилось. Несет ее дальше. Она в восторге вздыхает: – Вы у меня первый… – Что, первый мужчина? – Нет, первый, кто после этого с дерева снял! – Смешно. – Я уже засыпал. – И со смыслом. – Карина осторожно вытащила из моей руки стакан, поставила его на пол. Наклонилась, крепко поцеловала. – Спи, дорогой! А дальше – не знаю, приснилось мне это, или она действительно спросила: – Ты все-таки не хочешь жениться на мне? * * * Я проснулся рано и чувствовал себя удивительно хорошо. Как будто и не пил ничего. Ночь сдавалась рассвету, на улице было тихо, только где-то далеко завывала автомобильная сигнализация. Карина спала, отодвинувшись от меня и повернувшись спиной. Мне хотелось встать и срочно начать что-нибудь делать. Например, поехать и учинить спрос Пучковскому с Плаксой. Сунуть каждому из них в нос фотографию, а потом зарядить кулаком промеж глаз. И послушать, что они станут блеять в ответ. Такой способ значительно эффективнее, чем проведение экспертиз фотоснимка, прослушивание телефонов и допросы с участием адвоката. Я лежал и думал об этом, но приступать к осуществлению планов почему-то не торопился. С тем и заснул, под мерное гудение появившихся за окном поливальных машин. А когда я проснулся во второй раз, все изменилось. Яркое солнце слепило, часы показывали четверть второго, и разрывался от звонков сотовый телефон. Я насчитал их три штуки, пока выкарабкивался из-под одеяла и шлепал к трюмо, на котором оставил лежать свой мобильник. Звонил Цыганков: – У вас все нормально, Константин Андреевич? – Клиент скорее жив, чем мертв. – Как?.. – Сколько времени? – Тринадцать двадцать одна. – Ах да, точно… Лев Валентиныч, встречаемся в половине третьего… Нет, лучше в три! Встречаемся в три часа, помните то кафе недалеко от «Владимирской»? – Да. – Цыганкову потребовалось время, чтобы вспомнить, какое заведение я имею в виду. – Куда за вами заехать? – Не надо, сам доберусь. – У меня есть очень интересные новости… Я велел Карине приготовить завтрак, а сам проглотил две таблетки от головной боли и встал под душ. Когда я спустя двадцать минут выключал воду, то чувствовал себя заметно посвежевшим. Когда занялись кофе, Карина спросила: – Вы были такими друзьями, все время вместе – почему же расстались? – Ты про кого? Про Степана? – Я вспомнил, как ночью рассказывал ей то, чего рассказывать не следовало. – Про вас всех. Степан, Юрий, Вадим, Алексей. И ты. Вы поссорились? – Чего это ты вдруг стала интересоваться моими друзьями? – Потому что вижу, как тебя это тревожит. М-да, ну и сказанула! Что мне больше всего не нравится в женщинах, так это их привычка объяснять поведение людей исключительно чувствами. Даже Карина, несмотря на свой прагматизм и конкретный жизненный план, периодически начинала мыслить расплывчатыми категориями. Тем не менее я ответил. Мне кажется, говорил я в первую очередь не для нее, а для себя, чтобы разложить все по полочкам, посмотреть, как вплетаются новые обстоятельства в то, что уже стало историей. Монолог получился короче, чем я ожидал. – Когда было мало работы, мы держались вместе. А потом появилось много проектов, и пришлось разделиться, чтобы успевать контролировать все. Когда у одного возникали проблемы, мы собирались, – я сжал кулак, – и проблему решали. Но со временем такая помощь становилась нужной все реже и реже. Каждый из нас умел справляться с проблемами сам. Вокруг каждого появились какие-то новые люди, и каждый мог уже сам управлять своим бизнесом. У кого-то получалось успешно, у Степана, после той дурацкой истории, – плохо. Но в целом помогать друг другу в делах нужды не было. Встречались только по праздникам или на похоронах. Могли неделями не созваниваться. Мишка Кушнер всегда держался возле меня, в одиночку он бы не потянул. Потом Юрка с Лехой скооперировались… А Вадим все больше политикой интересуется… Насчет последнего я несколько преувеличил. Хотя депутатом Берестнев действительно стал. Самым маленьким. Как их там называют? Местное самоуправление, что ли? Короче, из тех, которые определяют, в каком дворе скамейку поставить и на какие двери в парадных кодовые замки повесить. Причем избирался он в Адмиралтейском районе, к которому никогда никакого отношения не имел. Помогло «афганское» прошлое. Лет пять-шесть назад он вспомнил об этом и стал активно участвовать в деятельности какой-то общественной организации ветеранов локальных конфликтов и необъявленных войн. Кроме председателя и самого Берестнева, там не было, по-моему, ни одного члена, который бы служил в армии, не говоря об участии в боевых действиях. Хотя оружие в руках довелось держать многим… Через эту шарагу Берестнев и медаль себе выхлопотал. Типа «награда нашла героя». За тот бой под Кандагаром, после которого он чуть без ноги не остался. И теперь всюду таскался с этой медалью. И активно сотрудничал с комитетом солдатских родственников. Используя связи в военкоматах, отмазывал, кого надо, от армии, и имел с этого весьма немалую прибыль. А еще я слыхал, что Вадим связан с людьми, которые занимаются угонами навороченных тачек. В частности, «БМВ X5». Мне об этом Татарин шепнул. Я