— Эмилио… — … И теперь самое главное! Как тебе название “Мимолетная Севилья”? Эмилио замолчал, сделав торжественную паузу. — Давай отменим выставку, — мрачно сказал Матео, мысленно складывая свои вещи в стоящую рядом сумку. — Если не нравится, — невозмутимо отозвался Эмилио, — можно назвать “Солнечная Севилья”, не так запоминается, но все же… — Давай все отменим!! Вскочив с кровати, Матео распахнул сумку и начал сбрасывать туда свои вещи уже по-настоящему. На самое дно полетели кисти и карандаши. Старый шкаф испуганно скрипнул, и несколько маек сердито шлепнулись прямо на блокнот, помяв его. Все еще прижимая смартфон к уху, Матео продолжал яростно паковаться. А что? По его мнению, это был единственный выход, возможный в данной ситуации: Эмилио отменяет выставку, а он — этот дурацкий придуманный Бьянкой договор и навсегда забывает про нее. Самое время покинуть этот чертов дом!.. Матео уже почти добрался до стоящего в углу мольберта, когда его агент наконец медленно заговорил голосом, каким бы мог уговаривать маленького ребенка не плакать: — Матео, я же тебе говорил, что это невозможно… Да и зачем? Если бы Пикассо отменял выставки, то он бы не стал Пикассо. — Он и так был Пикассо, — буркнул Матео, пытаясь застегнуть небрежно набитую сумку. — Но он бы тогда не стоил как Пикассо!.. Хватит паники! — строго сказал Эмилио, услышав, как затрещала молния. — Выставку уже не отменить. И вообще рекламу оставь мне, а ты просто рисуй! Каждый должен делать то, что у него получается. Молния непослушно разъехалась в стороны, и, чертыхнувшись, Матео с досадой повернулся к окну. Там привычно мелькнули кладбищенские надгробия, темные вершины деревьев и верхушка инквизиторской церкви. — Вдохновения нет… — проворчал он, отворачиваясь от окна. — Пейзажи тут жуткие! — Так рисуй людей, — моментально посоветовал Эмилио. — Графиню свою нарисуй, например. — Я не рисую людей! Да, на его взгляд, тут и не было людей. Только дьяволица и стерва. И он сам еще не до конца понял, кто из них кто. Но больше всего раздражало, что его сумка никак не хотела закрываться, словно вступила в сговор с Эмилио, не желавшим отменять выставку. — В общем, Матео, займись чем-нибудь! Ты же гений, а гениям труд полезен. И больше ни слова об отмене выставки! — Да понял я, — проворчал Матео и сбросил вызов, а потом, устав от бесплодных попыток застегнуть молнию, оттолкнул сумку ногой. В голове настойчиво вертелась мысль, что в этом доме он застрял надолго. Но даже думать о том, что вещи снова придется разбирать, было мучительно. Злость медленно сменилась тоской. Стараясь не видеть свои картины, которые в этот момент казались ему главной причиной всех бед, он снова подтянул к себе сумку и извлек оттуда примятый майками блокнот. Рисовать не особо хотелось, но если себя хоть чем-то не занять, будет совсем невыносимо. Он быстро оделся и открыл дверь. Пес, все это время тихо наблюдавший за ним, тут же радостно вылетел наружу. Определенно, Феликс был единственным, кто его понимал. И это как-то начинало напрягать… Но по-настоящему Матео напрягся через несколько минут, когда, торопливо спускаясь по крутым ступенькам, неожиданно поскользнулся. Ноги сами собой подогнулись, и, потеряв равновесие, он чуть не полетел головой вниз прямо на выступающие из стен камни. Лишь в последнее мгновение рука успела зацепиться за холодные железные перила. — Черт! Черт! Черт! — выругался Матео и зачем-то даже крикнул в пустоту узкого лестничного пролета: — Не дождетесь! Я в этом доме не умру!.. В ответ снизу раздался подбадривающий собачий лай, от которого Матео стало только хуже. Следующее потрясение, к которому он не был готов, ждало его в гостиной. Он почему-то не подумал, что встретится с ними за завтраком, и, как себя вести после вчерашнего, совершенно не представлял. Надежда на то, что они кинутся к нему с извинениями, была настолько слабой, что казалась почти несбыточной. Бьянка и Мария сидели на своих привычных местах за столом и, тихо переговариваясь, пили кофе. Однако при его появлении беседа резко оборвалась, и извинений, как он и предполагал, не последовало. Бьянка слегка вздрогнула и сосредоточенно уставилась в свою кружку, словно пытаясь прочитать там будущее. Мария же, даже не обернувшись, подтянула к себе кофейник. Одета она была в свое обычное длинное платье и безобразный белый фартук, на который этим утром Матео смотрел с настоящей ненавистью. Дьяволица! Страшное оружие в руках чокнутой Бьянки!.. Он насупленно покосился на спокойное лицо Марии. В ней же нет ничего человеческого! Надо быть законченным мазохистом, чтобы вообще с ней связаться! А вторая… Он повернул голову к Бьянке, которая, как оказалось, тоже украдкой его изучала. Но едва их взгляды встретились, как она вновь переключилась на содержимое своей кружки и даже