– Он рад служить Четвертому королевству. – Он ребенок! – выпаливаю я. – Следи за тоном, питомец, – рычит Озрик, но командир качает головой. – Ничего, Оз. Наверное, она просто проголодалась. Я вспыхиваю от раздражения. Последний раз я ела кашу на завтрак. И, безусловно, проголодалась. Но не готова в этом признаться и разозлилась уж точно не поэтому. Нельзя использовать ни детей, ни их труд. – Я не голодна, – вру я. – Нет? – с издевкой отвечает Рип. – Жаль. Он тянется к подносу и начинает распределять ужин на три порции. Я чувствую аромат наваристого, сытного супа, вижу, как от каждой тарелки поднимается пар. Сбоку, возле трех железных чашек, лежит большая буханка хлеба. И я очень надеюсь, что по чашкам разлито вино. Вино бы мне сейчас, черт возьми, не помешало. Рип с Озриком принимаются за еду, позвякивая оловянными ложками, и этот звук действует мне на нервы. Молча страдая, я смотрю на них и, хотя и стараюсь этого не делать, слежу за каждым движением ложки, каждым движением кадыка Рипа. Глупая. Чего я вообще решила открыть свой глупый рот? Если уж и стоило его разевать, то только для того, чтобы запихнуть туда еду. – Тогда, выходит, клетка и впрямь существует. Я отрываю взгляд от пухлых губ командира, на которых блестят капли мясного бульона. – Интересно, а какая тебе с этого выгода, – непринужденно продолжает Рип, хотя его пристальный взгляд противоречит беспечному тону. Голод переплетается с тревогой и завязывается узлом вместе с растущим во мне гневом. Ленты в руке обвиваются вокруг пальцев и сжимают их. – Тебе и не нужно мною интересоваться, – пылко заявляю я. – Не соглашусь. Каждый раз, как кто-то из них подносит ложку ко рту и пьет суп, меня переполняет возмущение. Когда Озрик опрокидывает миску и залпом выпивает ее содержимое, гнев выходит наружу. – Клетка меня защищала. Вот в чем была моя выгода. Рип наклоняет голову. – От кого защищала? – От всех. Тишина пробивает стену между нами, начинает просачиваться сквозь трещинки. Не понимаю, какую игру он ведет. Не знаю, что последует за моими ответами. Рип берет третью миску и медленно продвигает ее ко мне. Железо скрипит по шершавому дереву. Рот наполняется слюной. Когда миска останавливается передо мной, я поднимаю глаза на Рипа. – Ешь, Аурен. Я прищуриваюсь. – Это приказ, командир? Вместо того чтобы клюнуть на мою провокацию, Рип неспешно качает головой и поднимает свою миску, смотря на меня темными глазами поверх ее края. – Думаю, с тебя довольно приказов, Золотая пташка, – шепчет он вкрадчивым тоном, от которого я начинаю ерзать на месте. Его ответ вынуждает меня опустить глаза от тяжести, которую даже мне не измерить. Не знаю, почему ответ столь сильно волнует меня, но это так. Как удается этому мужчине видеть меня насквозь, когда я так старательно пытаюсь воздвигнуть между нами стены? Я не забыла, с кем имею дело. Он, пожалуй, самый изворотливый стратег на свете, и, наверное, поэтому я чувствую себя рядом с ним не совсем в своей тарелке. Его поведение всегда противоречит моим ожиданиям. Но не сомневаюсь, что и в этом есть свой умысел. Чтобы чем-то себя занять, я поднимаю миску ко рту и глотаю, пренебрегая ложкой. Соленый бульон попадает на язык, горячая жидкость – утешение для моей робости. – Ты часто обедала с Мидасом? Я отвожу миску ото рта и смотрю на Рипа, сидящего на другом конце стола. Еще один вопрос. Вроде бы такой безобидный. Вроде обо мне, но имеет отношение к моему царю. Я не даю ответа, и командир Рип кладет перед собой буханку хлеба и берет с подноса нож. С педантичной меткостью он принимается нарезать ее на три равные части, и, стоит лезвию пройтись по корочке, как я чую аромат розмарина. Нарезав хлеб на три части, Рип передает один кусок мне. Назло ему я едва не отвергаю предложение, но мне так хочется есть, что не могу дважды отказываться, поэтому выхватываю у него ломоть. Командир проводит взглядом по моим рукам. – Может, хочешь снять перчатки, чтобы поесть? Я застываю. – Нет. Мне холодно. Рип смотрит на меня – они оба на меня смотрят, – и желудок у меня начинает сжиматься не только от голода, но и от беспокойства. Он подносит ломоть ко рту, и я повторяю за ним. Мы оба одновременно откусываем. Озрик же, наоборот, запихивает свой кусок в рот целиком и вызывающе чавкает. Крошки падают ему на куртку, и он рассеянно их стряхивает. – Будешь игнорировать и отклонять все мои вопросы? – проглотив, спрашивает Рип. Я старательно макаю хлеб в остатки супа, напитывая его бульоном, – больше для того, чтобы не тонуть во взгляде командира. – Почему тебя интересует, обедала ли я с Мидасом? Он кладет руку на стол, его взгляд непроницаем. – У меня есть на то причины. Я доедаю хлеб, вот только не могу насладиться его вкусом. – Верно. И не сомневаюсь, что причины заключаются в поиске слабых мест, я права? Ты наверняка пытаешься разузнать, насколько я для него важна. Что ты можешь получить в обмен на меня. – Я смеряю его взглядом. – Позвольте облегчить вам задачу, командир Рип. Мой царь меня любит. – Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке, – угрюмо усмехаясь, говорит он. Я выхожу из себя и со стуком ставлю миску на стол. – Я хотела в ней быть! – гаркаю я. Рип наклоняется, словно мой гнев его влечет, словно в том и заключалась его цель – разозлить меня, увидеть, как я сорвалась. – Хочешь знать мое мнение? – Нет. Он пропускает мои слова мимо ушей. – Думаю, это ложь. Испепеляя его взглядом, я удивляюсь, как у меня еще из ушей дым не повалил. – Неужели? Забавно слышать это от тебя. И вот, наконец, невозмутимость Рипа дает трещину. Он прищуривается, глядя на меня черными глазами. – Раз уж хотите обсудить ложь, скажите, командир, ваша правая рука знает, кто вы такой на самом деле? А знает ли об этом ваш король? – провоцирую я. Они с Озриком застывают на месте. Я мстительно смотрю на Рипа, радуясь, что обернула ситуацию против него, застала его врасплох. Его шипы как будто сгибаются – возможно, от гнева или угрозы, не знаю. Голос Рипа становится низким. Жестким. Как зубчатые скалы вдоль берега.