Итак, в верхах судьба Александра Николаевича была решена. Но не учли руководители министерства, а вместе с ними и генерал Якубов тех изменений, которые уже произошли в коллективе областного управления, в настроении людей. Основную массу сотрудников такое решение возмутило. Все отлично понимали, что это — расправа за критику. Коммунисты потребовали созвать внеочередное открытое партийное собрание. Обо всем случившемся подробно проинформировали обком. Дело принимало нежелательный для Якубова оборот. Не дожидаясь развития событий, он тут же предложил Петросову взять очередной отпуск, а после него возглавить отдел службы управления. Должность эта была далека от той оперативной работы, которую Александр Николаевич знал и любил, поэтому, прежде чем дать согласие занять ее, он решил подумать. Предложение же генерала об отпуске принял и спустя два дня укатил в Крым. Вынужденная отставка Впервые на отчетно-выборном партийном собрании начальника управления не избрали в президиум. Его кандидатуру, предложенную секретарем парткома, отвели большинством голосов. Об этом Якубов не знал, так как запоздал на полчаса. Войдя в зал, он, как обычно, занял свое привычное место за кумачевым столом рядом с Газиевым. Тот не решился преподнести генералу горькую пилюлю и промолчал. Справедливость восстановил Матвеев. — Вас в президиум не выбирали, товарищ генерал. Это было сказано тихо, так что в зале вряд ли кто расслышал слова заместителя Якубова, разве что догадался. Но для него самого они прозвучали громом среди ясного неба. Побагровев как кумач, покрывающий стол президиума, он встал и с видом незаслуженно оскорбленного достоинства сел в зале на услужливо освобожденном кем-то из его «гвардии» стуле. В подобных ситуациях Якубов умел владеть собой. Этот счастливый дар многих иной раз вводил в заблуждение. Генерал казался спокойным, даже добродушным, но в душе бушевала буря и каждый нерв был напряжен до предела. Вот и сейчас, внешне оставаясь ко всему безразличным, он кипел яростью и клял себя за то, что вообще появился здесь. Проще было сказаться больным и избежать такого унижения, какого не испытывал давно. Но кто знал? Какой же теперь сюрприз готовят ему в этом зале? Неужели вновь заговорят о «липовых процентах»? Опасения Якубова на сей раз оказались напрасными. Отчет и выборы протекали по привычному руслу, только настрой собрания был совсем иным. Коммунисты выступали смело, давали принципиальную оценку деятельности парткома, а, вернее, его бездеятельности. И только в этой связи критиковали руководство управления. Как и следовало ожидать, Газиева при голосовании «прокатили на вороных». Избрали нового секретаря. Значительно обновился и состав бюро. «Погорел Газиев, — думал Якубов, возвращаясь с собрания домой. — Жаль, конечно, что такой козырь выпал из колоды. Но что поделаешь, выручать его было рискованно — не та атмосфера. Горлопанов уж слишком много развелось в управлении. Пусть пока покричат, потешатся. А мы тем временем в демократию поиграем, как говорится, перестроимся или точнее «перекуемся». Газиев же — пешка на шахматной доске. Ею можно в любую минуту пожертвовать». Дома, залпом опрокинув стакан коньяку, он окончательно успокоился. Однако неприятности на Якубова обрушились совсем с другой стороны, откуда их никто не ожидал. Генералу напомнили в обкоме и о нынешнем положении дел в управлении, о морально-психологическом климате в коллективе, о справедливых претензиях коммунистов к руководителю. А на очередном заседании бюро выступила второй секретарь обкома Зухра Кадыровна Ахунова. — Никто не умаляет ваших прежних заслуг, товарищ генерал, — обращаясь к Якубову, сказала она. — Мы о них помним и за это вам честь и хвала. Но с некоторых пор вы неузнаваемо изменились, стали властелином среди подчиненных и приспособленцем среди тех, от кого зависите. Отсюда все ваши беды: и беспринципность, и потеря авторитета, а в конечном счете — развал работы. Мы не раз предупреждали вас об этом, причем, щадя ваше самолюбие, говорили при закрытых дверях. Но вы не вняли добрым советам. Теперь мнение членов бюро однозначно: генерал Якубов больше не может (да и не имеет права) руководить областным управлением внутренних дел. Советуем вам написать соответствующее заявление и сегодня же передать дела своему