Я иссяк. Толстяк почесал потное волосатое брюхо, торчащее из-под жилетки, улыбнулся и без всякого акцента добродушно сказал: – Рад приветствовать на Небе! – При… Где приветствовать? А… ну, в смысле… логично, конечно, да… Блин! На седьмом небе, что ли?! – Увы, – толстяк засмеялся, – у нас только одно Небо, и оно, к сожалению, отнюдь не седьмое… Давай-ка я сотворю тебе бутылочку пива, дружище, поможет прийти в себя. Глава 2 Бьорн Толстый. У дракона четыре ноги Был, как обычно, прекрасный летний вечер. Народу собралось изрядно, но мое место за столиком в самом уютном углу занять никто не осмелился. Я с благодарностью помахал рукой Красноносому Джему, монументально развалившемуся за стойкой, и полюбовался свирепой гримасой, которой он одарил меня в ответ и которая заменяла трактирщику приветливую улыбку. Полгода назад, когда я впервые оказался в этих краях, Джем отнесся ко мне, мягко говоря, настороженно. Этот талантливейший из богов чревоугодия прославился своим скверным характером, подчас толкавшим его на самые дикие выходки. Поваром он был непревзойденным, за что ему многое прощалось, тем не менее из своих без малого трехсот лет жизни восемьдесят он провел в Черных Ямах. Такой долгий срок объяснялся еще и тем, что на Небеса из Черных Ям демоны возвращали трактирщика крайне неохотно. Оно понятно: демоны тоже не дураки вкусно покушать. Говорили даже, что они предлагали Красноносому остаться насовсем и сулили какие-то немыслимые блага, но тот отказался наотрез. Демоны слишком раздражали Джема. Они, конечно, всех раздражали, никаких нервов не напасешься… Поначалу мне казалось, что угрюмый трактирщик почему-то особо невзлюбил именно меня. Посещая его заведение, я всякий раз опасался получить от хозяина нож между лопаток или порцию яда в супе. Я пытался объясниться с Джемом, но он мрачно отмалчивался, а я упрямо продолжал харчеваться именно у него. Со временем Джем завел странную привычку – при моем появлении он раздвигал стаканы и выкладывал на стойку свою знаменитую дубинку. Остальные завсегдатаи отметили этот признак как зловещий и доброжелательно посоветовали мне, пока есть время, приглядеть на кладбище местечко по вкусу. Однажды трактирщик сам позвал меня в заднюю комнату, выставил бочонок рома и, вертя в руках устрашающего вида молоток, поделился мыслью, что харчевен на небе развелось гораздо больше необходимого. Ром был скверным. Пересотворив его, я клятвенно пообещал своей забегаловки не открывать. Красноносый перестал видеть во мне конкурента, а когда я предложил снабжать заведение Джема выпивкой моего изготовления, настороженность его сразу сменилась радушием. Оказалось, что он неплохо разбирается в живописи урбанистов-природников позапрошлого столетия, собирает их, и даже сам пытается в свободное время писать. Расчувствовавшись, он показал мне несколько собственноручно намалеванных акварелек и портрет лошади. Я дорисовал несчастному животному уши и недостающую ногу, чем окончательно расположил к себе эстетствующего громилу. Мы подружились. В заведении Джема появился столик, на который мало кто решался посягать, опасаясь навлечь гнев хозяина. То был мой столик! Много шума наделала история с Верховным, который, сдуру, уселся за него, а когда Красноносый отказался его обслуживать, учинил непристойный скандал, пообещав окончательно сгноить Джема в Черных Ямах. С тех пор ни Верховный, ни многочисленная свита его подхалимов и прихлебателей сюда не заглядывали. Понятно, что после этого у обычных богов трактир Джема стал пользоваться еще большей популярностью. Избежать репрессий со стороны разгневанного начальства непокорному трактирщику удалось благодаря моему художественному таланту. Всю ночь после прискорбного инцидента я проработал над верноподданническим эпическим полотном под названием «Верховный, гордо и в одиночестве побеждающий Рогатого Брея с Ногами». Во всю стену. Ворвавшийся на следующее утро в трактир с целью арестовать проштрафившегося Джема бог порядка Россум остолбенело постоял перед нетленным произведением искусства, развернулся и удалился для получения дальнейших инструкций. С тех пор его здесь тоже не видели. – Эй, есть кто