– Да, у них три «передвижки-пеленгатора», – подтвердил Якуба. – Точно, три, – согласился Буторин. – Знаете, для чего три, а не две или четыре? Трех машин достаточно, чтобы определить на местности место выхода в эфир передатчика. – А еще тут какой-то склад, – предположил Бондарь. – Там под брезентом у них сложено что-то большое или много чего-то. И сетка маскировочная натянута. – Для простого оружейного склада или склада ГСМ место неподходящее. Дорог нет. И ограждения соответствующего нет. И не продуктовый склад, там бы ангары были или большие сараи. Это все устраивают в районе железнодорожных станций или в больших населенных пунктах. А в таких селах, на отдалении, чаще всего располагаются саперные подразделения и подразделения связи. И две сотни солдат тут прохлаждаются не зря. Со связистами мы вроде поняли, а вот другая часть ‒ это понтонщики. – Кто? – не понял Бондарь. – Для переправы через реки, для быстрого устройства мостов на небольших водных преградах существуют понтоны, или плавучие элементы мостов, которые вывозят на место, спускают на воду и жестко между собой соединяют. Могут и танки пройти. Вот почему они тут возле реки. Поняли меня? Как стемнеет, будем выбираться отсюда. Но спокойно дождаться темноты на опушке не удалось. Буторин заметил, что в селе началось какое-то странное движение. Потом там заработали дизельные генераторы. По селу стали бегать солдаты, явно собираясь и строясь на площади. Это Буторину не понравилось. А еще ему показалось, что на площади нет двух грузовиков, которые вечером вернулись в село и там стояли. Кто-то из его помощников проворонил их отъезд. Интуиция подсказывала, что такую непонятную и тревожную ситуацию следует воспринимать как опасность. – Уходим! Сейчас! – приказал Буторин и принялся собирать свой вещмешок. Через десять минут, низко пригибаясь, они двинулись через кустарник к реке. Лес скрывал большую часть пространства, и это было опасно. Реку Буторин видел хорошо, оба берега, и там опасности не было. Они шли торопливо, почти бежали. И когда начало темнеть, Виктор услышал за спиной в лесу автоматную очередь. Совсем короткую. Потом еще и еще – и тишина. Как будто солдаты почувствовали опасность и открыли огонь, но тревога оказалась напрасной. Значит, они уже в лесу! И тут в вечерней тишине гулко, с каким-то треском, включился прожектор, потом еще один. Лучи света, направленные сначала в небо, метнулись по опушке и стали шарить там, по кустам, по крайним деревьям. Буторин выругался и крикнул, чтобы все бежали что есть мочи к реке. Не ждать никого, просто бежать к реке и броситься в воду. Течение сильное, оно быстро отнесет на несколько километров южнее, и тогда можно выбраться из реки и изменить направление бегства. Вперед! Они сбежали по крутому откосу к воде, когда прожектора стали шарить по узкому участку полян между лесом и рекой. Снова послышались отрывистые короткие очереди. Это прочесывающие местность солдаты стреляли во все, что казалось подозрительным. А в темноте много что кажется подозрительным и страшным. В воздух полетели осветительные ракеты. Буторин бежал вдоль уреза воды и думал, когда, в какой момент их засекли немцы. Но теперь уже не важно, теперь бы убраться отсюда. Немцы не дураки, они тоже понимают, в каком направлении течет река. – Бревна! Хватайтесь за бревна, и в реку. Тогда есть шанс удержаться на поверхности, если тебя и ранят. А еще бревна могут от пуль защитить. В воду! Тепло после выпитого самогона растекалось по телу, даря блаженство и снимая напряжение. И нервное, и мышечное. Буторин растянулся на лежанке и закрыл глаза. В голове все еще мелькали картины их бегства. Прожектора, стрельба, они мокрые в реке, а потом в мокрых сапогах преодолевают почти десять километров бегом. Хорошо еще, что Якуба места эти знает и они в лесу не заплутали. Виктор услышал голоса и стал прислушиваться. Кажется, это Бондарь говорит. Его бас гудящий. – Мастер он, точно