– Постойте… Хотите сказать, что благодаря технологии внутри нас мы с Малакаем не можем умереть? – Нет, – отвечает доктор Прайс, – вовсе нет. Вы можете умереть. Вы же знаете, что можете. – Я-то знаю, – отвечаю я, вспоминая Блю. – Вы можете перестать дышать, но вернетесь к жизни; ваше сердце может перестать биться, и вы все равно вернетесь к жизни; но технологии в вашем теле перестанут исправлять любой нанесенный вам ущерб в случае смерти мозга. Если не будет нейронной активности, то вас уже не вернуть. Но если останетесь невредимы, живы и целы, то не будете стареть, ваше тело всегда будет здоровым, вы не умрете. – Как вампиры, – шепчет Малакай. – И как только Хэппи добудет формулу технологии, сохраняющей жизнь, формулу вечной жизни, тогда у нее будет вся необходимая сила для того, чтобы нажать кнопку перезагрузки мира – и никто ничего не сможет с этим поделать. – И что, это все? – спрашивает Малакай. – Вы просто сдались? Доктор Прайс улыбается и откидывается назад. Кажется, он само спокойствие. – Мы не сдаемся, молодой человек, мы побеждаем. Нас превзошли во всех мыслимых отношениях. Машина может рассчитывать шансы и результаты в миллиард раз быстрее, чем самый умный человек, ее нельзя убить насилием, ядом или временем, ее армия в десять раз больше нашей, она контролирует погоду, у нее есть доступ к оружию, о котором нам и не мечтать… мне продолжать? Единственный способ победить – это не бояться, понимаете? Кажется, я почти понимаю, почему отказ от борьбы есть своего рода победа. Почти понимаю. – Вы правда не боитесь? – спрашиваю я. – Нет, – отвечает доктор Прайс, – совсем. – Однажды, завтра или, может, через год, все исчезнет во мраке? – спрашивает Малакай. – Без предупреждения, без шанса попрощаться? – Все станет прахом без лишних церемоний, – подтверждает доктор Прайс. – Тогда зачем вы сражались в Мидуэй-Парке? – спрашиваю я. – Мидуэй был последней каплей, – объясняет доктор. – Это был последний раз, когда я готов был смириться с гибелью людей. Какое-то время мы сидим в тишине, размышляя над его словами. – Чушь собачья, – наконец, не выдерживает Малакай и встает из-за стола. – Не собираюсь торчать здесь и ждать конца, я лучше умру в битве. – Вы предпочтете стать одним из них? Носителем? – спрашивает доктор Прайс. – Есть участь пострашнее смерти, мистер Баннистер. Малакай, со страхом в виртуальных глазах неуверенно смотрит на пожилого доктора. – Вы правы, – говорит он, – поэтому мы и сражаемся. Малакай бросается к сцене, где бесстрастный оркестр стучит по своим инструментам. Он отталкивает контрабасиста, и музыка резко прекращается, последний звон тарелки эхом разносится по комнате, танцоры перестают танцевать, и приглушенная болтовня стихает. – Люди Чистилища, – обращается он, поднимая обе руки, чтобы привлечь внимание толпы, – ваши братья и сестры там, в реальном мире, умирают, подвергаются пыткам, их используют в качестве Носителей, пока вы сидите здесь, в бездушном комфорте, в ожидании легкой смерти. Вы сражались в Мидуэй-Парке, вы боролись за то, что было правильно, боролись за наше право на жизнь, а не за то, чтобы наши судьбы решались машинами! Пойдемте с нами, со мной и Лукой, и вместе мы можем победить Хэппи! Виртуальная комната погружается в тишину, танцоры, по-прежнему обнимающие друг друга, неподвижны, люди в баре, наряженные в костюмы и платья, смотрят на Малакая. Доктор Прайс улыбается. А затем басист возвращается на сцену, и музыка снова играет. Постояльцы Чистилища продолжают общаться, танцующие снова покачиваются в такт и кружатся, бармен наливает безвкусные напитки, а Малакай, ошеломленно оглядывая комнату, возвращается в кабинку. – Боже, я правда думал, это сработает, – бормочет он, сползая на сиденье. – Если больше никто с нами не идет, – я обращаюсь к доктору Прайсу, – то хотя бы скажите нам, как отсюда выйти. – Я скажу вам, – отвечает старик, – но помните, что Безопасная смерть дает вам девяносто процентов вероятности выживания при каждом выходе. Один шанс из десяти, что наступит смерть мозга. Один к десяти, что вы не вернетесь. – Сколько раз Молли выходила? – спрашиваю я, беспокоясь за безопасность сестры. – Одиннадцать, – отвечает доктор