живой?! – крикнул я в сторону стойки. – Три минуты жду! Дадут мне сегодня поужинать в этом заведении или прикажете поискать другое? За стойкой нарисовался Красноносый, взмахнул рукой, и передо мной по волшебству возникли дымящаяся тарелка с фаршированными носами ушура в собственном соку и запотевшая кружка пива. Отхлебнув, я напрягся и попытался изобразить на физиономии восторг. Стала понятна причина задержки – трактирщик снова решил посоревноваться со мной… ибо это пиво делал не я. Это было вообще не пиво. Это была какая-то выдохшаяся кислятина, ничего общего с моим любимым напитком не имеющая. Подобное мне некогда доводилось пить в портовых притонах Амахка… и я, выходит, зря надеялся, что тогдашние мучения мои навсегда остались в прошлом. Все спиртное для винного погреба Красноносого давно творится только мной, однако Джем уверен, что справляется ничуть не хуже. Я – последняя жертва, соглашающаяся пробовать напитки его изготовления, остальные боги более щепетильны. По понятным причинам: мне, в отличие от них, нетрудно превратить его гадость во что-то куда более пристойное. А вот носы удались выше всяких похвал! Сочные, острые и вместе с тем нежные, они буквально таяли во рту, оставляя восхитительное послевкусие. Отодвинув кружку в сторону, я с энтузиазмом навис над тарелкой, стараясь не очень чавкать, но тут ко мне подсел бог плодородия Гарик с кувшином вина и двумя бокалами. Наполнив бокалы, Гарик застенчиво посмотрел на меня. Палочки пришлось отложить. Мы чокнулись. – Будем толстенькими! – сказал Гарик. – Тсс! Прошу не так громко. Считается, что я худею… Бог плодородия смущенно заулыбался. Улыбка очень красила его губастую, иссиня-черную физиономию. – Погода нынче хороша, – сообщил он. – Теплынь-то какая! – Она всегда хороша, – засмеялся я, – все лето, лето и опять лето! Как вам не надоест? – Великий Один учит, что зима есть умирание и лютая погибель, а посему время года для бессмертных богов позорное и несоответствующее… Против Одного не попрешь. Да и мерзну я зимой, если честно. Как дела, Бьорн? – Обычные дела. Намедни гильдия вынесла мне третье общественное порицание, но я обещал исправиться. – Исправься, Бьорн. – Гарик, пряча взгляд, подлил мне вина. – Если можешь, исправься, пожалуйста. А то в следующий раз будет штраф. У тебя есть деньги, чтобы заплатить штраф? – У Елены возьму, вообще не проблема. – Допустим. Но потом они организуют тебе отдых в Черных Ямах, потом… эх… В общем, ты бы лучше притих на время. Пусть успокоятся. Я иронически посмотрел на него, допил вино, налил себе еще и подлил богу плодородия. Хороший, конечно, Гарик бог, порядочный и добрый, воспитание прекрасное, сейчас таких и среди людей редко встретишь, – только уж слишком покладистый. Тихий чересчур, послушный… – Бьорн, ты не прав. В чужой монастырь со своим уставом не лезут… – С каким еще уставом? – развеселился я. – Нет у меня никакого устава. Не дождетесь! Это боссы твои от меня вечно требуют странного, а не я от них. – Не забывай, что они теперь и твои боссы, и они имеют полное право… – A-а, пусть катятся! Чувырлы уродские. У меня разговор короткий: не хочу – не буду! И точка. – Зря. Много способов бога поприжать имеется, ты этого пока и представить не можешь… Станет, в итоге, все равно по-ихнему. – По-ихнему – не станет! – Разговор начал мне надоедать. – Не переживай ты так, дружище. Я не маленький, чай, понимаю, что делаю. Подумаешь – неприятности с начальством! Да у меня всю жизнь такие неприятности. С младенчества. – Как знаешь. Тут еще одно. Собственно, об этом я и собирался с тобой… – Гарик огляделся, придвинулся ко мне вплотную и зашептал: – Нечаянно разговор один слышал. Галп побился об заклад с Учителем, что между тобой и Росомахой будет поединок. Из-за Елены. – Поединки же запрещены? – Строжайше! – Ну вот и отлично. Законопатят Росомаху в Ямы годиков на дцать. Без него на небе куда уютнее будет. – Галп не проигрывает пари! – Теперь проиграет, – пообещал я, прикидывая, зачем это дурацкое пари с никогда не проигрывающим Галпом могло понадобиться Учителю. Тоже хочет от меня избавиться? Странно, я почему-то думал, что старый зануда неплохо ко мне относится. – Не