Скоро мне стало настолько лучше, что я нашел силы спросить: – А тебя-то за что? – Тебе виднее, – сказал Гарик. – Это столом. – Ага, – сказал я. – О как… Извини. Я осторожно ощупал голову. Голова была цела. – Давай я волосы на твоей плеши выращу, – предложил Гарик. – Далась вам моя плешь, – проворчал я, – оставьте мою плешь в покое. – Да мне-то все равно, меня Елена просила. – Меня тоже просила. Перебьется. Мы посидели молча. Было еще совсем светло, но на небо уже выползла бледная круглая луна. Начался предзакатный ветер, и в темнеющем перед нами лесу зашевелились сумрачные тени. В заведении Красноносого зажглись светильники. Светильников со скамейки видно не было, но их мягкие блики играли на синих окнах трактира. Ранняя ночная бабочка бестолково билась в стекло рядом с распахнутой форточкой. Гарик спрятал платок, достал флейту, но играть не стал. – Что будешь делать? – спросил он. – Не знаю. То же, что и раньше. Что тут можно сделать? – Ага, и будет то же, что и сейчас, – хмыкнул Гарик. – Не навоевался еще? – Никогда не был силен в кулачных разборках! – А в магических – силен? – Не знаю, – признался я, – не пробовал. – Ты меня извини, конечно, но все это детский лепет, – вздохнул Гарик. – Если ты пошлешь Росомахе вызов, то Верховный законопатит тебя в Ямы – он давно ищет повод. Победить же в поединке с богом войны у тебя нет ни одного шанса. – Это мы еще поглядим… – Хочешь помочь Галпу выиграть пари? – Чихал я и на него, и на его пари. – Хорошо, допустим, будет поединок и ты одолеешь. Тогда тебе придется Ларса убить. Ты умеешь убивать? – Зачем сразу убивать? – возразил я. – Уж как-нибудь без этого обойдусь. Всю жизнь обходился и начинать не намерен. Выкручусь как-нибудь. – Закон Одного, – терпеливо сказал Гарик. – В случае божественного поединка выживает только… – Да знаю, знаю! – перебил я раздраженно. – И все, посмевшие вмешаться в ход поединка, обречены на гибель, равно как и один из поединщиков, – упрямо закончил Гарик. – А если знаешь, так и не говори глупостей! Раньше для тебя законы мироздания другими были! – Я другого не знаю. Кто он такой, этот Один, чтобы мне свои измышления навязывать? – Отец богов, – веско сказал Гарик. – И не измышления это, а закон. И этот закон работает. Всегда. Думаешь, ты тут один такой белый и пушистый? И попушистее были, а ничего, как миленькие на поединках убивали! А если не своими руками, так приключалась досадная случайность с летальным исходом… – Я тоже бог, – напомнил я. – И жить намерен по собственным законам. Так что посоветуй своему Одному… – Ну, пока ты еще не совсем бог, – поспешно сказал Гарик, оглядываясь с опаской, и переоднился. – Я имею в виду, официально… – Не в бумажке дело, – сказал я. – Не в бумажке, – согласился Гарик. – Но бумажка сильно упрощает жизнь. – Это точно, – проворчал я. – Например, вернуться на Землю, как ты советуешь, я не смогу, даже если захочу. – Демон меня усынови, – выругался Гарик, – все время забываю, что ты новичок! – Ну, не все время, – утешил я. – Когда не надо, ты об этом не переставая талдычишь. Гарик виновато улыбнулся. – А ты научил бы меня, – сказал я с напускным равнодушием. – Ты же знаешь порядок, – вздохнул Гарик. – Путешествовать между мирами учат только после обряда посвящения. Да и то, если комиссия сочтет нужным… – Я вообще не уверен, что меня в боги посвятят, – сказал я. – Диплом уже месяц как готов. – Если сразу не посвятили, то теперь-то – тем более… У тебя сколько порицаний за этот месяц? – Три общегильдийских. Я же говорил. И одно лично от Верховного, с занесением куда-то там. – На скрижали истории, – сказал Гарик. – Нет, Бьорн, не проси, я клятву давал. Ты вот что… Попробуй через врата уйти. – Здравствуйте, – усмехнулся я, – так их же дракон охраняет! Он же меня сожрет и не заметит! – Может, с драконом ты и договоришься. – Гарик опустил глаза. – Куда там… Я даже с богами договориться не могу. – Не со всеми же, – обиделся Гарик. – Ну и потом, не можешь договориться с богами, попробуй договориться с драконами. Старая истина. – Какие они хоть, драконы эти? А то я про них не знаю ничего толком, одни легенды земные… – Драконы – разные. От нынешнего, говорят, воняет непереносимо… Вот приходи завтра на сбор ополчения, – оживился Гарик, – я попрошу Учителя лекцию про драконов прочитать. – Нет уж, – улыбнулся я, – туда