Лэндон совершенно безумен, но и я не совсем в своем уме, потому что постоянно провоцирую его. Я распускаю свой хвост на том же провокационном языке, на котором говорит он, ожидая – нет, нуждаясь в том, чтобы он пришел за мной. Преследовал меня. Впрыснул в мои вены ту порцию экстаза, которую может дать только он. Я несусь на полной скорости по пустым улицам. Огни расплываются в моем периферийном зрении, добавляя мистическую вибрацию в опасную ночь. И не только по этой причине. Мои ноздри раздуваются при виде того, как Лэндон пытается поцеловать Сесили. У нас свидание. Он так сказал, хотя он не пойдет на свидание, даже если его будут держать под дулом пистолета. Он предпочитает острые ощущения неизвестности, интенсивность и сексуальные предпочтения, которые не одобряются обществом. Лэндон стремится к сексу, но не к эмоциям. Но опять же, Сесили мягкая и шикарная. Его подруга детства, не меньше. Он, вероятно, не стал бы грубо прикасаться к ней и шептать непристойные слова, пока трахал ее рот. Он не стал бы ломать ее и собирать по кусочкам заново только для того, чтобы сломать снова. В зеркале заднего вида появляется черная машина, выглядящая крупнее мстительной вороны. Я жму на педаль изо всех сил, но, хотя и люблю свой внедорожник Mercedes, он не сравнится по мощности со спортивным McLaren. Лэндон догоняет меня за считанные секунды и сбавляет скорость до моей, когда едет параллельно мне. Мы определенно едем не по дороге с односторонним движением. Я смотрю на него пристальным взглядом с вопросом: — Какого хрена ты делаешь? — Преследую тебя, муза, — его ухмылка могла принадлежать только самому Сатане. Я отпускаю педаль газа, позволяя себе отстать, но он делает то же самое, поэтому я снова нажимаю на педаль и внезапно ускоряюсь, пока мое тело не вжимается в сиденье. И снова Лэндон не отстает от меня, все еще ухмыляясь с неприкрытым садизмом. Я узнала в этом взгляде дикую похоть. Такой взгляд появляется у него всякий раз, когда он преследует меня или душит до полусмерти. Мои бедра сжимаются, и я виню в этом мышечную память. Виновата только она. Я отказываюсь верить в другое. Фары вспыхивают на другой стороне дороги, например, на той стороне, по которой Лэндону не следует ехать. Я бросаю на него взгляд. Перестраивайся. Давай. — Перестраивайся! — я делаю знак одной рукой. Он этого не делает. Что за черт? Он действительно планирует покончить с собой? — Мяч на твоей стороне. — Что? — я показываю одной рукой. — Мое решение будет зависеть от того, куда ты поедешь. Вот тебе подсказка: езжай туда, где ты должна была быть вчера! — кричит он, перекрикивая гудки другой машины. Я делаю знак «окей» дрожащим пальцем. В самый последний момент он нажимает на тормоза и сворачивает обратно за мной. Мой лоб и спина покрываются испариной, пальцы на руле дрожат, а нога неуверенно нажимает на тормоза, когда я снижаю скорость. Я ни за что на свете не смогу нормально вести машину, когда все мое тело в состоянии шока, но делаю все, что в моих силах, и Лэндон следует за мной, не пытаясь обогнать меня или ехать рядом. Как только я оказываюсь перед домом с привидениями, меня удивляют огни, освещающие жуткий сад со змееподобными листьями и деревьями-призраками, упавшими на землю навстречу своей неминуемой гибели. Но тут я бросаю взгляд на свои недавно посаженные клумбы, еще живые и медленно растущие по сравнению с тем, что я видела в последний раз. Только по ним я скучала в этом месте. Или нет? Я выхожу из машины на дрожащих ногах. Лэндон не торопится выбираться из своего дурацкого McLaren, его поведение в лучшем случае отстраненное. Я смотрю ему в лицо и дико жестикулирую: — Какого черта ты вытворял? — Возвращал тебя туда, где тебе место, — он медленно и неторопливо снимает маску с шеи и проводит