— Полюбит своего соратника, Владыка? Но Ты говорил, что Данкан… — Я сказал полюбит, а не будет скрещена! Монео затрепетал, вспомнив, как его самого привлекли к программе выведения Лито, вырвав его из… «Нет! Лучше не возвращаться к этим воспоминаниям!» Потом были глубокая привязанность и, даже, настоящая любовь… Но позже. В первые дни, однако… — Ты опять витаешь в облаках, Монео. — Прости меня, Владыка, но, когда Ты говоришь о любви… — По-твоему, у меня не бывает нежных мыслей? — Это не так, Владыка, но… — По-твоему, у меня, значит, нет воспоминаний о любви и спаривании? — Тележка вильнула в сторону Монео, заставив его отпрянуть, напуганного полыхающим взглядом Владыки Лито. — Владыка, я умоляю… — Это тело может никогда и не знало такой нежности, но все жизни-памяти принадлежат мне! Монео увидел, что в теле Бога-Императора все нарастают и становятся все более довлеющими признаки Червя, и невозможно было закрыть на это глаза. «Я в серьезной опасности, мы все в серьезной опасности». Монео осознавал каждый звук, раздающийся вокруг него поскрипывание королевской тележки, покашливание и тихие разговоры в свите, шаги по дороге. От Бога-Императора доносился сильный запах корицы. Воздух здесь в ущелье, отгороженном скалистыми стенами, до сих пор сохранял утренний холод и сырость, дошедшую от реки. Не сырость ли провоцирует Червя? — Монео, слушай меня так, как будто твоя жизнь зависит от этого. — Да, Владыка, — прошептал Монео. Он знал, что жизнь его сейчас если уж от чего и зависит, так это от осторожности, с которой он будет ко всему относиться, не только от слушания, но и от внимательного наблюдения. — Часть меня — вечная обитательница подземелья, ни о чем не думающая, — сказал Лито. — Эта часть просто реагирует. Она совершает поступки, не заботясь о знании или логике. Монео кивнул, взгляд его был прикован к лицу Бога-Императора. Не начинают ли стекленеть его глаза? — Я вынужден стоять в стороне, просто наблюдая ее действия больше ничего, — говорил Лито. — Такая реакция может вызвать твою смерть, выбор тут не за мной, ты слышишь? — Слышу, Владыка, — прошептал Монео. — Когда происходит такое, то не существует никакого выбора! Ты принимаешь это, просто принимаешь. Ты никогда этого не поймешь и не узнаешь. Что ты на это скажешь? — Я страшусь неизвестного, Владыка. — Я его не страшусь. Объясни мне, почему! Монео ожидал кризиса, подобного этому и теперь, когда кризис подошел, он ему чуть ли не обрадовался. Он знал, что его жизнь зависит от его ответа. Он поглядел на Бога-Императора, мысли бешено проносились у него в голове. — Из-за всех Твоих жизней-памятей, Владыка. — Да? Значит неполный ответ. Монео ухватился за слова. — Ты видишь все, что мы знаем… и все это было некогда неизвестным! Удивить тебя… удивление должно быть чем-то новым, чего ты еще не знаешь? — говоря, Монео осознал, что он произнес в защитной вопросительной интонации то, чему следовало бы быть смелым заявлением, но Бог-Император только улыбнулся. — За такую мудрость я дарую тебе милость, Монео. Чего ты желаешь? Внезапное облегчение только откупорило новые страхи с новой силой вспыхнувшие в Монео. — Можно ли мне привезти Сиону назад в Твердыню? — Но это приблизит ее испытание. — Она должна быть отделена от своих соратников, Владыка. — Очень хорошо. — Мой государь милосерден. — Я эгоистичен. На этом Бог-Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией — и его страх вернулся. «Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?» Свободные будут ждать впереди, выстроясь на этой стороне реки и размахивая своими бумажонками. Монео шел в молчании, его дурные предчувствия возрастали с каждым шагом. ~ ~ ~ Здесь взвевает песок, и там взвевает песок. Там ждет богач, а здесь жду я. Голос Шаи-Хулуда из Устной Истории Отчет сестры Чинаэ, найденный среди ее бумаг после ее смерти: Повинуясь догматам Бене Джессерит и приказаниям Бога-Императора, я изымаю это сообщение из предоставляемого мною отчета, сохраняя его в тайном месте, где его смогут найти после моей смерти, поскольку Владыка Лито сказал мне: «Ты вернешься к своим вышестоящим с моим посланием, но эти слова ты пока что сохранишь в тайне. Я обрушу мою ярость на Орден, если ты нарушишь этот мой приказ.» Как предостерегала меня перед отъездом Преподобная Мать Сайкса: «Ты не должна делать ничего, что навлечет на нас Его гнев». Когда я шла рядом с Владыкой Лито в том коротком шествии, о котором рассказывала, то решила спросить, что роднит его с Преподобной Матерью. Я сказала: — Владыка, я знаю как Преподобная Мать приобретает память своих предков и других людей. Как это было с Тобой? — Это было запроектировано нашей генетической Историей и, к тому же, сказалось воздействие спайса. Моя сестра-близнец Ганима и я проснулись в чреве матери, разбуженные еще до рождения присутствием наших жизней-памятей. — Владыка… Мой Орден называет это Богомерзостью. — И правильно делает, — ответил Владыка Лито. — Жизни-памяти твоих предков могут взять верх над тобой. И как знать заранее, что обретет власть над всей этой ордой — добро или зло? — Владыка, как Ты одолел такую силу? — Я ее не одолел, — сказал Владыка Лито. — Но упрямое исследование фараоновой модели спасло и Гани, и меня. Ты знакома с этой моделью, сестра Чинаэ? — Мы, члены Ордена, хорошо образованы в истории, Владыка. — Да, но ты не думаешь об истории так, как думаю я, — сказал Владыка Лито. — Я говорю о заразе правления, которая была подхвачена греками, которые передали ее римлянам, а от римлян она разошлась так далеко и широко, что никогда полностью не отмирала. — Говорит ли Государь загадками? — Никаких загадок. Я ненавижу это, но это нас спасло. Гани и я заключили мощные внутренние союзы с предками, которые следовали фараоновой модели. Они помогли нам создать смешанную личность внутри погруженной в долгую спячку толпы. — Я нахожу это смущающим, Владыка. — Очень правильно делаешь. — Почему Ты мне это все сейчас рассказываешь, Владыка? Ты никогда не отвечал подобным образом ни одной из нас — во всяком случае мне такое не известно.