ты меня не заманишь, хитрюга. – Ну, тогда сам узнавай! – рассердился Гарик. Я пожал плечами – сам так сам, библиотека на Небесах роскошнейшая. – Вот, держи, – буркнул, смягчаясь, Гарик, снял с шеи амулет, корень священного растения Ишгаш, и протянул мне. – Если вдруг окажешься на Земле и надумаешь вернуться – просто съешь это, и снова будешь на Небесах. Но только обещай мне одну вещь. – Какую? – Я не торопился брать предложенный амулет. – Я привык свои обещания выполнять. – Если тебе предложат самому стать драконом, – Гарик строго взглянул мне в глаза, – откажись! – В каком смысле? – опешил я. – В прямом. Драконами, знаешь ли, редко рождаются. Драконами становятся… Дракониха-то всего одна, не справляется. – Спасибо, – сказал я, беря корень и просовывая голову в цепочку амулета. – Уши мешают. Драконом становиться не собираюсь, но обещать ничего не буду. – Скотина, – беззлобно сказал Гарик. – Какой есть… Ладно, мне пора. – Тебя проводить? – Уж как-нибудь сам провожусь. – Я пожал Гарику руку и направился в сторону леса. – Где-то здесь тропинка должна быть… – Завтра увидимся! – крикнул мне вслед оставшийся сидеть на скамейке Гарик. Не оборачиваясь, я помахал рукой и продолжил шагать, прокручивая в уме последние неприятности. Мокрая от Джемова эля жилетка неприятно липла к животу; болел ушибленный бок, гудела голова, и меня до сих пор трясло от переизбытка адреналина. Когда я дрался последний раз? То ли в пятом, то ли в шестом классе. Лет тридцать назад… Я вошел в сумрак леса. Тропинка была качественная, обросшая тропиночным мхом, и удобно пружинила под ногами. Вокруг раскинулся чудесный сказочный лес. Он часто примирял с мыслью, что теперь мне придется жить на Небесах, поскольку чудесного на них было полно, а вот сказочного – только этот великий лес. Правда, иногда сказочной бывала и Ленка, но реже, чем хотелось бы. Эх, да кабы не Елена, я бы придумал, как отсюда смыться! При мысли о богине любви я несколько повеселел, хотя с ней последнее время тоже были проблемы. Уже два раза я уходил от нее – но оба раза она меня возвращала. Первая женщина, сопротивляться выходкам и капризам которой у меня как-то слабо получалось… Совести местным богам не хватает, вот что! К любимой, конечно, это не относится, равно как и к Гарику, и к иже с ними. Даже ко всяким там Росомахам не относится. Росомаха – что? Просто болван, ревнующий меня к Елене, к тому же болван с какими-то дикими понятиями о чести. Из тех, что убивают соперника в надежде, что женщина перейдет во владение победителя, в качестве приза за доблесть, как бывает у некоторых зверюшек. А вот Верховный и его приближенные – это уже нечто невообразимое. Оно конечно, власть портит, и собака на собачьей должности, но не настолько же… Говорят, новичкам всегда тяжело. Говорят, опять-таки, что через век-другой все утрясется. Но я здесь меньше года, а обрыдли мне Небеса уже по горло… Жил себе спокойно, горя не знал, так ведь нет – угораздило богом стать. Врожденная предрасположенность, по словам Верховного, будь он неладен. Эх, мама, мама! Хотя чьим-чьим, а вот словам Верховного я верить не обязан. Потому что он все время врет, работа у него такая… А я ведь ему тоже сразу не понравился, с первой же встречи… …Последний мой день на Земле начинался омерзительно. С вечера я сильно перебрал, по причине того, что губернатор острова приказал сжечь две мои последние и, может быть, лучшие картины. В отожравшемся до размеров крупного борова шакале на переднем плане он, видите ли, опознал себя. Губернатор даже приказал меня арестовать, хотя я и кричал, что это вполне абстрактная шакалосвинья. Не надо было пририсовывать монокль и котелок, и так бы все поняли. К счастью, был карнавал, и праздничная толпа, состоящая в основном из поклонников художественных талантов и прочих бездельников, в обиду меня не дала. Отобрав у посланных милиционеров оружие, народ повалил к дому губернатора. Дом этот нравился людям меньше уничтоженных картин, кто-то уже побежал за факелами, но тут губернатор, спасая собственную шкуру, объявил с балкона мне помилование, после чего пообещал уйти в отставку. Потом мы – я и ликующие поклонники – это дело отмечали, хотя и знали цену обещаниям шаколосвиньи. Потом – я не помню. Проснулся у себя в художке, один, правда, на подушке валялась загадочная черная шпилька.