тебе говорю. Без него пропали бы. Знает дело, такого хоть в лесу, хоть в поле хрен возьмешь голыми руками. А сколько он понял такого, на что мы глаза лупили, а докумекать не могли. Точно говорю, мастер он этого дела. «Мастер, – мысленно согласился с Бондарем Буторин и снова опустил голову на мешок с соломой, который был у него вместо подушки. – Я сразу вам говорил, что много чего могу. Но таких проверочек лучше поменьше. Я лучше у вас инструктором буду и поближе к информации и подальше от прожекторов и стрельбы». Глава 5 Шелестов вытер пот рукавом нательной рубахи и снова взялся за топор. Чего они тут строили, ему никто не объяснял. Да он и не расспрашивал. Сейчас его дело вживаться в образ, смотреть и слушать. И анализировать. Не зря тот тип приезжал, не зря он с Гуком разговаривал и шептался. И сапоги у него начищенные. «Понравился я ему, ох, понравился, но не доверяет. И я бы не доверял». Максим снова стал обтесывать бревно, посматривая иногда и по сторонам. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что строится база бойцов на триста. И разбросаны они будут по этому участку леса, разделенные на три группы. Значит, примерно батальонная структура у них тут, три роты. И дзоты строят для круговой обороны, и склады глубоко закапывают, чтобы артиллерия не взяла. Только минометом достать можно, но применять миномет в таком лесу пустое дело. «Серьезно замыслили, – подумал Шелестов. – Интересно, сколько таких баз они закладывают и что за спешка? Ждут чего-то, прав Платов, ждут, что Красная армия прорвет фронт и погонит фашиста. И тогда они тут с этих баз в глухих лесах будут действовать. Ну, что же, координаты этой базы я, пожалуй, на карте найти смогу. Ногами сюда пришел, есть ориентиры. А вот как данные на другие базы найти? С начальством мне нужно дружбу завести или самому в начальство выбиться. Нет, стать командиром такой вот базы полдела. У них тут принцип лишнего не знать, в том числе и о других базах. Незачем. Значит, надо пробиваться к руководству, заинтересовать собой, своими знаниями». – Ну что, как считаешь? – подошел Гук, покусывая травинку, стал смотреть, как Шелестов пьет из кувшина ледяную воду. – Можно здесь продержаться, круговую оборону выдержать? – Круговую оборону можно выдержать везде, – пожал Шелестов плечами. – А вот сколько времени, это зависит от количества патронов и провизии. Наступать всегда тяжелее, чем обороняться. Скажи ребятам, чтобы не ленились. Окопы в полный профиль надо копать, стрелковые ячейки отдельно устраивать. Если в окопе плечом к плечу стоять и отстреливаться, то одной гранатой можно человек десять сразу к праотцам отправить. А ходы сообщения надо хотя бы вполовину перекрыть хворостом, тонкими стволами деревьев и дерном. – Толково рассуждаешь, – похвалил Сидорчук. – Ты что, бывший военный? – Охрим, – Шелестов выпрямился и воткнул топор в бревно. – Я же говорил, что в колхозе бригадиром был. Бригадиром комплексной бригады. Технарь я, а не военный. ‒ А, ну да, – согласился Гук, как будто и правда вспомнил. – Точно, говорил. Ты, мол, на войне всего этого нахватался. – Точно, Гук. – Шелестов поплевал на руки и снова взялся за топор. – На войне быстро науку усваиваешь. Если не убьют, то еще поживешь. На войне живы те, кто науку лучше усвоил. А кто не очень, тех уже закопали. Так-то. – Ты заканчивай топором махать. Иди, ополоснись да оденься. Сейчас с хлопцами в одно место поедешь, там с тобой поговорить хотят. – Кто? – стараясь говорить равнодушным тоном, спросил Шелестов. – Начальство, – нараспев протянул Сидорчук и пошел среди деревьев к командирской землянке. Тащить было тяжело. Раненый хрипел, но не из чего было сделать носилки, просто по двое в ряд не продерутся сквозь этот бурелом. Коган чувствовал, что его спина насквозь мокрая от крови этого парня, которого он нес на спине. Сколько им еще идти, никто не знал и не спрашивал. Ясно, что это была засада, их там ждали и вся группа