пальцами по золотом узорам. — Мы бы не дошли до этой стадии, если бы ты не играла в бессмысленную игру в кошки-мышки. Я изо всех сил толкаю его в грудь. — Мой выбор – приходить сюда или нет – мой, а не твой или чей-либо еще. Сильные пальцы обхватывают мой локоть, и он тянет меня так, что я прижимаюсь к его точеным грудным мышцам. — Твой выбор закончился в тот момент, когда ты вошла в мою жизнь. Твои мысли, твой характер и сама суть твоего существования теперь принадлежат мне. Я яростно качаю головой. — Отрицание правды не делает ее менее действительной. Я советую тебе привыкнуть к моей роли в твоей жизни, потому что она не исчезнет в ближайшее время. Я бью его кулаком в грудь. Из глубины его души вырывается грохот, и он зажимает мою руку, а затем разжимает ее так, что кулак оказывается расплющенным о его грудную мышцу. — Не надо. Твоя восхитительная борьба заводит меня, а это не самая мудрая идея, когда меня и так распирает от нереализованной энергии, — он отпускает меня и отступает. — А теперь делай, как ты обещала. Беги. — Иди и поухаживай за одной из других своих подружек, — показываю я с большей энергией, чем нужно. — Я слишком особенная, чтобы быть второстепенным персонажем. Ну вот, я это сказала. Наконец-то. Слова, о которых я думала несколько дней, вырвались наружу. Я почувствовала боль, когда подслушала его разговор с этой Нилой. А потом ярость и боль, когда увидела его на грани поцелуя с Сесили. Меня даже не должно было быть там, но один из людей Джереми позвонил и сказал ему, что Лэндон с Сесили. У Джереми было такое ужасное выражение лица, когда он уходил. Мой гнев, должно быть, совпал с его, когда я запрыгнула в машину и последовала за ним. Меня охватывает необъяснимое желание. Порыв, от которого невозможно избавиться или проигнорировать. И он известен под именем Лэндон гребаный Кинг. Неважно, что я избегала его. Каждую секунду я думала о нем, о его сообщениях и о его чертовом присутствии. Вот каково это – быть зависимым, не так ли? Но как бы меня ни привлекал этот скользкий ублюдок, я бы скорее отрезала себе ноги, чем позволила ему переступить через меня. — Второстепенным персонажем? — он приближается ко мне, его глаза темнеют до цвета воронов и излучают ту же зловещую энергию. Он останавливается передо мной и приподнимает мой подбородок согнутым указательным пальцем. — Я могу переспать с кем угодно на этой планете. У меня есть целый репертуар женщин, умоляющих отсосать у меня, стоит мне только посмотреть в их сторону. Но я даже не признаю их существования. Эти губы – единственные губы, которые я хочу видеть вокруг своего члена. Это лицо – единственное лицо, которое я хочу пометить своей спермой. Думаешь, я стал бы прилагать столько усилий к такой сложной особе, как ты, если бы ты была лишь второстепенным персонажем? — Ты не будешь трогать никого, кроме меня, — не вопрос, а требование. И все же он отвечает: — Не буду. Просто. Без каких-либо его приводящих в бешенство условий, пари или ультиматумов. — Ты тоже не тронешь никого, кроме меня, или у нас возникнут очень серьезные и очень кровавые проблемы. — Перестань быть таким психопатом. — Перестань быть такой милой. Мой рот приоткрывается, и кожа, к которой он прикасается, покрывается тысячей мурашек. Я впиваюсь зубами в нижнюю губу в безнадежной попытке контролировать свою реакцию. Его странного согласия с ситуацией достаточно, чтобы смыть сомнения, в которых я тонула последние несколько дней. Его достаточно, чтобы наполнить мои мышцы чужеродной потребностью. Потребностью настолько вдохновляющей, что она гудит под кожей. Лэндон наклоняется вперед и мрачно шепчет мне на ухо: — Беги, маленькая муза, и беги так быстро, как только сможешь. Сегодня вечером я выебу все остальные члены из твоей памяти.