…Маленький кургузый пистолетик почти полностью скрывался в кулаке Плаксы. Впервые в меня целился тот, кого я привык называть своим другом. Это не значит, что меня не предавали. Нет! Предавали, и еще как! Но каждый раз это случалось, так скажем, заочно. И человек, предательство совершивший, как правило, не стремился к встрече со мной. Сейчас же нас разделяло не больше двух метров, и мы смотрели друг другу в глаза. Страха не было. Скорее мне стало смешно. Не знаю, откуда взялась эта фраза, но я ее произнес: – И ты, Брут, продался большевикам? Плакса дернул кадыком и моргнул. Но не отвел руку. – Если ты выстрелишь, мои ребята это услышат. Придут сюда и, для начала, засунут эту волыну тебе в жопу. – Я не буду стрелять, если ты не сделаешь глупостей. – А что ты понимаешь под глупостью? – Бери фотки и уходи. Дома рассмотришь, как следует, и подумаешь, какую змею ты пригрел на груди. Я ухмыльнулся и стал медленно подниматься. Сначала вооруженная рука Плаксы не двигалась. Но потом он, словно выйдя из оцепенения, резко вздернул ее, и теперь черный зрачок кургузого дула смотрел в мою грудь. – Не доводи до греха… – Друг, а как ты собрался мой труп убирать? Раздербанишь и подашь в ресторане? – Хватит, чего вы! – неожиданно встрял Пучковский, и голос у него был такой, точно целились не в меня, а в него. – Нет, ну вы че? – Заткнись! – рявкнули мы одновременно с Плаксой, и Лёха, вздрогнув, заткнулся. Я, не глядя на стол, сгреб фотографии Инги, запихнул в боковой карман пиджака. Сделал шаг. Другой, третий, и оказался от Плаксы на расстоянии вытянутой руки. Он продолжал целиться мне в грудину. Как правило, всегда чувствуешь, готов человек выстрелить или только угрожает оружием, втайне надеясь, что применять его не придется. И еще я знал одно правило: если взялся за пушку, то надо стрелять. По мере того как ты ее просто держишь в руке и ведешь разговоры, становится все труднее хладнокровно произвести выстрел. Тем более – в хорошо знакомого человека. В того, которого называл близким другом. Друзей надо убивать сразу, предпочтительнее – из-за угла. А еще лучше – чужими руками… Так вот, как правило, чувствуешь, готов оппонент тебя продырявить или только понтуется, а если готов, то станет он бить в жизненный орган или дрогнет и отведет ствол, чтобы только поцарапать конечность. По крайней мере, я лично всегда мог это почувствовать. Но сейчас я не чувствовал ничего. Сейчас я пребывал в неуверенности. В такой ситуации: день, кабак, куча свидетелей, – спустить курок мог только полный кретин, а Плакса, при всех его сволочных недостатках, кретинизмом не отличался. Казалось бы, можно было спокойно выбить у него пистолет и разукрасить физиономию. Однако что-то меня удерживало от резких движений. Я не стал проверять, выстрелит он или нет. Лет десять назад проверил бы, а сейчас воздержался. Медленно протянул руку и, глядя Плаксе в глаза, подобрал лежавшие перед ним фотографии, на которых он обнимался с Гасановым. Мою руку и пистолет разделяло сантиметров пятнадцать. – Дурак ты, Юрок! Змею пригрел, весь город узнает… Смешно! В моей ситуации почти каждый бывал. Все поймут, а если кто и похихикает за спиной, то – плевать. Про себя лучше подумай! Мало того что деньги скрысятничал, так еще и со мной начал дешево торговаться. Да с тобой на одной поляне никто срать рядом не сядет! Сам офаршмачился, так еще и это чучело, – я небрежно кивнул на Леху Пучковского, – с собой прихватил! Короче, мое условие в силе. Завтра расплатишься с Мишкиной матерью. Я проверю. Нет – начнем драться всерьез. Так что лучше тебе меня прямо сейчас застрелить. Я демонстративно повернулся к Плаксе