почти полегла в том лесочке. А вот что «бандеровцы» бросили своих братьев-«мельниковцев», об этом не говорилось вслух. И как понимал Коган, не говорилось до поры до времени. Семь человек, смертельно уставших, голодных, промокших, тащились через непролазный лес, чтобы выйти напрямик, через болота, туда, где немцы их не будут искать. Пусть думают, что убили всех еще там, у овражка на опушке. – Стой, – кто-то прохрипел Когану в ухо и стал дергать за рукав. Но он не останавливался. Понимал, что если сейчас остановиться, то заставить себя опять идти у него не будет сил. И садиться нельзя, потому что уже не поднимешься. Но остановиться все же пришлось, потому что двое бойцов просто взяли его за плечи и стали снимать с него раненого товарища. Его положили на траву, и Коган стоял над телом, тяжело дыша и вытирая пот дрожавшей от напряжения рукой. Не сразу до него дошло, что этот человек мертв. – Надо здесь его прикопать, – сказал Вихор. – Куда нам еще и труп тащить. И так на ногах еле держимся. – Как потом место это найдем? – тихо сказал кто-то из оуновцев. – Маринка, жинка его, спрашивать будет. Что я скажу? Что в лесу в яму бросили и землей забросали? Что его в декабре лисы откопают и обглодают? – Нельзя оставлять, – согласился Коган и без сил опустился на траву рядом с трупом. – Товарищ все же ваш. Если хотите, я его один потащу. – Ладно, понесем, – опускаясь рядом, ответил Вихор. – Сейчас полегче будет. Я эти места знаю, тут болота кончаются, и лес дальше чистый будет. Только там ни жилья, ни дорог впереди. Местность пересеченная. Сплошь залесенные овраги да бугры. – Надо носилки сделать, – предложил Коган. – Две жердины сломать или ножами перепилить. Взять френчи, у кого они покрепче, в рукава продеть жердины и полы завязать, вот тебе и носилки. У меня крепкий френч, могу отдать. Борис начал снимать френч с мокрого от пота тела. Потом он стянул сапоги и выжал портянки, ноги приятно гудели и согревались на солнце. Он бросил портянки на ближайший куст и лег на траву. Вихор лег рядом. Бойцы суетились, кто-то снимал гимнастерки и рубахи, все сняли сапоги и стали сушить портянки. Снова завязался разговор. Вихора все пытались расшевелить, чтобы он сказал, куда ведет людей. От того места, куда должны были выйти оставшиеся в живых из группы, они отклонились намного. Километров на восемьдесят. – Куда, куда, – проворчал Вихор. – Что раскудахтались? Куда приведу, там и будем! Туда, где товарища похороним и где могила его каждый день напоминать будет нам о долге и товариществе. – Долго еще? – на всякий случай спросил Коган. – Нет, днем еще дойдем. Ты не боись, к своим придем, там отдохнем, а потом вопросы будем задавать. Оттуда сподручнее. Коган задумался. Ориентацию он потерял полностью, но помнил расположение той базы, на которую группа должна была войти. Сейчас они находятся от нее северо-восточнее, и значительно. Через несколько часов им никак не выйти к базе, которая чуть ли не в сотне километров осталась в стороне. Значит, они идут в другое место, и Вихор уверен, что место безопасное и оттуда можно задавать вопросы. Значит, там у него все свои, на кого можно положиться. Хорошо. Через час они поднялись и снова двинулись в путь. Первые шаги дались всем очень тяжело. Казалось, что уже невмоготу идти, но постепенно стерпелось, и снова через боль в ногах, через натертые до крови мозоли люди шли вперед и несли мертвого товарища. Через три часа, через три остановки, когда все уже падали от усталости, они вышли к лагерю. Навстречу выбежал высокий молодой человек в очках и бросился к Вихору: – Батя! Что случилось? «Ого, – подумал Коган. – Вот это откровение. Значит, тут его сын?» Подбежали другие бойцы, приняли на руки и опустили на землю тело. Кто-то распорядился сходить за лопатами и начать могилу копать. Молодой человек обнял за плечи Леонтия и повел к землянке. Вихор остановился, поискал глазами Когана и махнул рукой, чтобы тот шел