Потом мы сидели в раскалённой сауне, с нас градом катил пот, а лица обжигало горячим паром. Подруга постеснялась обнажиться, она замоталась в простыню и белела рядом огромным коконом, безуспешно стараясь занимать как можно меньше места. У меня была новая интимная стрижка, и Паша, наконец-то, похвалил мой пресс (проще дождаться снегопада в Эквадоре, чем от него комплимента!) поэтому я, в отличие от Насти, вовсе не комплексовала рядом с другими голыми дивами. Но я не комплексовала бы и в том случае, если бы обладала Настиными пропорциями, — у меня другой характер. На вкус и цвет товарищей нет. Не сомневаюсь, что нашлась бы сотня тысяч мужчин, готовых мёртвой хваткой вцепиться в мою пухлую подружку, в её полновесные прелести. Особенно сейчас, когда она была такой влажной и разгорячённой. Но Настино воображение не помогало её самооценке. Вместо того чтобы представить себе армию потенциальных воздыхателей и гордо расправить плечи, Настя вспоминала критический взгляд Паши и съёживалась, словно улитка. Гигантская, однако, улиточка. Но, в целом, Настя находилась в приподнятом, возбуждённом настроении. Она поняла, что в её жизни началась новая эра. — Спасибо тебе, Ленусик! — не переставала благодарить она. — Одно дело твердить — иди в зал, займись спортом, начни тренироваться… И совсем другое — молча взять за руку, привести в клуб и загнать на тренажёр. Я не занималась целую вечность! — Тебе понравилось? — Я труп! — А что будет завтра! Ты даже себе и представить не можешь, какое острое наслаждение способны доставить мышцы, если их тренировать раз в десять лет. Слушай, я давно хотела тебе спросить… — Да? — А как продвигается расследование? Ты ничего не рассказываешь. Нашли убийцу Изабель? Надеюсь, ты сейчас не начнёшь рыдать? О, нет! Настя! Я тебя умоляю! Покраснеть подруга не могла — она и так уже была пунцовой от перегрева. Но её глаза наполнились слезами, а губы задрожали, свидетельствуя о приближении истерики. — Всё, всё, сейчас я соберусь, — всхлипнула Настя. — Извини. Прошло всего пять месяцев… Я никак не могу успокоиться. Это невозможно — осознать, что Изабель больше никогда не будет в моей жизни. — Угу, — согласилась я. — Не будет. — Я не возьму её за руку, не загляну в глаза… А наши задушевные беседы… Я больше никогда, никогда не смогу поговорить с ней! — Не сможешь. А что с расследованием? — Ничего. Никаких новостей. — Пойдём отсюда, а то расплавимся. Наш разговор мы продолжили уже после того, как приняли душ и направились в раздевалку. Там Настя, пылая смущением, постаралась прикрыть грудь оранжевой дверцей, а необъятную попу — впихнуть прямо в шкафчик, быстрее, быстрее, пока никто не увидел. У неё, естественно, ничего не получилось, она запуталась в трусах и вывалилась обратно, испуганная и пунцовая. — Да ладно, — успокоила я. — Никто на тебя не смотрит. А когда ты последний раз говорила со следователем? — Звонила ему на прошлой неделе. — И? — Ничего. Наверное, так никого и не найдут. Ещё бы. Пять месяцев прошло… — А тебе не сказали, удар был смертельным, или Изабель можно было спасти, если бы водитель остановился и вызвал «скорую»? — Сказали, что, скорее всего, она умерла мгновенно. Мне хочется верить, что именно так всё и было, и она не пролежала шесть часов на обочине с переломанными костями, — Настя прикусила губу и вытерла слёзы. — Шесть часов? — лживо удивилась я. — Так её обнаружили не сразу? Ты не говорила. — Водитель сбил её и уехал. Это произошло, предположительно, с одиннадцати часов вечера до полуночи. Её нашли только утром. — А как Изабель очутилась на этой дороге поздно вечером? Куда она отправилась на ночь глядя? — Это дорога за нашим домом. Все по ней летают, как ненормальные. Изабель сказала, что встречается с друзьями, а у меня тем временем будет возможность плотно пообщаться с Катей. Я устроила невероятную суету — пекла диетический торт, носилась с пылесосом. Готовилась к встрече. Изабель предпочла смыться из этого дурдома. — Сама она не жаждала познакомиться с Катей? — Почему же? Собиралась это сделать на следующий день. — И куда она пошла? — Не знаю, могу только предполагать. Наверняка, Изабель договорилась с друзьями, что они поедут развлекаться — в ресторан или бильярд. Она же приезжала домой чтобы развеяться, отвлечься… Леонар умирал, она постоянно находилась рядом, поддерживала мужа, заботилась. Это громадное моральное напряжение. Изабель было необходимо подзаряжать батарейки. Она вырывалась на несколько дней на родину, приезжала ко мне, к подругам… Вот, приехала… А её тут… — Значит, ты не в курсе, куда конкретно в тот вечер отправилась Изабель? Ты не спрашивала её друзей? — Спрашивала у тех, с кем знакома. Никто не говорит. А кто захочет признаться себе и другим, что косвенно стал причиной её гибели? — В смысле? — Я думаю, друзья ей сказали — во двор заезжать не будем, выйди