Я впадаю в ступор. Что? Что? Я замираю, мое сердце начинает безудержно биться в груди, как будто я рыба, которую только что сняли с крючка и выпустили в воду, вернув в безопасную гавань. Я с недоумением смотрю на лежащую в тени фигуру. Рип не будет брать меня силой. Он даже не приблизился. Он просто… лежит на втором паллете. И вдруг я замечаю, что тот очень длинный и подлажен под его рост. – Это уловка? – задыхаясь, выпаливаю я дрожащим голосом. Я по-прежнему сжимаю в руке узелок со снегом, да так сильно, что ногтями едва не прорываю ткань. Тут же его отпускаю и роняю на пол. Командир молчит, поправляя меха так, чтобы устроиться поудобнее, и я понимаю то, что должна была осознать раньше. Почему в палатке столько удобств, почему она стоит дальше остальных, почему здесь столько меховых шкур, и даже пол ими устлан. Для палатки пленницы никто бы так не старался. Но совсем другое дело, если бы пленнице пришлось делить палатку с командиром. У меня перехватывает дыхание. – Так это твоя палатка. Рип лежит на спине, а значит, его шипы все так же спрятаны. – Разумеется, эта палатка моя, – отвечает командир. – Зачем? Зачем ты привел меня сюда? – спрашиваю я, продолжая сидеть, согнув коленки и кутаясь в меха. Командир резко поворачивает голову и смотрит на меня. – А ты предпочитаешь спать на снегу? – Разве я не должна быть с остальными пленными? С наложницами и стражниками? – Я бы предпочел за тобой приглядывать. Я настораживаюсь. – Почему? Когда он не дает ответа, я щурюсь, смотря на лежащий в тени силуэт. – Ты держишь меня здесь, чтобы твои омерзительные мужчины не надругались надо мной посреди ночи без твоего разрешения? Я вижу, как он напрягается. Вижу, но еще сильнее это ощущаю. В воздухе так и парит его раздражение. Опираясь на локоть, он медленно привстает и с гневом, жертвой которого я не хочу становиться, пристально на меня смотрит. – Я безоговорочно доверяю своим солдатам, – выпаливает он. – Они тебя не тронут. Это тебе я не доверяю. Поэтому ты спишь здесь, в моей палатке. Твоя верность Золотому царю говорит о твоей личности, и я не позволю своим солдатам испытывать на себе бремя твоих козней. От шока у меня открывается рот. Он держит меня здесь, чтобы я не навредила им? Эта мысль так нелепа, что почти абсурдна. Но он такого низкого обо мне мнения… Меня никоим образом не должно это волновать. Но его слова задевают. Этот мужчина, который лжет о своей истинной сущности, который командует жестокой, варварской армией, осмеливается смотреть на меня свысока? Ради всего святого, он известен как командир Рип. Он отрывает головы своим недругам и оставляет их истекать кровью, а его король бросает после себя гнилые трупы павших солдат. – Я не хочу быть тут с тобой, – цежу сквозь зубы. Он снова ложится, словно его и вовсе это не волнует. – Пленникам не положено выбирать место для ночлега. Будь благодарна, что у тебя есть хотя бы это. Его слова снова приводят меня в бешенство, и я пытаюсь разгадать подтекст. – И что ты хочешь этим сказать? Где остальные наложницы? Стражники? Он не отвечает мне. Подонок просто закрывает глаза рукой, будто уже готов ко сну. – Я задала тебе вопрос, командир. – А я предпочту на него не отвечать, – парирует он, даже не сдвинув руку. – А теперь молчи и спи. Или тебе нужен кляп, чтобы пропало желание болтать? Я недовольно поджимаю губы. Он такой жуткий, что вполне может исполнить свою угрозу, поэтому вместо того, чтобы всю ночь спать с кляпом во рту, я молча ложусь обратно. Несмотря на то, что от настойки меня клонит в сон, я больше часа сижу, прислонившись спиной к палатке и наблюдая за командиром. Просто на случай, если это какая-то уловка, просто на случай, если он вдруг захочет напасть, когда я засну и