«Дай-ка припомнить», — подумал Лито. — «Монео будет сто восемнадцать лет на той неделе, когда мы вернемся из Онна». Монео мог бы прожить во много раз больше, если бы стал принимать спайс. Но он отказывался. В причине его упорства Лито не сомневался. Монео достиг того странного человеческого состояния, когда жаждал смерти. Он медлил теперь только для того, чтобы увидеть, что Сиона пристроена на королевской службе и станет новой Главой Императорского Общества Рыбословш. Мои гурии, как частенько называл их Молки. Монео знал о намерении Лито скрестить Сиону с Данканом. И время для этого подошло. Монео остановился в двух шагах от тележки и поглядел на Лито. Что-то в глазах Монео пробудило воспоминания жизней-памятей Лито — лицо языческого священника времен планеты Земля выглянуло из наследственной усыпальницы его разума. — Владыка, Ты много часов провел в наблюдениях за новым Данканом, — сказал Монео. — Сделали ли тлейлаксанцы что-нибудь недозволенное с клетками его психики? — Он незапятнан. Монео потряс глубокий вздох. Не очень-то приятное известие. — Ты против того, чтобы использовать его в качестве племенного жеребца? — спросил Лито. — Я нахожу странным, что мне приходится думать о нем и как о своем предке и как об отце моих потомков. — Но он открывает мне доступ к скрещиванию первого поколения прежней человеческой формы и нынешних продуктов моей программы выведения. Сиона на двадцать одно поколение отдалена от него. — Я неспособен понять, в чем цель. Данканы много медленней, чем любая из твоей гвардии. — Я не ищу хороших отделяющихся побегов, Монео. По-твоему, я не осознаю геометрическую прогрессию, задаваемую теми законами, что управляют моей программой выведения? — Я видел твою книгу племенного учета, Владыка. — Тогда ты знаешь, что я не упускаю из вида ее отступников и выпалываю их, как сорняки. Меня больше всего заботят ключевые генетические доминанты. — А мутации, Владыка? — в голосе Монео прозвучала хитроватая нотка, заставившая Лито пристальнее приглядеться к своему мажордому. — Мы не будем обсуждать эту тему, Монео. Лито увидел, как Монео опять спрятался в раковину своей осторожности. «До чего же обостренно он чувствителен к моим настроениям», подумал Лито. — «Я, впрямь, верю, что он обладает некоторыми моими способностями, хотя они действуют в нем на бессознательном уровне. Его вопрос прозвучал так, как будто он даже догадывается, чего мы достигли в Сионе». Чтобы проверить, действительно ли вопрос Монео опирается на полудогадку, Лито сказал: — Мне ясно, что ты еще не понимаешь, чего я надеюсь достигнуть моей программой выведения. Монео просветлел. — Государь знает, что я стараюсь до конца постигнуть разумом законы ей управляющие. — Законы живут меньше, чем ноша, которую тащишь достаточно долго, Монео. Регулируемой правилами творческой активности нет. — Но, Владыка, Ты сам говоришь о законах, управляющих твоей программой выведения. — Разве я не сказал тебе только что, Монео? Пытаться установить правила для творчества — то же самое, что пытаться отделить ум от тела. — Но что-то развивается, Владыка. Я знаю это по себе! «Он знает это по себе! Дорогой Монео. Он так близок». — Почему ты все время ограничиваешь свое понимание строго определяемыми производными, Монео? — Я слышал, как Ты говорил о преображающей эволюции, Владыка. Этими словами помечена твоя книга племенного учета. Но как насчет неожиданностей… — Монео! Каждая неожиданность меняет правила. — Владыка, Ты ведь не имеешь ввиду добиться улучшения человеческой породы? Лито угрюмо на него посмотрел, подумав: «Если я сейчас употреблю ключевое слово, поймет ли он меня? Может быть…» — Я — хищник, Монео. — Хищ… — Монео осекся и покачал головой. Он, как ему казалось, понимал значение этого слова, но само слово потрясло его. Не шутит ли Бог-Император? — Хищник, Владыка? — Хищник улучшает породу. — Как такое может быть? Ты ведь нас не ненавидишь. — Ты разочаровываешь меня, Монео. Хищник ведь не ненавидит свою жертву. — Хищники убивают, Владыка. — Я убиваю, но я не ненавижу. Добыча утоляет голод. Добыча это хорошо. Монео поглядел на лицо Лито, утопленное в серой рясе чужеродной плоти. «Не прозевал ли я пробуждение Червя?», — усомнился Монео. Монео боязливо поискал признаки пробуждающегося Червя, но гигантское тело не трепетало, глаза Лито не стекленели, не подрагивали бесполезные плавники. — Чего же Ты алчешь, Владыка? — осмелился спросить Монео. — Такого человечества, решения которого воистину окажутся долгосрочными. Знаешь, каково ключевое свойство способности определять свой путь надолго, Монео? — Ты много раз об этом говорил, Владыка. Это — способность все время мыслить по-новому. — Изменяться, да. А знаешь, как я понимаю долгосрочность? — Для Тебя это должно измеряться тысячелетиями, Владыка. — Монео, даже мои тысячи лет — это всего лишь крохотная светящаяся точка на экране бесконечности. — Но Твоя перспектива наверняка отличается от моей, Владыка. — С точки зрения бесконечности любой ограниченный срок короткий срок, каким бы долгим он для нас ни был. — Выходит, правил не существует вовсе, Владыка? — в голосе Монео прозвучал слабый намек на истерию. Лито улыбнулся, чтобы снять возникшее в мажордоме напряжение. — Может быть, одно правило есть. Краткосрочные решения обычно терпят неудачу при долгосрочном применении. Монео в полной растерянности покачал головой. — Но, Владыка, Твоя перспектива… — Время истекает для любого конечного наблюдателя. Не существует закрытых систем. Даже я являюсь конечной матрицей, хоть и растянутой во времени. Монео резко перевел взгляд с лица Лито на уходящий вдаль коридор мавзолея. «И я здесь однажды упокоюсь. Золотая Тропа, возможно, продолжится, но я кончусь.» Это, разумеется, особой роли не играло. Только Золотая Тропа, ощутимая им в непрерывной последовательности, только она имела значение. Он опять перевел взгляд на Лито, но не прямо на его затопленные синевой глаза. Что, если в этом объемистом теле и вправду скрывается хищник? — Ты не понимаешь функции хищника, — сказал Лито. Эти слова потрясли Монео, ведь Лито словно прочел его мысли. Он посмотрел в глаза Лито. — Ты понимаешь разумом, что даже я однажды претерплю ту или иную смерть, — сказал Лито. — Но ты в это не веришь. — Как я могу верить в то, чего никогда не увижу? Монео никогда не чувствовал себя более одиноким и полным страха. Чего же добивается Бог-Император? «Я пришел сюда, чтобы обсудить с ним проблемы шествия… и выяснить его намерения насчет Сионы. Не играет ли он со мной?» — Давай поговорим о Сионе, — сказал Лито. Опять чтение мыслей! — Когда ты испытаешь ее, Владыка? — этот вопрос чуть не все время их разговора вертелся у него на языке, но сейчас, действительно задав его вслух, Монео испугался. — Вскоре. — Прости меня, Владыка, но Ты ведь знаешь, как я страшусь за моего единственного ребенка. — Но ведь другие выжили при этом испытании, Монео. Ты, например.