следом. Пришедшим бойцам помогали, отводили в землянки, кто-то крикнул, чтобы растопили печь и нагрели горячей еды. В большой землянке Вихор с сыном Петро уселись на лавку рядом, Коган решил, что не до этикета, и, подойдя к лежанке, упал на нее, вытянув натруженные ноги. Он слышал, как сын говорил отцу о делах, как устроена жизнь в лагере, что все у них есть. А потом начал расспрашивать Вихора, но тот только тряс головой и молчал. Потом с трудом разлепил запекшиеся губы и попросил водки. И водку, и еду принесли через пятнадцать минут, и только тогда Коган понял, что жутко голоден. И как он этого не замечал час или три часа назад. Они ведь почти сутки на ногах без еды и сна. И когда выпили по первому стакану, плеснув в них граммов по пятьдесят, когда тепло побежало по жилам и стало затуманивать уставший мозг, Вихор заговорил, рассказал сыну, как они здесь оказались и как их бросили «бандеровцы», которые всегда относились к «мельниковцам» с пренебрежением. Коган лежал с закрытыми глазами и не участвовал в разговоре. Он только слушал. Сначала Вихор с сыном обсуждали дела, потом пришли еще трое, наверное, местные командиры, помощники Петро. Ругались вполголоса, злобно, но Вихор умерял гнев бойцов, говоря, что не надо горячиться, надо думу думать, как дальше жить. Пойти и гранату в окно бросить кому-то – это решение, но от него только удовлетворение получишь, наказав предателя. Но это не решает проблемы в стране, на Украине. Вот о чем думать надо дальше. Как и с кем жить. «А ведь они готовы, – подумал Коган. – Можно и говорить с ними о главном. Им ответы нужны, а у меня ответы есть». Борис поднялся и, пошатываясь, направился к двери. Его проводили взглядом, но не остановили. Он шел по лагерю мимо костров, мимо бойцов, сидевших кучками на заготовленных бревнах, на лавках возле землянок. Почти все обсуждали сегодняшнее появление Леонтия Вихора с остатками его группы. Рассуждали, как и почему могло получиться, что почти всю группу уничтожили. И что будет дальше. Но услышал Коган и главное. У этих людей не было злости к русским, не было ненависти к Советскому Союзу. За что они сражались? С кем? Скорее всего, они собрались воевать с немцами, а им не дают пока, придерживают. И они не понимают почему. И удивляются, когда им говорят, что русские враги еще большие, чем немцы. Не понимают в большинстве своем мужики, почему им так говорят. Что, плохо при Советах жили? Да нормально жили. Работали, колхозы были. Да, случались неурожаи, да, страшный голод пережили, так по всей стране такое было. Многие пришли в отряд, считая, что пришли к партизанам, а оно вон как повернулось, вроде и с советскими людьми, а со своими же воевать приходится, говорят, что враги они, против Украины. И когда это они против Украины стали? Всей страной ведь дружно жили, заводы строили. Сосновский чувствовал, что вызывает серьезный интерес у этого штандартенфюрера. «Удалось мне его заинтересовать, – с удовлетворением думал Михаил. – Еще бы, много шатаюсь здесь, все расспрашиваю, ищу. Сколько человек прошло передо мной в моих розысках, сколько бесед было. Очень ему мои наблюдения и выводы интересны. Я ведь для них такие исследования провел, опросы населения. Истинное положение дел и все, что творится в умах простых украинцев и не очень простых, я знаю и могу поделиться своими знаниями с СД. Очень я им нужен. Будут меня обхаживать, вербовать. А для этого им нужна случайная встреча, и без свидетелей. Им не нужно, чтобы еще кто-то знал про мои отношения с СД». Темнело. Михаил шел по улице не спеша, заложив руки за спину. Редкие прохожие из местного населения уступали дорогу высокому офицеру, кто-то с опаской переходил на другую сторону улицы. «Уже скоро, – продолжал рассуждать Сосновский. – Обычно Хайнце ездит по этой дороге в свой коттедж, где они устроили гнездо своей разведки. Обрадуется он, увидев меня, ох обрадуется. – Звук автомобильного мотора за спиной заставил