слегка покраснела. Да неужели же ей стыдно? Ага, конечно… Матео раздраженно посмотрел на ее свободную непрозрачную блузку, скромно застегнутую на все пуговицы, и длинную строгую юбку. Чтобы он еще раз на это повелся?! Да чтобы с ней связаться, надо вообще быть полным идиотом! Он замер у своего привычного места за столом, а затем резко развернулся и ушел на кухню, чувствуя на спине настороженный взгляд Бьянки. Завтракать вместе с ними не хотелось. И вообще, решил Матео, в эти два месяца своего заключения — а другого слова он подобрать не мог — сведу все контакты с ними к нулю. И буду вести себя так, будто вчера ничего не произошло. Так, будто… — Какого черта?! — яростно прорычал он, едва приблизившись к холодильнику. Через мгновение он снова вернулся в гостиную, где Бьянка, слышавшая его возмущенный голос, удивленно подняла на него глаза. — Это что? — бросил он перед ней несколько магнитиков. Разумеется, он и сам отлично знал ответ. И еще точно помнил, что вчера их не было, когда смешивал коктейль для ее ненормальной горничной. Чем его так рассердили эти кусочки пластика? Да тем, что на них были его пейзажи!.. Однажды его агент убедил продать права на изображение целой серии его картин на магнитиках. А почему бы и нет? Он тогда смог арендовать квартиру в хорошем районе, которой, кстати, Бьянка так нагло его лишила. Время от времени Матео замечал эти магнитики в сувенирных лавках, когда гулял по городу. Не сказать, что ему было приятно, но и раздражения он особого не испытывал. Но вот сейчас… — Это — твое творчество, — медленно сказала Бьянка, глядя на магнитики так, словно видела их впервые. — Не узнал? — И что оно делает на твоей кухне?! — Заведя в доме художника, — ответила вместо нее Мария таким тоном, словно говорила о появлении еще одного пса, — мы решили приобщиться к искусству. Кто бы мог подумать, — в ее голосе была нескрываемая ирония, — что оно может быть таким доступным! По три евро за штуку… Бьянка выглядела немного растерянной, а лицо Марии, как всегда, ничего не выражало, оставаясь бесстрастным и невозмутимым, несмотря на все слова, которые она только что произнесла. Демон, решил Матео и хмуро отвернулся. Демон, которым может управлять лишь Бьянка… Завтракать ему резко расхотелось, и он вышел из дома, с силой захлопнув дверь. В гостиной остались только Мария, продолжавшая пить кофе так, будто ничего не произошло, и Бьянка, вздрогнувшая от хлопка. Звук болезненным эхом, отозвавшись в голове, утонул в паутине мыслей. Полночи она ворочалась на кровати, боясь, что он теперь уйдет. Конечно, он обиделся. Любой бы обиделся… Спина Матео растворилась среди зелени сада, и Бьянка уныло отвернулась от окна. Ну вот как ему теперь объяснить, что это вообще такое было? Что у нее не было выбора, что она хотела этого не больше, чем он… Да и поверит ли он? Она бы даже сама себе не поверила. — Я должна хоть что-то сделать… — вздохнула она. — Можешь помочь собрать ему сумку, — отозвалась Мария. Бьянка вздохнула вновь, уловив за спокойствием холодную жесткость. — Не хочу, чтобы он уходил… — Пара часов, чтобы он переключился с одной девушки на другую, — Мария опустила кружку на стол с легким скрежетом недовольства. — Демонстрация нагляднее некуда. — Ты его спровоцировала, — возразила Бьянка. — Я его не заставляла. Солнечные лучи пробежались по кусочкам пластика, и Бьянка задумчиво склонилась над ними. Из-за это он тоже обиделся. Может, даже гораздо больше чем за все вчерашнее. — А тебе на кажется, — после паузы спросила она, рассматривая пейзажи на магнитиках, — что это уже перебор? — Не кажется, — отрезала Мария и, взяв свой смартфон, вышла из дома. Дверь хлопнула даже громче, чем в первый раз, и Бьянка снова вздрогнула. Теперь вот еще и Мария… Эти магнитики были как дурной знак. Мария купила их тайком от нее. Что еще Мария может сделать тайком? Конечно, она ничего не сделает во вред ей, но вот ему… Кладбища Матео не любил, но, устав блуждать по заросшему саду и не желая возвращаться в дом, он в итоге свернул в сторону жутковатой старой церкви и, обогнув ее, вскоре оказался среди надгробий. В конце концов, в этом месте живые куда опаснее мертвых, решил он, осматриваясь. Большинство каменных могил густо заросли травой, надписей на них или не было вовсе, или они почти стерлись от дождя, ветра и времени. В некотором отдалении от основных захоронений был насыпан холм с большим крестом. Братская могила, как ему однажды сказала Мария. Вот только чья, он тогда уточнять не стал и, признаться, до сих пор знать не хотел. В противоположной стороне от холма располагались два мраморных склепа, стены одного из которых были украшены причудливым узором. Хотя бы живописно, подумал Матео и побрел туда. Увиденное его не разочаровало. На мраморе были высечены прекрасные цветы, похожие