окажусь в самом уязвимом положении. Но чем дольше я пытаюсь бодрствовать, тем тяжелее становятся мои веки. От каждого движения глаза щиплет, веки наливаются свинцом, но я снова и снова заставляю себя их не закрывать. Но вскоре проигрываю битву, и меня начинает одолевать сон из-за алкоголя вкупе с обезболивающим. Наконец я поддаюсь охватившей меня усталости и забываюсь сном в палатке своего врага. Глава 8 Аурен – Пойдем, Аурен. Я оглядываюсь на Мидаса, на его протянутую руку. Для большинства такой незатейливый жест, а для меня – целое событие. Мне понадобилось время, чтобы с готовностью принять его руку. Прежде, когда он так делал, меня била нервная дрожь. Но он был со мной так терпелив, так добр. Я не знала такой доброты с раннего детства – когда еще жила вместе с родителями в нашем безопасном доме. Я беру Мидаса за руку и с тоской гляжу на горящий в нескольких ярдах костер, на собравшихся вокруг него на траве кочевников, на сверкающий за ними пруд. Как правило, мы с Мидасом странствуем одни, но скоро нам предстоит пересечь границы Второго королевства, а там всегда больше странников. Уже несколько дней нога в ногу с нами бредут кочевники, и они возбуждают мое любопытство. – Разве нам нельзя разделить с ними огонь? – спрашиваю я, когда Мидас начинает тянуть меня за собой. Ночь такая приятная, веет легкий ветерок, а черное как смоль небо усыпано звездной пылью. – Нет, Драгоценная. У меня каждый раз душа замирает от этого прозвища. И переполняет вновь обретенное счастье от того, что мужчина, да еще и такой красивый, называет меня драгоценной. Я все время думаю, что и этого счастья меня лишат, что он уйдет, но Мидас говорит, что я не должна о таком тревожиться. Он увлекает меня к нашему небольшому костру, и я устраиваюсь подле него. Прижимаюсь бедром к его ноге, поскольку тоскую по телесному контакту. Теперь, когда меня трогают без намерений причинить боль, я не могу насытиться этими прикосновениями. – Почему? – с любопытством спрашиваю я. Мидас такой дружелюбный и обаятельный. Меня удивляет, что его, похоже, не интересует общество других людей. Он отпускает мою руку, чтобы взять поджаренное им мясо, и отламывает мне кусок побольше. Я улыбаюсь, принимая его, и с удовольствием кусаю. – Потому что лучше нам держаться особняком, – терпеливо поясняет Мидас, очищая мясо от костей и поедая его. – Аурен, людям доверять нельзя. Я смотрю на него, задаваясь вопросом, не усвоил ли он этот урок на собственном горьком опыте, как я. Вот только мы оба не любим обсуждать наше прошлое, и я рада, что он меня не подстрекает. Здесь и сейчас мы оба счастливы. – Я думала, было бы неплохо примкнуть к чьему-нибудь обществу, – тихонько признаюсь я и, слизывая с пальцев жир, доедаю свой кусок. – Мы уже пару месяцев странствуем только вдвоем. Подумалось, я тебе могу наскучить, – подтруниваю я, но за моей шуткой всегда прячется вопрос, всегда скрывается легкая неуверенность в себе. Я до сих пор не понимаю, почему такой, как Мидас, волнуется за такую, как я. Мидас поворачивается, чтобы взглянуть на меня. В его глазах сияет оранжевое марево пламени, отчего в них искрится тепло. Он протягивает руку и ласкает большим пальцем мою щеку. – Аурен, ты никогда мне не наскучишь. Ты идеальна. У меня перехватывает дыхание. – Ты считаешь меня идеальной? Он наклоняется ко мне и целует, и я напрочь забываю, что наши губы испачканы едой и от моих волос пахнет дымом от костра. Мидас считает меня идеальной. Он спас меня и никогда не потеряет ко мне интерес, а еще находит меня настолько идеальной, что целует. Я и не догадывалась, что когда-нибудь испытаю подобное счастье. Отстранившись, Мидас проводит ласковым пламенным взглядом по моему лицу, в его глазах читается обожание.