насторожиться, но ничего в ленивой походке майора не изменилось. Свет фар лизнул стены домов, и машина скрылась за поворотом. – Не он, подождем, должен и Хайнце проехать. Не могу я ошибиться, потому что времени на разработку нет. Только сегодня, сейчас. Потом все будет сделать уже сложнее. Да и последствия опаснее. Сейчас Хайнце еще не узнали в городе, контактов у него минимум. Этим можно прикрыться. Да и не будет он сам светиться среди оуновцев. Должен быть его представитель, который прибудет позже. Его он отправит к националистам разлагать их и подчинять. Скорее всего, это будет украинец». Снова свет фар скользнул по улице, и сзади стал приближаться рокот автомобильного мотора. Сосновский небрежно повернул голову, чуть отступая на тротуаре от проезжей части, но машина стала притормаживать за его спиной. Вот она проехала вперед и остановилась. Сосновский узнал тот самый «Хорьх», на котором ездил штандартенфюрер. Дверь открылась, и на тротуар вышел рослый мужчина в гражданском костюме и мягкой шляпе. Михаил сбавил шаг, хмуро и настороженно глядя на незнакомца, хотя он понимал, что последует за этим. Да, следом из машины показался сам Хайнце, тоже в гражданском костюме. Он улыбнулся и развел в стороны руки, будто собирался обнять майора. – Франк, это вы? – с улыбкой произнес штандартенфюрер. – А я думаю, что за офицер бродит по пустынным улицам. – Добрый вечер, господа. – Сосновский небрежно козырнул, поднеся руку к фуражке. – Да вот иду, грущу. Недавно встречался с человеком, который мог что-то знать о моем погибшем друге и месте его захоронения, но увы. – Слушайте, Франк, а у меня сегодня, напротив, очень удачный день. А не пригласить ли мне вас к себе в гости? Честное слово, мне не нравится ваше унылое лицо. Обещаю хороший коньяк! И настоящий аргентинский кофе. – Да мне как-то все равно некуда спешить, – пожал Сосновский плечами. – Благодарю вас за приглашение. В этой дыре чертовски приятно встретить близких по духу людей, людей своего круга. Знаете, порой думаю, что на фронте, на передовой, в этом смысле было как-то легче. Тут немцы, там русские. И все, и никаких полутонов. Немец забрался на заднее сиденье, Сосновский последовал за ним. Их молчаливый спутник уселся снова на переднее сиденье, и водитель в немецкой форме с погонами ефрейтора тронул машину. – А здесь как-то все перепутано, – продолжил Михаил, усаживаясь поудобнее и не меняя интонации. – Вроде и враги и вроде не враги. Те же самые русские, но не воюют. Их почему-то называют украинцами, хотя они ничем не отличаются от русских. Мирный город, но в нем постоянно стрельба. Право, господа, на фронте все было проще и понятнее. – Тут вы ошибаетесь, дорогой майор, – возразил Хайнце. – Это не те же самые люди, которых вы называете русскими… – Да что вы говорите? – искренне удивился Сосновский, вытягивая пальцами из рукава маленький «браунинг», закрепленный на резинке. – Вы говорите загадками! – Никаких загадок, Франк. Дело в том… – Штандартенфюрер протянул руку вперед и сказал по-русски с сильным акцентом: – Дайте сигарету! Человек в шляпе вытащил из внутреннего кармана портсигар и протянул немцу. «Вот, значит, как, – подумал Сосновский, – это русский. А не тот ли самый агент, которого он решил отправить к националистам? И очень объяснимо, что он подобрал меня. Видимо, хотел познакомить этого человека с моими наблюдениями в городе». Штандартенфюрер взял из портсигара сигарету, и в этот момент Сосновский выстрелил из-под своего локтя Хайнце в грудь. Немец откинулся на боковое стекло и замер. Из его пальцев вывалилась сигарета. Сидевшие на переднем сиденье не успели ничего понять, только мужчина в шляпе повернул голову, но вторым выстрелом, через спинку сиденья, Сосновский всадил ему пулю в сердце, а потом сделал два выстрела в водителя. Машина вильнула, но Сосновский ждал этого, мгновенно перегнулся вперед и поймал руль рукой. Обороты двигателя упали, но она продолжала