проиграет. И сделают так, что ты сам виноват окажешься… Бежать тебе надо, Бьорн, вот что… На Землю бежать. Затаишься, вряд ли тебя искать будут. А как устроишься – Елену к себе заберешь… – Так и пойдет она на Землю. – Если любит – пойдет, – уверенно сказал идеалист Гарик. – А-а, – махнул я рукой. – Сыграй лучше! Гарик вздохнул, достал флейту и заиграл. Шум затих. Боги слушали. Впрочем, наслаждаться музыкой нам пришлось недолго. Буквально через минуту в трактир с грохотом вломились военные, все пятеро, во главе с самым шумным и самым глупым из них Ларсом Отважным по прозвищу Росомаха. Боги войны были в доспехах и при оружии – похоже, болваны опять устраивали свой милитаристский турнир – и выглядели в мирном трактире крайне нелепо. Обступив стойку, они молодецки засадили по стаканчику джина. Пить они не умели, и в скором времени можно было ожидать дебоша. Натянутые отношения с Росомахой позволяли предположить, что именно на меня выплеснутся излишки агрессивности бравых вояк. Действительно, хлопнув пустым стаканом по стойке, Росомаха оглядел трактир и направился к нам. – Не поддавайся на провокации, – шепнул Гарик, – он ищет ссоры. – Добрый вечер, – красивым баритоном поприветствовал нас бог войны, подсаживаясь. – Тебя никто не приглашал, – сухо сказал Гарик. – О, если вы настаиваете, я удалюсь, – пророкотал Росомаха, предпочитающий поддерживать мирные отношения с богом плодородия, ибо никому не хочется раньше времени стать неплодородным. – Однако я хотел бы надеяться… – Тут он опустил глаза на стол, увидел стоящую перед собой кружку и просиял: – Благодарю, Бьорн, благодарю! Физические упражнения вызывают такую жажду! Росомаха схватил кружку, отсалютовал ею и попытался сделать добрый глоток. После чего побледнел, поперхнулся и выплюнул жидкость на пол. – Какая гадость, – просипел он. – Тебе, Бьорн, это даром не пройдет! – Сей напиток, – проворчал я, – любезно изготовил для меня наш достойный трактирщик. Лично. – Чтобы доставить Бьорну удовольствие, – несколько неуверенно поддержал меня Гарик. – Вот именно, – отрезал я. – И тебе, Росомаха, я его не предлагал. – Меня зовут Ларс! – гаркнул бог войны на весь трактир. – Тогда почему это пойло оказалось передо мной? – Случайно, – признался я. – Просто я отодвинул кружку подальше. Согласись, не стану же я такое пить. – Врешь, толстяк! – И Росомаха выплеснул остатки жидкости мне в физиономию. Некоторое время я просто сидел, пытаясь сдержать себя и с интересом прислушиваясь к шуму крови в висках. В трактире стало удивительно тихо, только слева что-то возмущенно говорил Гарик, дергая меня за руку. По лицу стекала кислая дрянь, звонко капая с бороды на пол. Я посмотрел на Росомаху. Бог войны достал маленькую пилочку и увлеченно полировал ногти… Внезапно вскочив, я ловко опрокинул на Росомаху стол. По крайней мере, я попытался сделать это ловко и внезапно. Росомаха подался чуть в сторону, и стол упал, погребя под обломками бедного Гарика. Бог войны неторопливо размахнулся и залепил мне смачную оплеуху. Я не удержался на ногах, но сразу вскочил и бросился на обидчика. По-моему, он до меня даже и не дотронулся. Просто по какой-то необъяснимой причине, вместо того чтобы смести мерзавца и всей массой своего не слишком худого тела размазать по стене, я обежал вокруг него, все чаще семеня ногами и ускоряя движение, и врезался совсем не в ту стену, в какую планировал. От удара стена содрогнулась. Я упал и снова поднялся, хотя и не так быстро. Росомаха продолжал чистить ногти. Скоро, надо полагать, начнет ковыряться в носу… Я бросился в атаку. Минут пять я летал по всему трактиру, ломая мебель и вызывая одобрительный смех у присутствующих богов войны. Потом мне, не без помощи Росомахи, удалось выбить головой дверь и выкатиться на свежий воздух. Ко мне вышли Гарик и Красноносый. Общими усилиями нам удалось переместить мое тело с земли на скамейку за трактиром. Красноносый повздыхал о поломанной мебели, потрепал меня по плечу и ушел наводить порядок в разгромленном помещении. Гарик остался сидеть рядом, одной рукой творя надо мной лечебные пассы, а другой прикладывая чем-то смоченный платок к своему подбитому глазу.