на дорогу, мы тебя подберём. Ночью двор под завязку забит автомобилями, ни проехать, ни развернуться. Видно, друзьям не захотелось там корячиться. Вот и попросили… Она и вышла. Стояла, наверное, на обочине, ждала. Или переходила на другую сторону. А какой-то лихач её снёс. — Думаешь, водитель её не заметил? Там же хорошее освещение. — Фонари, конечно, горят. Но ты же и сама за рулём, сама знаешь, как бывает ночью — пешеход буквально растворяется в этом сумрачном жёлтом свете. — Значит, ты до утра не знала, что с Изабель произошло несчастье? А ты не волновалась, что её всю ночь нет? — Позвонила пару раз, но она не брала трубку. Я решила — музыка там играет, телефон в сумке, она не слышит. Честно говоря, так было не впервые, она постоянно уезжала с друзьями на всю ночь. Поэтому я не волновалась. Думала вовсе не об Изабель, а о встрече с Катей… Эх! — А визг тормозов не услышала? И удар? Ты говорила, что из окна постоянно доносится визг тормозов? — Нет. Я была в наушниках, музыку включила, чтобы время побыстрее бежало. Катин рейс должен был прилететь в пять минут двенадцатого. Я думала, она сразу мне позвонит. Мы обменялись телефонами, но ещё ни разу с ней не говорили. Я даже не знаю, как звучит её голос. — Интересная у тебя подруга. Подруга-фантом. — Почему фантом? Я же показывала тебе фотографии! — И что дальше? — Я посмотрела электронное табло аэропорта — всё в порядке, самолёт приземлился. В половине двенадцатого я начала звонить Кате и забрасывать её эсэмэсками — но мобильник был вне зоны действия. Я ничего не могла понять… В час ночи убрала со стола всю эту диетическую фигню, приготовленную специально для Кати по рецептам из интернета. А себе с горя сделала четыре бутербродика, навернула жареной картошки и отполировала ужин кексами со сладким чаем. — Не растерялась! — Это нервы… Я была, конечно, в недоумении. Так ждала, так готовилась! А в шесть утра мне позвонили… Первая мысль была — это Катя звонит, нарисовалась, наконец, голубушка! Но я увидела, что это не её номер. Звонили насчёт Изабель… Обнаружили её тело… В этот момент все переживания прошедшей ночи показались мне смешными и ничтожными. В ужасе я выскочила из квартиры и побежала в сторону дороги. Но Изабель… вернее, её тело… уже увезли. Я была как в бреду… Всё надеялась — это ошибка, её с кем-то перепутали. Вернулась во двор, чтобы взять машину и ехать в морг или в полицию, куда скажут… А «ниссана» на месте не оказалось. Его угнали… На фоне трагедии с Изабель, на эту неприятность я даже не отреагировала. Подумаешь, машину угнали… Ведь на самом деле, это такая мелочь… Настя судорожно вздохнула. Она не плакала, но вид у неё был несчастный и затравленный. Я прикоснулась к её руке. — Теперь-то, конечно, жалко… А тогда я даже ничего и не почувствовала… Эх, машину-то Изабель покупала. Симпатичная игрушка была, новенькая, беленькая. — Да, хороший был джип. А сама Изабель на нём не ездила? — Она вообще ни на чём не ездила. Ей не нравилось водить машину. Представляешь? Не нравилось водить! Да, и такое бывает… Я становилась её личным водителем, когда Изабель приезжала в город. — А ещё — массажисткой и маникюршей. Ты говорила. — Да, — Настины глаза опять затуманились. — Как я любила делать ей что-то приятное! А маникюр… Какой шикарный я ей делала маникюр! И пока рисовала, мы разговаривали, разговаривали… Боже, как мне не хватает этого общения! Настя заморгала и вновь стала тереть глаза руками. — Получается, ты всю ночь просидела дома одна? — резко оборвала я подругу. Все Настины жесты казались мне фальшивыми, в её страдания я больше не верила. Неужели она в течение пяти месяцев разыгрывает передо мной спектакль? — Да, одна. Глаз не сомкнула, всё ждала, ждала… — А пиццу случайно не заказывала? Чтобы нервы успокоить? — Отличная идея… Надо было… Но нет, как-то не подумала. Холодильник и так был забит под завязку. — А что было дальше? — Дальше была неделя в аду. Помнишь, ты позвонила, суровая, как начальник концлагеря, спрашивала, почему я прогуливаю. А я даже говорить не могла, захлёбывалась слезами? — Да, помню… Пришлось тебе ещё и угоном машины заниматься. — Написала заявление, попыталась уговорить полицейских начать поиски. — Пообещали? — Без энтузиазма, вяленько так. Думаю, они вообще ничего не собирались искать… — А мне почему не сказала? Я бы всех на уши поставила. — Смеёшься? Во-первых, я так тебя напрягла с похоронами, то одно просила, то другое. А во-вторых… Это сейчас мы с тобой сблизились, — жалко улыбнулась Настя. — Вернее, ты милостиво допустила меня к своей персоне и разрешила мечтать о том, что мы стали подругами. А пять месяцев назад я тебя боялась, как огня. Думала, уволишь с минуты на минуту. Ты каждый день мне разносы устраивала. Мозг выносила своей парижской выставкой, заказчиками, договорами… — Ой, не надо изображать меня каким-то зверем!