– Вот, значит, как… Получается, ты наши телефоны прослушивал? – О чем был разговор?! – Так если ты знаешь… – Тебя не должно колыхать, что я знаю! О чем?! – Ладно… Это ведь твой Глеб нам вчера позвонил? И мне, и Лехе? Погоди-погоди, я отвечаю, что мы его пальцем не тронули! Просто я догадался, что звонки мог организовать ты, и позвонил Рамису проверить. Он мне вечером перезвонил и сказал, что это действительно был Глеб. И все! Мы ничего больше не делали, я отвечаю! Просто ждали, когда ты сам приедешь. И деньги, сам видишь, заранее приготовили. – Татарин сказал, что мы втроем уезжали из офиса? Я, Глеб и Цыган? – Это он еще днем сказал. А вечером сказал: точняк, это Глеб нас пугал. Но мы этого вашего Глеба в глаза даже не видели! И на черта нам было его похищать? Чтобы – что? Он ведь не сам по себе, это ты сказал ему позвонить. Какие мы могли с ним вопросы решить? Только бы разозлили тебя! Я этого что, не понимаю? – Складно брешешь, собака. Плакса опять рассмеялся. И даже Леха выдавил улыбку. Хорошая это привычка – обращать все оскорбления в шутку. Я сделал вид, что удовлетворен полученными ответами. Плакса снова расслабился. Напряженно, но тем не менее достаточно широко улыбаясь, небрежно заметил: – Кстати, напрасно ты про моих родителей так. Я ведь мог и… – А я могу еще больше! Понятно? – Я похлопал по сумочке: – Здесь моя доля, я правильно понял? – Ну… – А со Степой вы уже рассчитались? А с Викторычем? – Так при чем здесь они? – При том! Они тоже Кушнеру не посторонние. В отличие от Ольги… Плакса не знал, что ответить. Прикусил нижнюю губу и смотрел на сумочку с тридцатью пятью тысячами. А Пучковский попросту сдулся. Будто не человек сидел, а надувной манекен, и мои слова открыли в нем выпускной клапан. – Хорошо. Что ты предлагаешь? – Юрик не смог родить приемлемых вариантов и теперь, бросив гипнотизировать сумку, смотрел на меня. Веко правого глаза у Плаксы подергивалось. – Я тебе ничего не предлагаю. Я тебе просто скажу, что ты сделаешь. Эти тридцать пять штук я передам матери Кушнера сегодня. А ты завтра отвезешь ей еще сорок тысяч. Итого – семьдесят пять. И не дай бог, с ней что-то случится! Даже если она просто ногу на лестнице подвернет, я с вас обоих спрошу. Персонально. Понял, Юрок? И тебя, Лешенька, это тоже касается. – Да ты е…анулся! Семьдесят пять косарей?! Ей?! Да ни в жизнь!!! – Как хочешь. Ты, Юра, не плакса, ты – зануда. Уперся в эти деньги, как будто ничего важнее не бывает. – Если ты такой благородный, чего бы тебе самому ей все семьдесят пять не отдать? – теперь у Плаксы не только правый глаз дергался, но и вся эта половина лица танцевала. – Я у нее не брал ничего. В отличие от вас, господа… – к «господам» мне хотелось добавить еще что-нибудь издевательское, но точного слова не подвернулось. Из рукава пиджака я вытащил грибок выносного микрофона. – Знаете, что это? И прекрасно! Кидаться на меня с ножами не рекомендую. Во-первых, я вам накостыляю, а во-вторых, весь наш разговор записался в моей машине. И если до завтрашнего вечера мое требование не будет исполнено, то все реальные люди узнают, какие вы крысы и твари. Руку вам, может быть, кто-нибудь и подаст. Но дел с вами иметь точно не будут. Перспектива понятна? У Пучковского сдали нервы. Конечно, он не расплакался, но издал звук, очень похожий на предшествующее рыданиям всхлипывание. И срывающимся голосом обратился к Юрку: – Я ведь говорил, что ничего не получится! Ну на хера я на этот блудняк подписался? – Заткнись! – Плакса