на розы, от безжизненной красоты которых ему, однако, стало немного не по себе. — Сильвия де Варгас, — прочитал он надпись над дверью и посмотрел на даты. Женщина умерла совсем молодой и была похоронена тут сорок лет назад. Этого оказалось достаточно, чтобы Матео догадался кто она: та самая двоюродная бабушка Бьянки, портрет которой висел в гостиной. Он с любопытством заглянул внутрь склепа и тут же отпрянул, почувствовав, как неприятный холодок пробирается под кожу. Там, в полумраке, в узком пространстве между тяжелых стен, стоял не один гроб, а два, так близко друг к другу, будто это было ложе любви, а не последние пристанище. И от этой странной, почти интимной близости становилось жутко, словно кто-то хотел обмануть смерть и навсегда остаться с любимым. Но она все равно оказалась сильнее, и на безжизненно-бледном мраморе стен не было другого имени. Так и не поняв, хорошо это или плохо, Матео снова заглянул внутрь и, прищурившись, различил надпись прямо над гробами: Я в этом доме навсегда. И я по ходу тоже, хмуро подумал он, отходя. Другой склеп был гораздо старее, проще и меньше первого. На стенах его не было ни цветов, ни каких-то иных узоров, мрамор местами потемнел, а сам он немного покосился. Над дверью снова была надпись. И снова женщина. — Мириам Гальярдо, любимая жена, — разобрал Матео стершиеся от времени буквы. Имя показалось знакомым, словно совсем недавно он его видел. Вот только где? Умерла она в конце девятнадцатого века. Может, в какой-нибудь книжке или в интернете?.. Прислонившись рукой к холодной стене, он посмотрел на две даты: рождения и смерти, интервал между которыми опять был не очень большим. А в этом доме вообще доживали до старости?.. С легким напряжением Матео заглянул внутрь, и ему снова стало не по себе. На это раз там вообще не было гроба, а на месте, где он должен был стоять, была выбита одинокая надпись: Прости меня. Да что это за место? Там — два гроба и одно имя, а здесь — одно имя и ни одного гроба!.. В очередной раз подумав, насколько странной стала его жизнь после знакомства с Бьянкой, Матео пошел дальше и прямо за склепом обнаружил нечто, чего увидеть совершенно не ожидал: два удивительно красивых каменных женских лица, запечатленных в момент великого горя и скорби. Это была единственная на все кладбище могила с надгробным памятником, массивным и искусно выточенным. Две совсем еще юные девушки склонились над умирающим дряхлым стариком и, сложив руки в молитве, оплакивали его. — Маркиз де Рибейра, — прочитал Матео надпись на могиле. Тот самый, в честь которого назвали особняк. На этот раз конец восемнадцатого века. И на этот раз умерший был уже немолод. Приятное разнообразие, подумал Матео и, мельком взглянув на старика, поднял глаза на плачущих красавиц, на нежных щеках которых навечно застыли холодные каменные слезы. Кто он им был? Отец, дед? Скорбь и страдания девушек были переданы так реалистично, что вызывали невольное сочувствие. — Какая тонкая работа… — пробормотал Матео и медленно развернул блокнот, совершенно забыв и про кладбище вокруг, и про собственные обиды. Однако едва он коснулся карандашом бумаги, как позади него что-то легонько зашуршало. Торопливо обернувшись, Матео встретился со спокойным изучающим взглядом. — Сеньор Матео, — сказала Мария, показывая на могилу, — на всякий случай, какую бы надпись на надгробии предпочли вы? Он раздраженно захлопнул блокнот, всем видом показывая, что разговаривать с ней не намерен. — Хозяйку дома нельзя расстраивать. Ни при каких обстоятельствах, — невозмутимо продолжила Мария и, вытянув руку, медленно погладила одну из мраморных женщин по щеке, словно пытаясь утереть ее каменные слезы. — Это — жена, и надгробие маркизу заказала именно она. Но если бы не было ее, — рука Марии небрежно махнула на другую каменную красавицу, — то в могилу бы он попал чуть позже. Но согласитесь, тогда бы композиция была незавершенной. Желание рисовать, и без того едва уловимое, пропало окончательно. Красивое надгробие, которым Матео до этого восхищался, внезапно стало иллюстрацией какой-то страшной трагедии. Две женщины и один мужчина, которого они, видимо, замучили. Интересно, чем? Плетками, подвалами? Что-то это ему напоминало… — Любовницу, кстати, похоронили здесь же, вместе с маркизом, — добавила Мария, рассматривая его хмурое лицо. — Это было справедливо. Потому что и умерли они вместе. Похоже, в той истории все было еще хуже, мрачно решил Матео. — А в этом доме вообще принято издеваться над мужчинами, да? — В этом вопросе, сеньор Матео, и женщины, и мужчины здесь всегда были равны. Он молча отвернулся к могиле, в глубине души надеясь, что Мария уйдет и оставит его одного. Желательно так же тихо, как и пришла. И что на него вчера нашло? Стоять-то рядом с ней жутко, не то что спать!..