заместителю, полковнику Матвееву. В вашем министерстве в курсе. Заявление с просьбой об отставке Якубов написал. Лицо его при этом было спокойным. Когда он ехал в обком на заседание бюро, то предусмотрел и такой факт. Но генерал никак не предполагал, что от него потребуют немедленной передачи дел. А ему нужно было время. По крайней мере день, чтобы позвонить куда следует и проинформировать кого следует о случившемся. А там найдут управу не только на обком. Когда генерал вернулся в управление, Алексей Сергеевич Матвеев ждал его в приемной. Он уже знал обо всем, что произошло, и получил приказ из министерства приступить к приему дел у Якубова и о результатах доложить. День клонился к вечеру, поэтому нужно было спешить. Однако начальник управления с ходу взял его под руку, провел в кабинет, демонстративно, почти силой усадил в свое кресло, сам сел напротив и, весело усмехнувшись, сказал: — Вот теперь все на своих местах. Ты не обижайся на меня, полковник, если что не так у нас с тобой было. А сейчас у меня к тебе, как говорится, последняя просьба. Сам видишь, расстроен я очень, чувствую себя разбитым. Прошу тебя, Алексей Сергеевич, давай эту «сдачу-передачу» отложим до завтра. Сегодня я заниматься этим физически не в состоянии. — Но я получил приказ министерства... — Не беспокойся. Я туда позвоню, они не будут возражать. По-человечески Якубова можно было понять, и Алексей Сергеевич согласился. Как только Матвеев ушел, генерал засел за «вертушку». Он лихорадочно набирал номер за номером, пытаясь связаться с теми, кто всегда ограждал его от неприятностей, кто своим властным жестом и многопудовым «должностным весом» топил ему неугодных, и при любых обстоятельствах помогал самому Якубову оставаться на плаву. Но на сей раз хорошо отлаженный «механизм прикрытия» почему-то не срабатывал. Тот, с кем генерал связывал главные надежды, в отъезде, а те, к кому он смог дозвониться, с первых же его слов в очень вежливой и завуалированной форме помочь ему отказались, сетуя на «крайнюю занятость» и плохое самочувствие. Кроме слов сочувствия, он ничего утешительного не услышал. Якубов с досады бросил на рычаги телефонную трубку и взглянул на часы. Шел третий час ночи. Он понял, что рассчитывать на помощь высоких покровителей уже бесполезно. «Ну что ж, — подумал генерал, — мудра восточная пословица: «Покинутого покойника укладывают в табут[5] без слез». Утром хмурый и не выспавшийся он молча передал Матвееву ключи от сейфа и письменного стола. Уходя из кабинета, коротко бросил: — Сам разберешься, полковник. Что будет неясно — позвони. Помогу. С моей стороны бумажные формальности будут соблюдены... Обо всех происшедших в управлении событиях Петросов узнал, лишь вернувшись из отпуска. За это время он многое передумал. Ликвидацию оперативно-розыскного отдела, как самостоятельной единицы, он воспринял очень болезненно. И не столько потому, что служба эта была его любимым детищем и с ее упразднением он сам лишился должности. Он считал, что такая реорганизация — чья-то грубая ошибка, которая повредит общему делу. Ведь ОРО, имея в своем ведении так называемую разрешительную систему, связанную с пресечением незаконного хранения оружия, боеприпасов, взрывчатки и других запрещенных предметов, перечисленных в уголовном кодексе, контролировал деятельность охотничьих обществ, к сотрудникам отдела обращались за помощью, когда находили трупы неизвестных людей, личность которых требовалось установить. Розыскники брали на свои плечи нелегкий груз, который значительно облегчал труд сотрудников таких ключевых служб системы МВД, как отдел уголовного розыска и ОБХСС, позволял им после раскрытия того или иного преступления, когда преступника, совершившего его, задержать не удавалось, не отвлекаться на его поиски (иногда очень долгие), а браться за очередное «горящее» дело. Эти свои соображения Александр Николаевич еще перед отпуском изложил в письме, которое отослал... Он готовился принимать новый отдел, когда вдруг застарелая болезнь напомнила о себе во весь голос. После лежака на черноморском пляже он очутился на больничной койке. Раздумья и трудное решение В тишине больничной палаты времени для размышлений у полковника Петросова было более чем достаточно. Он думал о предстоящей работе на новом месте, о