спиной, неторопливо убрал фотоснимки и направился к выходу. Когда услышал характерный металлический щелчок, едва не подпрыгнул. Но смог лицо сохранить: замедлил шаг и через плечо задал вопрос: – Кстати, откуда эти карточки взялись? – По почте пришли. Вот ему их прислали! – Угу, – подтвердил Леха. – Прям так по почте? – Тебе конверт показать? – Сунь его себе в задницу! Я так и не смог разглядеть, что Плакса проделал со своим пистолетом. Взвел курок? То есть собирался стрелять? А не выстрелил потому, что я обернулся? Черт его знает! Я покинул «звезду». Меня никто не провожал. И никто не пытался пырнуть заточкой из-за угла. Складывалось ощущение, что все попрятались. Даже в гардеробе вроде никого не было. Только на стоянке тусовался охранник. Когда я проходил мимо, он отвернулся. Я сел в машину, чувствуя, что обливаюсь потом так, как если бы целый час проторчал в сауне в валенках и тулупе. А в колени и локти мне вместо костей вставили разболтанные металлические шарниры, и управлять своими конечностями у меня получалось с трудом. Они так и норовили согнуться в ненужную сторону… Ничего не попишешь, отходная реакция! – Похоже, мы нашли Глеба, – сказал Цыганков. * * * …Фотографий было восемь штук. Первая отличалась от остальных. Это была «полароидная» карточка, и запечатленная на ней сцена выглядела наиболее безобидно. Берестнев, широченную спину которого обтягивал серебристый пиджак, обнимал Ингу за талию и пытался поцеловать. Она как будто уворачивалась, но при этом улыбалась, и не было заметно, чтобы она пыталась его оттолкнуть. На Инге было вечернее платье, в руке – бокал шампанского. На темном заднем плане я разглядел спины и ноги каких-то людей. В целом снимок напоминал кадры, нащелканные папарацци для бульварных газет. За последний год я раз двадцать, или больше, выводил Ингу, так сказать, в свет. Несколько презентаций, дни рождения, одна свадьба, просто вечеринки без особого повода. Иногда там присутствовал и Берестнев. Более того, я вдруг сообразил, что Вадим, раньше игнорировавший всякие «протокольные» мероприятия, на которых приходилось любезничать с теми, кому в другой ситуации с удовольствием бы расквасил хлебальник, в последнее время проявлял к ним интерес… Семь других карточек не были столь целомудренны. Более того, разнообразию поз и сюжетов позавидовали бы как составители «Камасутры», так и авторы каких-нибудь «Дневников Красной туфельки». В комнате. На природе, в траве. На природе среди березок. В бане. В загородном доме. Неизвестно где на бильярдном столе. И в каком-то, видимо, офисе: белые стены и стандартная черная мебель. Снимки были отпечатаны не на фотобумаге с маркировкой «Кодак» или «Фуджи» на обороте, а на другой, мне незнакомой, менее глянцевой и не такой плотной. Видимо, компьютерная обработка. И что это значит? Подделка? Или по каким-то соображениям не решились отдать в ателье и распечатали сами? В пользу версии о фальшивке говорил и временной фактор: если судить по оказавшимся в кадрах загородным пейзажам, связь Инги и Берестнева началась, как минимум, прошлым летом. Почти год они меня водят за нос, а я не замечаю? И Цыганков ничего не разнюхал? И Рамис не просек? И другие? Да ерунда это полная! Может быть, снимкам уже много лет? Нет, Инга и Берестнев на них выглядели в точности так же, как смотрелись сейчас. Допустим, Инга мало изменилась за прошедшие десять лет. Но Берестнев-то на себя молодого совсем не похож! В то же время два обстоятельства не позволяли мне прийти к однозначному выводу, что передо мной голимая залипуха, второпях состряпанная Пучковским и Плаксой. Я вспомнил мероприятие, на котором Инга была в вишневом