Прайс. – Молли вместе с Дэй Чо и парой других ребят вызвались стать нашими часовыми. Каждый раз, когда срабатывает один из наших беззвучных сигналов тревоги, кто-то из добровольцев автоматически выходит из своей капсулы, чтобы проверить угрозу. – И вы им позволяете? – спрашиваю я. – Вы позволили горстке ребят взять всю опасность на себя? – Они настаивали, – отвечает доктор. – Ваша сестра и другие часовые – очень храбрые молодые люди. – А вы этим пользуетесь, – я встаю. – Рассказывайте, как отсюда выбраться. – Просто выйдите на улицу, – отвечает доктор, снова потягивая свой напиток. – Просто выйти? – переспрашиваю я. – Как только выйдете из отеля, ваша криокамера откроется, и вы вернетесь в реальный мир. Кто угодно и когда угодно может выйти, но никто этого не делает. – Да, – отвечаю я, – вот уж действительно, когда люди напуганы, они готовы поверить всему. Мы с Малакаем покидаем Этсетера Прайса и пробираемся сквозь толпу танцующих. – Я не уйду без Молли, – говорю я другу. – Знаю, – он покачивает головой в такт музыке. – Слушай, а играют они довольно неплохо, и правда привыкаешь. – О чем ты? – отвечаю я, ускоряясь. Мы проходим через вестибюль отеля к лифту. Я нажимаю кнопку вызова, жду. – Встретимся на улице, – говорит Малакай, оглядываясь в сторону выхода. – Чувствую себя странно, хочу поскорее выбраться отсюда. – Что значит «чувствую себя странно»? – спрашиваю я. – Здесь же невозможно ничего чувствовать. – Не, голова просто устала. – Ладно, – говорю я, – увидимся на той стороне. Подъезжает лифт, я захожу внутрь, а Малакай идет к выходу. Я вижу, как он стоит перед изысканно украшенными дверями, разглядывая узоры на матовом стекле, затем тяжелая решетка лифта закрывается, и меня уносит вверх. Пока я стою в шатком старом лифте и наблюдаю, как загораются цифры, когда мы проезжаем этаж за этажом, я чувствую, как меня охватывает спокойствие, своего рода безмятежность, чувство безопасности. Я улыбаюсь старому лифтеру; его не сходящая с лица ухмылка становится шире. – Надеюсь, в этот раз он не упадет, – говорю я, и старый лифтер едва заметно кивает в ответ. Лифт, сотрясаясь, останавливается, я выхожу и направляюсь к комнате Молли. Еще более странные персонажи видеоигр поглядывают на меня из щелей в дверях, тараканы передо мной снуют туда-сюда и разбегаются в разные стороны. Я стучу в дверь Молли и жду, прислушиваясь к скрипам и стонам этого странного места. Дверь открывается, Молли улыбается мне: – Привет, Лука, – говорит она, и в голове снова мелькают слова о том, что надо быстрее убираться отсюда, но я никак не могу за них ухватиться. – Молли, послушай, – начинаю я, – прости меня… за отца. Мне очень жаль, что ты так об этом узнала. – Ах, это, – отвечает сестра, улыбка на ее лице слегка подрагивает, а затем снова оживает. – Это ужасные, ужасные новости, но, думаю, в глубине души я знала, что он никак не мог выжить. «Все это неправильно, – думаю я. – Почему она вдруг так спокойна? Как она так скоро смирилась с… с…» Но мысль угасает, и меня самого охватывает чувство безмятежности. – Все это так ужасно, согласна? – спрашиваю я. – Ужасно, – отвечает она, – ужасно и страшно. Так много людей погибло. – Очень много, – отвечаю я, и где-то глубоко-глубоко в моем подсознании звенит звоночек, что-то не так. «Когда окажешься внутри… выбирайся оттуда быстрее… выбирайся быстрее… выбирайся…» – Думаю, – говорю я невероятно спокойным голосом, – думаю, нам пора уходить, Молли. – Уходить? Но зачем? – спрашивает она. – Здесь так хорошо. Все наши друзья здесь. – Все наши друзья здесь… – повторяю я, но затем вспоминаю Пандер, Игби, Акими и Пода. – Все наши друзья, – повторяет Молли, – и мы можем танцевать, слушать музыку и быть рядом с ними. – Молли, – говорю я теперь медленным и мечтательным голосом, – помнишь, что ты сказала мне, когда вошла в капсулу? – Нет, – она улыбается, – а что я сказала? – Не могу вспомнить… вроде «выбирайся». Кажется, ты сказала «поскорее отсюда выбирайся». – Зачем бы я стала такое говорить? – спрашивает сестра, на лице ее появляется озабоченность. – Здесь мы в безопасности, Лука, и у нас есть все, что нам нужно. – Но мы с Малакаем, – говорю я, указывая на лифт, – мы уходим.