даже не посмотрел в его сторону. – Кость, я был уверен, что мы сможем договориться по-дружески. – Иди ты в жопу с такой дружбой! – Понял! Что ж, сказано очень конкретно… Не сводя с меня глаз, Плакса нагнулся и поднял с пола еще одну барсетку. Склад у него там их, что ли? Эта выглядела не такой новенькой, но была, как я мог судить, заметно потяжелее. Плакса открыл сумку и начал копаться в ее содержимом. – Я, конечно, смогу найти сорок тысяч. Не такие уж и великие деньги! Тем более, что и больших денег не жаль, когда надо восстановить справедливость. Я ведь, по-твоему, кинул Мишкину маму? Так что я найду сорок тысяч, и мне, видимо, придется ей заплатить. Куда деваться?! Кстати, какие гарантии, что ты сотрешь запись после того, как я расплачусь? – Я не обещал ее стереть. Она будет лежать, но в таком месте, где ее никто не сможет прослушать. А гарантии – мое слово. – Понятно. Ты сказал. Теперь я скажу кое-что… Плакса извлек из борсетки и бросил на стол несколько фотографий. И, пока я пялился на снимки, выдернул из барсетки еще и маленький кургузый пистолет: – А ты не боишься, что весь город увидит, какая у тебя жена? На фотографиях Инга и Берестнев занимались сексом. Глава пятнадцатая Оборотни Белый кузов «дэу-нексии» был виден издалека. И пока мы не подошли ближе, казалось, что он совсем и не обгорел. Трасса делала плавный поворот в левую сторону, а белая малолитражка, похоже, его игнорировала. Соскочила с асфальта, протаранила чахлые кусты, высаженные вдоль обочины, и пропахала по полю добрых полкилометра, пока не зарылась во влажную землю по самые ступицы. Наши джипы с охраной мы оставили на дороге, пошли к «нексии» вдвоем с Цыганковым. Первую сотню метров преодолели легко, а потом мои модельные туфли стали увязать все глубже и глубже. Подошвы быстро промокли. – Ты мне так и не рассказал, Лев Валентиныч, кто здесь машину нашел. – Сами нашли. Догадались, где посмотреть нужно. – Вот как? А почему я не догадался? – Вы не все знаете. Если можно, я доложу позже все обстоятельства. – Чего уж там, потерпим… Наконец мы подошли. Огонь облизал передние крылья и морду, но только лишь попортил белоснежную краску, не более. – В пять утра начался ливень, – заметил Лев Валентинович, с напряженным лицом натягивая резиновые перчатки. – Он и не дал разгореться. – Не факт. Сними плащ, удобнее будет. Я подержу. Оставшись в костюме, Цыганков решительно подошел к «нексии» и рванул шоферскую дверь. Я тоже переместился поближе, но не настолько, чтобы в полной мере ощутить вонь обгоревшего тела. Мне достаточно общего впечатления, которое вполне можно получить и с трехметровой дистанции. А детали пусть изучает профессионал. Что я смогу увидеть такого, что прозевает Цыган? Труп не обгорел. Это был Глеб. В первый момент я его не узнал. Сказалось отсутствие очков, в которых я привык его видеть. Тех самых, без оправы, с тонкими золотистыми дужками. Оказывается, они здорово меняли его внешность. Он не выглядел страшно. Вообще не выглядел мертвым. Как будто устал от дальней дороги и закемарил, обхватив руль и положив голову на руки. Лев Валентинович взял труп за плечи и, морщась, выволок из машины. Положил лицом вниз на траву, присел рядом на корточки, задрал у него куртку на спине. – Видите? На пояснице было три раны. Две – с левой стороны, на уровне почки, и одна – справа, немного повыше. И еще одна рана – напротив сердца. – Вижу… Пулевые? – Они самые. Стреляли в упор, даже рубашка – видите? – опалилась. – А куртка будто бы целая.