Поэтому я намерена сильнее распалить эту ненависть, подпитывать ее, чтобы обернуть себе во благо. Все это время я стараюсь показать, что мы с Тиндаллом разные, заставить их любить меня так же неистово, как они презирают его. Разносится весть о том, что я раздаю дары, толпа прибывает, и моим стражникам приходится старательно следить за тем, чтобы соблюдалась очередь. Вскоре нам уже нечего раздавать, и я испытываю облегчение, потому что больше ни минуты не желаю сидеть под снегопадом. Я завернулась в меха, но все равно замерзла и хочу до наступления темноты вернуться в свой замок к потрескивающему в камине огню. На моем лице безмятежная улыбка, когда подводят еще одну женщину. Она кутается в пальто с заплатами на локтях, и вряд ли под ним у нее что-то есть. Взгляд у нее угрюмый, зубы прогнили, на бедре она держит младенца, а к ноге цепляется еще один. Я не могу побороть приступ ревности, который накатывает на меня при виде их. Я должна была родить сильного сына. Послушную дочь. Мой замок должен быть полон наследников, а вместо этого там пустая золотая гробница. Женщина передвигается, то и дело спотыкаясь, и я знаю, что стражники выбрали ее из толпы только потому, что она выглядит еще большей оборванкой, чем остальные. – Подойди, – зову я. Направляясь ко мне, она рыскает взглядом по столу, полному убывающей груды даров. – Монеты и ткань для женщины, игрушки для ее детей, – отчетливо произношу я. Мои советники хватают подношения для нее и передают их стражнику, который идет к ней со стопкой. Она смотрит на охапку, на стражника, снова на меня, но руки не протягивает. Я наклоняю голову. Возможно, она глухая. – Ваша царица жалует вам отличные дары, мисс, – говорит Бартал, нетерпеливо сводя брови. – Поблагодарите Ее Величество и примите ее благословение. Когда женщина вновь смотрит на меня, в ее глазах словно вспыхивает медленно тлеющее пламя. – А для чего это? – хриплым голосом спрашивает она. Мои белые брови сходятся на переносице. – Прошу прощения? Ребенок на ее бедре ерзает, цепляется за ее плечо, посасывая беззубым ртом мокрое пятно на грязном пальто матери. – Все это, – говорит она, показав на стол. – Для чего это? – Это мой дар народу. С целью облегчить страдания, – отвечаю я. Женщина смеется. Омерзительным, резким смехом, словно она целыми днями сидит в дыму либо холод заморозил ее голосовые связки. – Думаешь, несколько монет и кукол облегчат наши страдания? Великая царица Кольер благословляет нас одной монетой. Как по-царски. Должно быть, это безмерная для тебя жертва, когда живешь там, в своем золотом дворце. – Умолкни, женщина, – гаркает страж и зловеще шагает вперед. Я поднимаю руку, чтобы его остановить. Взглядом обвожу толпу, нахожу людей, которые с интересом смотрят на женщину, некоторые даже кивают. Разочарованно скрежещу зубами. Все должно было быть иначе. Я хочу, чтобы они с благодарностью преклонили передо мной колени. Намерения состояли в том, чтобы люди увидели, как я о них забочусь, пока Мидас продолжает их не замечать. А эта глупая женщина все рушит. – Где ты была столько лет, пока пренебрегали нашими трущобами? – спрашивает она. Мне нужно вернуть контроль над происходящим, нужно обернуть его в свою пользу. – Вами пренебрег царь Мидас, а я… – Ты тоже пренебрегла нами, – говорит она, и мои советники охают от того, что она осмелилась меня перебить. Толпа словно надвигается, атмосфера накаляется чем-то омерзительным. – Пока ты грелась в своем дворце, знаешь, как жили мы? Как умирали от холода и голода? – громко спрашивает она. – Нет, ты всего лишь холодная стерва, которая делает вид, что ей не все равно. Мне не нужны твои блестящие безделушки. Мы хотим реальной помощи! – кричит она. Женщина заканчивает свою тираду, плюнув на землю, и хотя слюна не касается даже моих юбок, кажется, будто она плюнула мне в лицо. Мои охранники тут же окружают ее и начинают утаскивать, но она вопит лишь громче, воинственнее, а ее дети подхватывают ее возмущения собственными воплями и визгами. – Не прикасайтесь ко мне! – кричит она, а