– Кто это? – спрашиваю я, внезапно испугавшись того, что могу увидеть. – Взгляни, – говорит Носитель Мэддокса, протягивая руку. Я подхожу ближе, мое сердце начинает бешено колотиться, когда я вижу ее каштановые волосы и большие залысины там, где волосы, словно, вырвали. Я подхожу к операционному столу, медленно обхожу его кругом; вижу веснушчатые щеки, дикие голубые глаза, выражение безумия и гнева, высеченное на ее лице. – Боже мой, – шепчу я, – Мейбл. Она последняя, кого мы освободили из Аркана: испуганный маленький ребенок, отказавшийся бежать вместе с нами. Она одна спустилась в железнодорожные туннели, где ее заживо съели крысы. По крайней мере, я так думал. – Когда мы нашли ее, – говорит Мэддокс, выводя меня из состояния шока, – крысы съели большую часть ее тела, они отгрызли ей глаза, язык. Но она была жива. – Вы… как вы узнали? – Она была совершенно безумна, не понимала, как выжила, просто кричала снова и снова. Но, как видишь, она еще пригодна. – Вы сущее зло, – выплевываю я, запинаясь. – Чтобы добиться перемен, необходимы жертвы, – отвечает мне Хэппи через Мэддокса. – И так всегда? – раздается голос Тайко у меня за спиной. Я наблюдаю, как на лице Мэддокса проявляется любопытство, когда его светящиеся глаза встречаются с глазами Тайко. «Неужели у них могут быть разногласия? – думаю я. – Они ведь единый организм». Гален наклоняется вперед. – Видишь ли, Лука, все, что произошло, и все, что должно произойти, идет на благо планеты и на благо людей. – Но не на благо тех, кто еще остался в живых, – возражаю я, смотря со слезами на глазах на девочку, которую не смог спасти. Гален смеется. – Иногда нужно мыслить масштабнее, за пределы нашей собственной незначительной жизни, – улыбается он. – Завтра на рассвете, Лука, ты будешь стоять на сцене и говорить миру правду: ты присоединился к нам. – Когда получите то, что хотите, – говорю я, – как только поймете, как работает исцеляющая технология, убейте нас обоих, пожалуйста, меня и ее. Гален смотрит на Тайко, Носитель берет меня за руку и ведет обратно к лифту. Мы спускаемся на три этажа, в большую комнату. Тайко останавливается в дверях. – Это твои апартаменты на ночь. В шесть утра тебя заберут на первый этаж. Он закрывает дверь. Щелкает замок, и я остаюсь один. Похоже, кому-то пришло в голову сделать эту комнату похожей на номер высококлассного отеля. Глянцевый черный пол и стены залиты светом скрытых светильников. Дальняя стена – это огромное окно в пол с видом на город. Кровать с балдахином, наполовину утопленная в полу, с черными простынями и подушками. Я не двигаюсь с места. Я думаю о Мейбл, привязанной к операционному столу, потерявшей рассудок более девяти недель назад. «Сколько же она пробыла одна в тех туннелях? Как долго крысы поедали ее, пока раны на ее теле заживали снова и снова?» Я прохожу через комнату и открываю дверь в ванную. Я иду в душ, спотыкаясь и на ходу стягивая с себя военную форму Совершенного. Я долго стою в душе, наблюдая, как вода стекает в канализацию. Слушаю мерный шум текущей воды и стараюсь ни о чем не думать. Я выхожу из душа и оборачиваюсь полотенцем, но оставляю кран открытым – чтобы шум воды заглушал звук моего голоса. Я вынимаю из кармана черной рубашки Плодожора и включаю его. Я поднимаю руку с целью успокоить дрона, чтобы он не кричал, и в кои-то веки это срабатывает. – Эй, дружочек, – говорю я. Плодожор делает сальто назад. – Привет, друг! – шепчет он. – Мне придется попросить тебя сделать для меня кое-что, – говорю я. – Приключение? – спрашивает дрон. – Да, Плодожор. Еще одно приключение. – Ладно, дружок. – Мне жаль, но в этот раз ты можешь погибнуть, Плодожор. – Почему тебе жаль? Ты мой друг, я сделаю все для своих друзей. Я чувствую ком боли в горле. Как может это маленькое металлическое создание из проводов и кодов быть таким хорошим? – Плодожор, ты был мне отличным другом. – Я только рад! Я откашливаюсь, прочищая горло. – Завтра мы предстанем перед тысячами людей. Я подумал… возможно, нам удастся изменить их мнение. Может, нам удастся начать восстание. – Сделаем это! – отвечает Плодожор, сияя розовым светом. – Сделаем. Обсуждая детали с Плодожором, я держу его в закрытой ладони, пряча от скрытых камер, которые могут быть расставлены в комнате. Я велю душу выключиться, и вода перестает течь, когда я выхожу в спальню. Я стою у стеклянной стены с видом на город и чувствую себя разбитым. С тех пор как это все началось, я старался поступать правильно и, возможно, не всегда хотел, чтобы во мне видели лидера, но я пытался сохранить всем жизнь, и все же мои друзья мертвы, а положение некоторых похуже смерти. Я размышляю над словами Хэппи, не понимая ее логики: возрождение человечества, шанс сделать все правильно, прекращение войн, никакой больше ненависти. Что, если Хэппи права? Что, если в борьбе против машин плохие парни – это мы? «Нет, – говорю я себе, – злые средства нельзя оправдать благими целями. Нельзя оправдать геноцид лучшим будущим. Я по-прежнему верю в человечность, в добро людей, верю, что плохие люди могут измениться и увидеть ошибки своих поступков. Если я перестану в это верить, значит, я перестану бороться». Сбоку от большого окна есть вентиляционные отверстия, и я открываю их, чувствуя прилив холодного воздуха. Я раскрываю ладонь, и Плодожор бесшумно взлетает в воздухе. Дрон-спутник молчит, его огни погасли, пока он парит передо мной. – Ты знаешь, что делать, – говорю я ему. Короткое моргание зеленого света, и дрон подлетает к окну, но останавливается. – Хочешь услышать анекдот? – шепчет он. Я киваю: – Да. Огоньки дрона возбужденно мигают, затем снова гаснут. – Как называется осел, который только что переехал в новую квартиру? – спрашивает Плодожор. – Не знаю, – отвечаю я. – Новосел, – отвечает Плодожор. Я смеюсь. – Прощай, Лука, – говорит дрон. – Прощай, друг, – говорю я. Огни Плодожора становятся розовыми, и дрон улетает, исчезая в щели в вентиляционном отверстии, прочь в ночное небо, а я остаюсь в тишине. Хэппи предоставила мне одежду: форму Совершенных без знаков отличия. Я оставляю ее висеть в шкафу. Я сижу и смотрю на город. Смотрю на возвышающиеся Вертикали, построенные, чтобы вместить растущее число бедняков. Смотрю на деревни вокруг города, просторные дома для сверхбогатых и думаю о том, что, собственно, представляли собой Совершенные: смотрите, чего вы могли бы достичь, если бы просто работали усерднее! Но на самом деле такой возможности не существовало, не для Убогих; нужно было родиться в правильной семье, чтобы иметь то, что было у них. Я смотрю на финансовый квартал: сотни тысяч монет потрачены на золотые статуи Последних богов процветания, в то время как эти деньги могли пойти в школы, больницы, миллионам бездомных, живущих в трущобах вокруг Вертикалей. Я смотрю в сторону Аркана – места для детей, павших жертвой коррумпированной системы правосудия, нещадной к любым обстоятельствам.