— Я бы хотел, чтобы они тебя убили! — в ярости заорал Нунепи. — Я бы хотел… — Кто? — окликнул его Лито. — Кто, ты бы хотел, чтоб меня убил? Разве ты не знаешь, что меня нельзя убить? Стражи выволокли Нунепи из помещения, а тот все продолжал бушевать: — Я не виновен! Я не виновен! — его протесты смолкли вдали. Айдахо близко наклонился к Лито. — Да, Данкан? — спросил Лито. — Государь, в результате этого все послы будут в страхе. — Да. Я дам им урок ответственности. — Государь? — Точно так же, как в армии, соучастие в заговоре освобождает людей от чувства личной ответственности. — Но это вызовет волнение, Государь. Лучше мне выставить дополнительную охрану. — Ни одного дополнительного охранника! — Но ты навлекаешь… — Я навлекаю немножко военной чепухи. — Это именно то, что я… — Данкан, я учитель. Запомни это. Через повторение, я добиваюсь усвоения урока. — Какого урока? — Полностью самоубийственной природы военной дурости. — Государь, я не… — Данкан, посмотри на этого безмозглого Нунепи. В нем сама суть этого урока. — Да простит мою тупость, Государь, но я не понимаю того, что Ты сказал о военной… — Военные убеждены, будто, рискуя жизнью, они тем самым покупают право чинить любое насилие над врагом, какое им заблагорассудится. У них менталитет захватчиков. Нунепи не считает себя ответственным за что угодно, сделанное против чужих. Айдахо посмотрел на вход в палату, через который стражницы выволокли Нунепи. — Он попытался и проиграл, Владыка. — Но он отсек от себя узы прошлого и возражает против того, чтобы уплатить свою цену. — Для своего народа — он патриот. — А каким он видит самого себя, Данкан? Инструментом истории. Айдахо понизил голос и еще ближе наклонился к Лито. — В чем же Ты другой, государь? Лито хихикнул. — Ах, Данкан, как же мне нравится твоя проницательность. Ты заметил, что я — совершенно чужой. Не гадаешь ли ты, возможно ли мне оказаться среди проигравших? — Эта мысль приходила мне на ум. — Даже проигравшие могут задрапироваться в гордую мантию «прошлого», мой старый друг. — И ты с Нунепи в этом одинаковы? — Воинствующие миссионерские религии могут разделять эту иллюзию «гордого прошлого», но не многие понимают главную опасность для человечества, а именно — ложное чувство свободы от ответственности за свои собственные действия. — Это странные слова, Владыка. Как мне следует их понимать? — Их смысл в том, что в них сказано. Разве ты не способен слушать? — У меня есть уши, Владыка! — Да, правда? Мне их не видно. — Вот, государь. Вот и вот! — Айдахо указал на свои уши, — Но они не слышат. А значит у тебя нет таких ушей, чтобы слышать. — Ты шутишь надо мной, Государь? — Имеющий уши, да услышит, верно? То, что существует, не может быть превращено само в себя, поскольку это уже существует. Быть — значит быть. — Твои странные слова… — Всего лишь слова. Я их произнес. Они улетели. Никто их не слышал, следовательно они не существуют. Раз они больше не существуют, то, может быть, их можно сделать существующими и тогда, может быть, их кто-нибудь да расслышит. — Почему ты поднимаешь меня на смех, Государь? — Я не поднимаю тебя ни на что, кроме слов. Я делаю это без страха оскорбить тебя, потому что я уже усвоил, что у тебя нет ушей. — Я не понимаю тебя, Государь. — С этого начинаются знания: с открытия, что есть что-то, чего мы не понимаем. До того, как Айдахо успел ответить, Лито подал знак рукой стоявшей рядом стражнице, та махнула стоящим перед кристаллиновой контрольной панелью на стене позади помоста Бога-Императора. В центре палаты возникло трехмерное изображение наказания Нунепи. Айдахо сошел с помоста на пол палаты и с близкого расстояния воззрился на эту сцену. Она транслировалась с небольшого возвышения, смотрящего на площадь; доносился шум огромной толпы, сбежавшейся при первых признаках суматохи поглазеть на зрелище. Ноги Нунепи были широко раздвинуты. Его привязали к двум ножкам треноги, руки связаны над головой почти у самой оси треноги. Одежду, изодранную в клочья, сорвали с него и бросили рядом. Здоровенная Рыбословша в маске стояла рядом с ним, держа импровизированный хлыст, сделанный из каната эллака, тонкие проволочки которого были растрепаны на конце. Айдахо показалось, что он узнает в этой женщине в маске встречавшего его Друга. По сигналу офицера гвардии Рыбословша в маске шагнула вперед и свистящая дуга хлыста опустилась на обнаженную спину Нунепи. Айдахо болезненно содрогнулся. По всей толпе прошел шумный судорожный вздох. Там, где стегнул хлыст, вздулся рубец, но Нунепи не издал ни звука. И опять опустился хлыст. При этом втором ударе выступила кровь. И опять хлыст стегнул по спине Нунепи. Крови стало еще больше. Лито слегка пригорюнился. «Найла слишком усердна», — подумал он. — «Она убьет его, а это создаст проблемы.» — Данкан! — позвал Лито. Айдахо, зачарованно наблюдавший за проекцией, повернулся к Лито как раз тогда, когда толпа издала дружный крик при особенно кровавом ударе. — Пошли кого-нибудь остановить порку после двадцати ударов, приказал Лито. — Пусть провозгласят, что Бог-Император по своему великодушию ограничивает наказание. Айдахо поднял руку, отдавая приказ одной из стражниц, та кивнула и бегом покинула палату. — Подойди сюда, Данкан, — сказал Лито. Айдахо опять подошел к Лито — сохраняя уязвленный вид. Он продолжал считать, что Лито насмехался над ним. — Что я ни делаю — это ради преподания урока, — сказал Лито. Айдахо жестко заставил себя не смотреть на сцену наказания Нунепи. Что это за звук, не Нунепи ли застонал? Крики толпы терзали слух Айдахо. Он посмотрел прямо в глаза Лито. — У тебя на уме вопрос, — сказал Лито. — Много вопросов, Владыка. — Говори.