платье с большими разрезами, а Вадим – в клоунском, на мой вкус, пиджаке из серебристой ткани с черными блестками. День рождения главврача одной крупной больницы. Отмечали в загородном ночном клубе, специально арендованном под торжество. Собралось человек пятьдесят, в основном – медики, но также кое-кто из администрации города, бизнесмены типа меня, и Берестнев, у которого с этой больницей были свои отношения, по линии общества инвалидов-афганцев. Все довольно основательно назюзюкались, в том числе Инга, которая редко когда выпивает больше двух бокалов шампанского или сухого вина. Одной из изюминок культурной программы стало выступление стриптизерш, изображавших медицинских сестер. Как водится, они не только оттанцевали на сцене, но и пробежались по залу. Одна села ко мне на колени. Я наугад выудил из лопатника какие-то деньги и отдал ей. Инга устроила дикий скандал: мало того что я при ней погладил по заднице какую-то девку, так еще и подарил ей сто пятьдесят долларов. А я ведь и не посмотрел, сколько дал! Короче, Инга стала скандалить, я нагрубил, и она убежала. Зная о бдительности местной охраны, я не переживал. Ничего не случится. Успокоится и вернется. Она действительно явилась минут через тридцать. Села на свое место и выглядела немного пришибленной. Я списал это на стыд за громкую сцену, а на следующее утро и думать забыл о случившемся. Выходит, в течение этого получаса, последовавшего за нашим скандалом, ее где-то перехватил Берестнев? В принципе такой маневр был в его духе. Только странно, что он не побоялся применить его по отношению ко мне. Холостяк Берестнев, ни разу не запятнавший свой паспорт штампом о регистрации брака, предпочитал либо ярких и глупеньких малолеток, которых достаточно свозить на джипе в китайский ресторан, или скучающих замужних женщин. Представляю, скольких он осчастливил в своем комитете по защите призывников! Товарищеские отношения не всегда удерживали Берестнева от того, чтобы превратить чужих жен в своих краткосрочных любовниц. Но на друзей он вроде бы до сих пор не замахивался… Что ж, я стал первым? На одной из фотографий Инга и Берестнев предавались… Хм, пусть будет – предавались разврату, – в комнате сына. Моего сына, Артема. Я попытался представить, с какой точки была произведена фотосъемка. Получалось, что откуда-то от окна. Что это значит? В подоконник всобачили «глаз»? Или современная техника развилась настолько, что тройной стеклопакет для качества не помеха? Впрочем, эта фотка отличалась от остальных. Была помутнее, и не такой четкой. Сыграли роль дистанция и пыльное стекло? Берестнев проживал за чертой города. Единственный, кстати, из всей нашей компании. Рядом, всего в десяти минутах езды, но – за чертой. Прикупил красивый кирпичный коттедж в поселке с непритязательным названием Мистолово. Мы обмывали его новоселье, и я напряг память, чтобы вспомнить интерьер дома. Положил перед собой карточку, на которой Берестнев развалился на широкой кровати, а Инга трудилась над ним, склонив голову. Мебель, стены, вид из окна… Совпадает? Не вспомнить. Кажется, что не очень. Но я был тогда слишком пьян, чтобы фиксировать в памяти мелочи обстановки. Я сложил фотографии стопкой. Подлинные или фальшивые? Если подлинные, кто снимал? С какой целью? Вопросов набирались десятки. Мозги накроются, если просто сидеть и пытаться в них разобраться. Надо действовать. Я выкурил сигарету и пошел спать… Когда я проснулся, Карины рядом не было. Она была в коридоре. С кем-то ругалась, не пуская в квартиру. Я прислушался. – Пошла вон, кому говорят! – Пропустите меня, я знаю, он здесь… Это был голос Инги. Глава шестнадцатая