потом обращается к толпе. – Не берите взятки у Ледяной царицы, чтобы облегчить ей совесть, когда она спит в своей позолоченной постели! Что бы она ни говорила, толпа заглушает ее крики, когда женщину уволакивают с площади. Я сжимаю пальцы под столом в кулаки. Бросаю взгляд на советников, чувствуя, как закипаю от гнева. – Приведите следующего. Хочу с этим покончить, – приказываю я. Уилкокс бросает на меня взволнованный взгляд, однако я не знаю, со мной ли он связан или с движущейся толпой. Кто-то смеется и сыплет ругательствами в сторону женщины, но большинство наблюдают, раздумывая над ее словами и бросая на меня подозрительные взгляды, как на испорченный фрукт. Они мысленно решают, на чьей они стороне. – Следующий! – выкрикивает страж. Но никто не выходит вперед. Люди уходят злыми, настороженными. Смотрят на меня не с почтением и восторгом, а с враждебностью. Никто из этих оборванцев не подходит, чтобы принять мои дары. Я сжимаю губы. – Пора уходить, Ваше Величество, – молвит рядом стоящий Увен. – Я не позволю этому сброду указывать мне, что делать, – огрызаюсь я. Джео тоже подходит и шепчет мне на ухо: – Взгляните на них, моя царица. Вы потеряли народ. Они смотрят на вас так, словно хотят разорвать на части. Нам нужно уходить. Я оглядываюсь по сторонам и осознаю истину его заявления, увидев, как люди надвигаются на нас, не обращая внимания на крики стражников и приказы отойти. Атмосфера переменилась в мгновение ока, словно они ждали повода. В воздухе витает угроза, грязные руки сжимаются в кулаки, холодные потрескавшиеся губы растягиваются в усмешках. – Хорошо, – резко говорю я, согласившись отступить, хотя меня это раздражает. Глупый, неблагодарный народ. Как они смеют пренебрегать своей истинной правительницей! Я встаю со стула, стараясь не выдать волнения. Направляюсь обратно к карете вместе с Джео, но толпа тут же заходится криком, насмехается, шипит. Словно мое отступление подтвердило предполагаемые догадки. Мы с Джео в окружении восьми стражников быстро идем к карете, и наложник сжимает мою руку, побуждая поторопиться. Сердце заходится в груди, когда люди начинают швырять вещи в стражников, в нас бросают мои же дары, и они бренчат о новые доспехи моих солдат. Народ наступает на нас, и Джео поднимает руку над моей головой, защитив и убедившись, что в меня не прилетел ни один предмет. Я пригибаюсь и иду быстрыми шагами, мы спешим, а нас укрывают стены из стали и силы. Вскоре нас сажают в карету, и кучер срывается с места, как только закрывается дверь. Крики стали громче, сотни недовольных изрыгают глухой рев. Я вздрагиваю, когда в карету начинают бросать вещи, какой-то прилетевший предмет чуть не разбивает окно. Джео напряжен, резким движением он задергивает занавески, продолжая прикрывать меня рукой. Я отпихиваю его; от того, как быстро изменилась ситуация, меня переполняет досада, осколком льда пронзает гнев. – Вы в порядке? – спрашивает Джео. Я резко смотрю на него. – Конечно, нет! Все мои усилия потрачены впустую, – цежу я сквозь зубы. – Я битый час раздавала дары, а теперь эти неблагодарные крысы решили, что могут восстать против меня? Карета катится вперед, отдаляясь от разъяренной толпы, а голова идет кругом от мыслей. Я хотела, чтобы они противостояли ему. Не мне. Я просчиталась, и это злит меня сильнее всего. Отец всегда говорил, что люди всего лишь незажженный фитиль, готовый разгореться ярким пламенем. Я должна была заставить их держать для меня свечу, а не сжигать меня ею. – Черт знает что, – возмущаюсь я. – Хочу, чтобы ту женщину наказали. Джео молчит и правильно делает, потому что мой темперамент – это арктическая злоба, которая может ужалить в любую минуту. Карета делает резкий поворот, отчего я чуть не налетаю на стенку, а потом резко останавливается. Джео хмурится и смотрит в окно. – Кажется, мы свернули в переулок, чтобы спрятаться от толпы. На пути какая-то повозка. – С меня довольно! – злобно рявкаю я и распахиваю дверь. – Моя царица! – зовет Джео, но я выхожу и захлопываю дверь перед его носом.