– Я не считаю, а знаю. Он говорит так уверенно, что подкрадывающееся подозрение вынуждает меня спросить следующее: – Они ведь знают, что и ты тоже фейри? Кивок в темноте. – Знают. Если бы мы не шли, я бы на минутку присела, чтобы обдумать его слова. Голова кружится, когда я качаю ей, рот приоткрывается от стольких незаданных вопросов. – Но это… это… Как? – Как я уже сказал, они – мой Гнев, и мы уже давно работаем бок о бок. Порой им я доверяю даже больше, чем себе. Они никогда меня не предадут. – Но ты – фейри. Ореанцы нас ненавидят. Даже если твой Гнев хранит эту тайну, почему никто до сих пор не догадался, кто ты? Как не просочилась правда? Его глаза сверкают в темноте. – То же самое могу спросить у тебя. – Я-то прячусь, – возражаю я. – Ну, или пряталась до того, как покинула Хайбелл. Но ты… ты овеян недоброй славой с тех пор, как король Ревингер сделал тебя своим командиром. Неужели никто этого не видит? Рип пожимает плечом. – Люди верят в то, что слышат, если это соответствует их предрасположенности. Они верят, что я созданный королем Ротом монстр, а я им позволяю так думать, потому что это меня устраивает. – А твой король знает? Уголки его губ приподнимаются. – Еще один вопрос королю, а я уже сказал, что мы играем не ради подобных вопросов. Я перевариваю его слова, как кусок мяса, переворачиваю их, пытаюсь понять. – Надеюсь, ты прав насчет своего Гнева. Если нет, то я влипла. – Я прав. Но теперь ты должна мне правду. Волнение набрасывается на меня, как стая птиц. – Что тебя интересует? – Кто твоя семья? Кости в груди будто сомкнулись, перехватив дыхание, я почти осязаю свое удивление. – Моя семья мертва, – с трудом произношу я. Он останавливается. – Имя, Золотая пташка. Его вопрос давит, требует. Не стоило меняться с ним правдой за правду. Я должна была догадаться, что плата будет непомерно высока. – Я не помню имени своей семьи. – Признание мучает меня. Царапает изнутри, оставляя саднящую рану. Рип дает мне секунду тишины, чтобы я успокоилась, – или чтобы обмануть, заставить думать, что он не будет допытываться, но я знаю, что это не так. Рип только и делает, что бросает вызов, любопытствует, подстегивает и липнет. Наверное, поэтому его и зовут Рипом. Потому что он проникает людям в головы, разрывая, вскрывая их правды. – Откуда ты родом? – Почему тебя это интересует? – огрызаюсь я в ответ. – Как ты воспользуешься этим против Мидаса? Я вижу в темноте очертания его руки, сжавшейся в кулак. – Я уже говорил тебе, что о нем мы говорить не будем. Все прежнее безмятежное спокойствие, что было между нами, внезапно бесследно исчезает. Но так лучше, пытаюсь я себя убедить. Лучше нам не сближаться, так правильнее. – Когда я впервые тут очутилась, Озрик сказал, ты ждал, что я буду петь, выдам тайны Мидаса, – напоминаю я. – Так что давай ты не будешь это отрицать и делать из меня дуру. Не пытайся меня обмануть. Рип презрительно фыркает, и это звучит грубо, злобно. – Единственный, кто тебя обманывает, – твой Золотой царь. Скажи, когда ты решила обменять свою жизнь на это? – беспощадно спрашивает он. Я поджимаю губы, но его злоба напоминает, что он самый настоящий ублюдок, напоминает, кто он для меня. Его гнев возвращает меня в знакомые воды, далекие от той сбивающей с толку промашки, которую мы сегодня допустили. Мы не друзья. Не союзники. Мы по разные стороны баррикад. – Я всегда буду выбирать его, – говорю я в темноту и отворачиваюсь от командира. – Ты это уже говорила, – хлестко парирует он. – Интересно, если поменять вас местами, он так же легко откажется от своей правды ради твоей? На какие жертвы пошел твой царь ради тебя? – Он многое для меня сделал, – возражаю я. Лицо Рипа становится бесстрастным, холодным, как ночной воздух. – Верно. Например, научил стыдиться своей сущности. Я вытягиваюсь в струнку, чувствуя, как плавлюсь от боли. Чувствуя, как подступают к глазам слезы, и смахивая их прежде, чем те прольются. Я так злюсь на себя! Почему я позволяю словам Рипа так на меня действовать? Как так получается, что ему всегда удается нанести мне удар одним словом? Рип поворачивается и куда-то показывает, и я следую за направлением его руки. В нескольких шагах стоит большая, обнесенная стеной повозка, в которой обычно держат пленников. Рядом, у небольшого костра, на страже стоят несколько солдат Четвертого королевства. Некоторые смотрят в нашу сторону и встревоженно друг с другом переглядываются. – Твоих стражников держат там. Уверен, они составят тебе хорошую компанию. Иди, обменивайся с ними историями о величии Мидаса. А у меня есть дела поважнее. Грудь разрывает от боли, когда Рип резко поворачивается и уходит. Он грубо приказывает собравшимся солдатам впустить меня, но при этом не спускать с меня глаз. А потом направляется в лагерь, не удостоив меня взглядом, не заметив, как на моей щеке застывает слезинка. Боль в груди не стихает, даже когда я, наконец, вижусь со стражниками и убеждаю себя, что они в порядке. Потому что, пусть я и рада с ними встретиться, узнать, что их не убили и не ранили, я также безутешна и потрясена до глубины души. Безутешна, ведь среди стражников нет того, кого я действительно искала, хотела увидеть. Единственного человека, который мог заставить меня хоть на миг почувствовать себя дома, нет. Не найдя среди стражников Дигби, я чувствую боль сродни удару под дых. Больно. Последняя моя надежда разрушена, и это больно. Стражники Мидаса живы, а вот моих стражников нет. Сэйл погребен в снежной могиле, а Дигби потерян навеки. И я вынуждена узнать об этом сейчас, после язвительных слов Рипа, которые продолжают царапать мне грудь. Когда я в одиночестве возвращаюсь в свою палатку, из моих глаз капают хрустальные слезы. Украдкой подсматривающая звезда закрывает глаз и прячется за облаками. Глава 26 Царица Малина – Проклятье. В ответ на мое со свистом вырвавшееся ругательство Джео, красивый мужчина, растянувшийся на моем кресле, бросает на меня взгляд. – Что-то случилось? Со вздохом я поднимаю глаза от письма и бросаю на стол. – Франка Таллидж не может со мной встретиться, поскольку сейчас она не в Хайбелле. Она уехала в путешествие на шесть месяцев, – раздраженно произношу я. – А это плохо? – спрашивает Джео. Я тру виски, а потом откидываюсь на спинку стула и все свое внимание перевожу на него. – Да, это плохо. Семья Таллидж имеет личную стражу из семисот человек. А эти люди могут мне понадобиться, поэтому так важно заручиться верностью Франки. Джео тут же вскакивает, и я на мгновение отвлекаюсь от дел. На нем нет рубашки, веснушки на его коже напоминают хлопья корицы, добавляя пикантности мускулистому, до неприличия прекрасному телу.