ехать. Михаил что есть силы удерживал руль, на который всем телом навалился мертвый водитель. Улица пошла под уклон. Сосновский скалил зубы и держал руль, держал. Ну, еще немного! И вот дорога пошла прямо, обороты совсем упали, двигатель стал работать с перебоями, машина задергалась и остановилась. Мотор заглох. Сосновский откинулся на спинку сиденья и шумно выдохнул. С трудом наклонив переднее сиденье вперед, Сосновский дотянулся до ручки двери и открыл ее. Протиснувшись с трудом мимо мертвого тела, он выбрался из машины и осмотрелся. Тишина, ни одного освещенного окна. Да и большая часть домов в этом окраинном районе разрушена. Дорога свернула вниз, а путь к коттеджу СД был левее. Захлопнув дверь, Сосновский обошел машину. Теперь ему предстояло хоть как-то потеснить труп водителя, чтобы можно было сесть за руль и управлять машиной. Нужно отъехать подальше, желательно на Тюринское озеро. Через полчаса Михаил загнал машину в кусты на высоком берегу озера и стал обыскивать пассажиров. Он просмотрел личные документы Хайнце, его водителя. Потом паспорт на имя Олеся Дымко, выданный оккупационной администрацией во Львове. Хорошо. А это что? В кармане Дымко он нашел небольшой бумажный пакет. В нем несколько плотных листов. Это фотобумага. Достав лупу, Сосновский рассмотрел, что это были фотографии документов, подписанных Гиммлером. А это что? Ого! Сосновский сунул в карман находку и вышел из кустарника на берег, постоял, прислушиваясь, а потом с силой бросил в воду подальше от берега тряпку, в которую вместе с камнем были завернуты документы пассажиров машины. Вернувшись к «Хорьху», он снял его с ручного тормоза и, упираясь ногами в землю, покатил вниз по берегу к обрыву. Еще немного, и машина покатилась сама, все набирая и набирая скорость. Через несколько секунд она опрокинулась крышей вниз и упала с громким всплеском в воду. Через опущенные стекла вода сразу стала заполнять машину. И вот она исчезла из виду, а на поверхности темной воды остались только пузыри и расходящиеся круги. Максим потерял ориентацию уже через час. Пасмурное небо и густой лес, по которому вилась и вилась тропинка. Тихий топот копыт лошадей. В каком направлении они ехали? Плотная пелена облаков не позволяла хоть на миг рассмотреть, где находится диск солнца. И все-таки ему казалось, что они двигаются к Харькову, но объезжают город с севера. Проводник, видимо, хорошо знал дорогу, потому что он не останавливался, не сверялся ни с компасом, ни с картой. Стемнело рано. Сумерки опустились на лес, сверчки затянули свои заунывные песни. Лес кончился неожиданно. Проводник остановил свою лошадь на опушке и оглянулся на спутников. Вместе с Шелестовым ехали еще двое, но кто они, Максим не знал. С ним за всю дорогу никто не обмолвился ни словом. Просто Сидорчук сказал, что ему надо ехать с этими людьми, они проводят его к тому, кто хочет с ним поговорить. Дальше он будет выполнять распоряжение тех людей, к кому приедет. Все. И Максим ехал, размышляя о том, куда и зачем его везут. Мысленно он прокручивал в голове свою легенду, старался сжиться с ней эмоционально, вернуть образ того человека, который явился в отряд Гука после смертельного боя, потеряв своих товарищей. Проводник тихо свистнул, и из-за деревьев вышел парень. Он взял лошадей под уздцы и увел их в лес. Дальше все молча стали спускаться к реке. В кромешной темноте проводник каким-то образом нашел лодку, сбросил с нее ветки кустарника. До нужного им места, по воде, а потом, плутая по разрушенной части города, они добрались уже далеко за полночь. Последовал короткий стук в массивную деревянную дверь одноэтажного крепкого дома, еще купеческой постройки, обмен паролями, и наконец всех впустили внутрь. Открывший дверь человек о чем-то пошептался с проводником и снова выпустил его на улицу. Чиркнув зажигалкой, он поднял ее над головой, посмотрел на гостей и сказал: – Прошу за мной. Будьте осторожны, в доме нет света.