— Я бы назвал его скорбным, детектив-констебль. Эйдан Уэйтс снова феерично облажался. Я всмотрелся в занимающийся рассвет и промолчал. — Я получил доклад старшего инспектора Джеймса, — продолжал Паррс, и я непонимающе сдвинул брови, ведь я разговаривал с Джеймсом всего десять минут назад. — Он говорит, ты ничего не знаешь. Что ж, в этом есть доля правды. А не умолчал ли ты о чем-нибудь во время беседы? Я изложил инспектору Джеймсу объективные факты и опустил субъективные предположения. Засомневался, упоминать ли мой краткий разговор с Мартином Виком, и в итоге решил, что не стоит. Однако Паррс уже что-то заподозрил. Он всегда улавливал недосказанности, а потом выуживал их из меня, как вор — ценности из кармана. — Было кое-что, сэр. — Да неужели?! — Вик пытался что-то сказать перед смертью. — Если это не местонахождение тела Лиззи Мур, то вряд ли я хочу это знать. — Он сказал, что этого не делал. — Он был пристегнут ремнями к койке, Эйд. Конечно, этого он не делал. — Я имею в виду преступление, из-за которого он оказался пристегнут к койке, сэр. Паррс по-прежнему не шевелился. — Думаю, он пытался сказать, что не убивал Муров. — Признание на смертном одре, да? Старо как мир. — В голосе суперинтенданта послышалось облегчение. — А точные слова? — Почти такие, как я сказал. — Почти? — Паррс шагнул ко мне. — Он говорил что-то еще, но я не расслышал из-за сигнализации. Паррс ненадолго задумался. — И ты не сообщил эту информацию старшему инспектору Джеймсу, потому что?.. — Подумал, вы захотите услышать об этом первым и решить, что нам следует делать. — Осужденный за убийство умер под стражей. Пожалуй, мы сделали все, что только можно, и даже больше. — Дело в том, как он это сказал, сэр… — Превозмогая боль, наверное. Вот только это не согласуется с подписанным им же признанием, черт подери, а у нас и так головной боли хватает. — Сэр. — Джеймс говорит, ты не очень хорошо разглядел поджигательницу… — Не очень, сэр. — Удобно. — Для кого? — Для нее. Криминалисты еще роются в мусоре, но, похоже, классика жанра. Зажигательная смесь. Стеклянные бутылки с керосином. — Самодельные гранаты. — Две порции коктейля Молотова. Кто-то вломился в заведение и решил угостить посетителей выпивкой. Всех разом. Швырнули в палату и закрыли дверь… В свое время я видел, как бутылки с зажигательной смесью кидали в полицейские фургоны, поэтому поморщился, представив, каково это — оказаться в замкнутом пространстве с такой штукой. — Выкладывай, — сказал Паррс. — Что, по-твоему, тут произошло? — Ответ на поверхности: друг или родственник одной из жертв Вика, некто, связанный с семьей Муров, решил, что это — последний шанс отомстить. Насколько я знаю, Вик впервые со времени ареста оказался вне тюрьмы. Этот кто-то проведал об этом и решил рискнуть. — Вполне правдоподобно. — Незадолго до происшествия мы увидели воскресный выпуск «Мейл». Фотографию сняли тайно. Она и могла привести убийцу сюда… — Завтрак в постели? — спросил Паррс. — Есть предположения, откуда фотография? — Я спрашивал констебля Ренника. Он сказал, что ни разу не дежурил во время завтрака. Мы со старшим инспектором Джеймсом проверили график. Так и есть. — Узнали, кто тогда дежурил? — Констебль Луиза Янковски, — ответил я. — Вик ел хлопья с молоком только во время ее дежурства. Она вроде бы недавно в подразделении, но… — Уже сделала себе имя… В прессе писали про операцию, в которой отличилась Янковски, без упоминания ее имени. Она была на дежурстве, когда в прошлом декабре грузовик въехал в толпу на Альберт-Сквер во время рождественской ярмарки и начал давить людей. Луиза отреагировала молниеносно и с приличного расстояния попала водителю в голову, чем спасла десятки жизней. — Совсем на нее не похоже, — сказал Паррс. — А что скажешь про констебля Ренника? В свете случившегося докладывать о его небрежном поведении не стоило. — Ценный свидетель, — сдержанно сказал я. Ножевую рану нанесли спереди. Он же стоял не с закрытыми глазами и мог бы много рассказать. — Возможно, его показания — ключ к быстрому раскрытию дела. — Возьмешься? — Нет, сэр, — твердо сказал я, чувствуя на себе буравящий взгляд красных глаз. — Меня же снова поставят в ночную смену? — Кто-то только что поджарил твоего напарника, детектив-констебль. Знаю, ты бы даже не помочился на него, горящего, но… — Это я его потушил. — И следующую неделю он проведет в медикаментозной коме. Хотя вряд ли мы почувствуем разницу. Спрашиваю еще раз. Возьмешься за это дело? Я ничего не сказал. — Спокойной жизни захотелось? — фыркнул Паррс. Спокойной жизни. Суперинтендант Паррс уже несколько раз отправлял меня на спецзадания, и от последнего до сих пор звенело в ушах. Он об этом прекрасно знал, но ему нравилось возвращаться к пройденному. За последние несколько лет он насыпал столько соли на мои старые раны, что ее хватило бы покрыть садовую дорожку. Паррс улыбнулся: — Что-то я не уверен, что тебе стоит работать в ночную смену без твоей матроны — детектива-инспектора Сатклиффа. С ним я всегда видел, к чему дело движется. Он отсвечивал еще до того, как его подожгли. А вот ты больше похож на выключатель. Что-то не хочется мне, чтобы ты рыскал в темноте без Сатти, который сдерживает твои сверхспособности. — Они под контролем, сэр. — Да ну? А что ж тебя тогда до сих пор не озарило? Ну-ка угадай, какие из этих способностей меня сейчас больше всего беспокоят. Я замолчал. Слишком велик выбор. — Тяга к самоуничтожению, — наконец обобщил я. — А я бы копнул глубже и назвал бы твой величайший талант — стремление к самопожертвованию. Удивительно, что система пожаротушения среагировала на Сатти, а не на тебя. Ты уже несколько раз выходил сухим из воды, но знаешь ведь, как говорят. Дыма без огня не бывает… — Нет никакого дыма, сэр. — А вот и есть. Я ждал. Паррс явно собирался развить эту мысль, но потом покачал головой и сменил тему: — Меня нельзя упрекнуть в том, что я не беру в расчет твое психическое состояние, Эйдан. Встреча здесь — своего рода тест. Правда жаждешь самоубиться? Пожалуйста, сигай вниз. Я не сдвинулся с места. — Вот и хорошо. И больше ни слова о возвращении в ночную смену. — Для этой работы есть кандидаты получше.