не поверил: на фига человеку, который может практически безнаказанно делать хорошие деньги, ввязываться в голимый криминал? Тем более что на «Х5» лохи не ездят. За каждой машиной реальные силы стоят, и не факт, что их остановят медаль за отвагу и мандат депутата, когда станет известно, кто тачке ноги приделал. Романтика, что ли, в заднице заиграла? Ностальгия по прошлому, по бурным девяностым годам? Я этого не понимал. В моем представлении сейчас следовало заниматься исключительно легальными видами бизнеса, а неформальные способы использовать только для защиты своих интересов от наиболее беспредельных происков конкурентов и для уклонения от уплаты налогов. Я дал Цыганкову задание поковыряться в этом направлении, и его источники информацию вроде бы опровергли… До места встречи с Львом Валентинычем я добрался на такси. Опоздал на десять минут. Ожидаемого «глазастого мерина» Цыганкова перед кафе не было, и я успел ругнуться по поводу его непунктуальности до того, как разглядел белую «дэу-нексия», затерявшуюся среди машин, наискось припаркованных к тротуару. За рулем сидел Глеб. Снял свои очки без оправы и протирал стекла платочком, но меня углядел и чуть заметным кивком обозначил приветствие. В кафе не было общего зала, только отдельные кабинеты, в которых желающие могли укрыться от наблюдателей за бархатными портьерами. Ценник на жрачку и выпивку был просто заоблачный, но заведение редко когда пустовало. Даже сейчас, в середине воскресного дня. Цыганков пил апельсиновый сок. При моем появлении отставил стакан и поднялся. Руку для пожатия первым не подал, стоял, выпрямившись, словно штык проглотил, и ждал инициативы с моей стороны. Мы поздоровались, и я сел в удобное кресло. – Здравствуйте! – подошла официантка. Ей было лет восемнадцать. В голубой мини-юбке, черных колготках и белой, наглухо застегнутой, блузке с пионерским галстуком. На каждой груди задорно топорщилось по значку. Кажется, комсомольскому. Они были изрядно потерты, то ли временем, то ли шаловливыми ручками посетителей – в обязанности обслуживающего персонала входило оказание клиентам самых разных услуг. Не раскрывая папку меню, я сказал: – Жульен с курицей и грибами. Еще один такой сок. И черный кофе, большой. И занавески, пожалуйста, опусти. Она вышла, тщательно задернув коричневую бархатную портьеру. Я закурил – первый раз, как проснулся. – У вас все нормально, Константин Андреевич? – У нас все нормально. – Я выложил на стол фотографии, полученные от Серого; они поистрепались в кармане, да и жаркая атмосфера бани подействовала, так что несколько карточек слиплись между собой. – Кто это? Цыганков, осторожно расклеивая фотоснимки, просмотрел их поочередно, а потом разложил на столе в четыре колонки, сортируя по признакам, которые я не понял. Долго всматривался в усатую рожу Гасанова, как живого, так и холодного. Еще дольше буравил взглядом непойманного Аскерова. И выдал ответ, которого я ждал меньше всего: – Вот этот по ориентировке проходил. В розыске за убийство гаишника. А второй, видимо, тот, кого другой гаишник замочил. – Да? А почему они гаишников убивать начали ты, случайно, не знаешь? – В ориентировке об этом не говорилось. – Да? А самому было лень навести справки? У нас что, ментов каждый день режут? – Я слышал, они труп вывозили. – Угу. Женский! Не догадываешься еще, чей конкретно? Ольги…твою мать! Так какого хера я узнаю об этом последним?! – Труп числится как неопознанный… – Так опознайте его! Почему это должен делать я? Сбавив тон на более деловой, я пересказал Цыганкову полученную от Саратова и от Серого информацию. Не всю, конечно. Только самое главное и без расшифровки источников. Ничего, пусть помучается полковник! Официантка принесла заказ. Стоило ей войти, как мы замолчали. Но по нашим лицам девчонка заметила, что ее присутствие неуместно, все быстро расставила и выскользнула за портьеру, ни слова не проронив. Мы продолжили. Буквально в последний момент я решил не говорить о том, что к Артему вернулась память. Я оборвал себя на полуслове. От Цыганкова это не укрылось. Он выжидательно посмотрел, рассчитывая на продолжение. Я молчал. Тогда он взял фотку Аскерова и заговорил, держа ее над столом большим и указательным пальцами за уголки: – С Ольгой я прошляпил, это факт. Но про этих я кое-что разузнал. Думал, не пригодится, а вон как все повернулось. У ребят, которые его розыском занимаются, есть информация, что он проходил диверсионную подготовку. В Иране. Отметился в Карабахе. И, возможно, в Чечне. Так что со взрывчаткой обращаться умеет и вполне мог заминировать колесо джипа Рамиса. – Ага, в Чечне именно так и минируют. Пук! – и все живы, только колесо разбортировано. – Когда его задержат… – Да не задержит его никто, успокойся! – Почему? – А догадайся с трех нот! Лев Валентинович опять поджал губы. Стало быть, догадался, сообразительный наш… – Найдешь сегодня этого наркота, который Мишкин портфель подобрал, и, если он еще не подох, покажешь ему фотографии. Сам понимаю, что никого он не опознает, но интересно посмотреть, какая будет реакция. А теперь давай, говори, что там у тебя!