своем письме, ответ на которое ждал, о своих задумках, которые не успел осуществить, о незавершенных розыскных делах. Полковника Матвеева — временно исполняющего обязанности Якубова, Александр Николаевич знал мало — тот совсем недавно пришел в управление. Петросову было известно только, что Алексей Сергеевич — кадровый партийный работник, направленный на службу в органы МВД обкомом партии. Поэтому он искренне удивился, увидев его однажды входящим в свою палату. После обмена обычными в таких случаях любезностями, вопросами о самочувствии и ничего не значащими фразами о погоде, Матвеев сказал: — Не удивляйтесь. Я пришел по поводу вашего письма в ЦК. Ведь вы туда писали, не так ли? — Да, я писал о том, что... — Содержание письма мне известно, — перебил Петросова его собеседник. — С ним меня ознакомили в министерстве. — Так я и знал, — сокрушенно вздохнул Александр Николаевич. — Опять этот «эпистолярный футбол». Объясните мне наконец: почему так получается? Почему письмо с жалобой на министерство попадает в это же самое министерство? И это не случайность, не чья-то ошибка! Это стало, если хотите знать, правилом! — Мне трудно ответить на этот вопрос, Александр Николаевич. — Но я обязан сообщить вам о реакции на это злополучное письмо. В новой должности вас не утвердили. Министр подписал приказ о вашем откомандировании в распоряжение отдела кадров. Поверьте, новость эта для меня тоже неожиданна и неприятна. В недоумении многие товарищи и у нас в управлении. Я сам пытался разобраться во всем случившемся, побывал в министерстве. Но там смотрят на меня, как на человека нового, еще не знающего ни людей, ни обстановки в подразделении. Вот почему, несмотря на вашу болезнь, я и решился сообщить вам обо всем. Считаю это своим человеческим долгом. — Вы бы очень обидели меня, Алексей Сергеевич, если бы, придя сюда, умолчали об этом. Ваш рассказ развязал мне руки. Около двух месяцев я ждал ответа, ничего не предпринимая. А стоячая вода протухает. Теперь я буду докладывать лично первому! — Это ваше право, Александр Николаевич. Только не наломайте дров. — И вы о том же, — саркастически усмехнулся Петросов. — Не надо! Не портите впечатления от нашей встречи. Я прекрасно знаю, о чем вы сейчас думаете. Да и не вы один. Многие меня часто спрашивают: «Чего ты добиваешься? Куда лезешь? Зачем ищешь на свою шею приключения?» Да поймите же, не ищу я их! — Александр Николаевич в сердцах стукнул кулаком о спинку кровати. Потом, спохватившись, взял себя в руки. — Мне будет очень жаль, если вы уйдете из управления, — сказал Матвеев, прощаясь с Петросовым. — Такого бойца, как вы, хотелось бы всегда иметь под рукой. — Боюсь, что вы переоцениваете мои способности, — устало махнул рукой Александр Николаевич. — Поживем — увидим... * * * Когда Петросов выписался из больницы и впервые после столь долгого отсутствия появился в управлении, его ожидал вызов к министру. В обширной приемной, куда он через час явился, уже сидели человек десять. Но миловидная, средних лет женщина-секретарь в капитанских погонах войск внутренней службы коротко сказала: — Вас ждут, — и пропустила Александра Николаевича без очереди. — Прошу садиться, товарищ полковник, — кивнул Петросову министр, перебирая на столе ворох каких-то бумаг. — Мы разобрались в вашем деле. К сожалению, должен признаться, что меня ввели в заблуждение. Я даже не знал, что вы болели. Словом, приказ об откомандировании вас в распоряжение кадров отменен. Хочу предложить вам работу в аппарате министерства. Все это он произнес скороговоркой, не глядя собеседнику в глаза. В голосе министра слышалась досада. Уж больно редко ему приходилось признавать собственные ошибки. Петросов хорошо знал цену таким беседам и подобным предложениям. В таких случаях лестный пост в министерстве, нежданно-негаданное повышение по службе — мера вынужденная, давно придуманная для укрощения строптивых, а затем избавления от них, как говорится, «по-доброму», без шума. — Так как вы смотрите на мое предложение? — министр оторвался от бумаг и впервые пристально посмотрел на Александра Николаевича. Это был тяжелый, недобрый взгляд, позволивший Петросову окончательно отбросить все свои сомнения. — Благодарю за доверие, товарищ генерал. Но я действительно серьезно болен, и болезнь эта все чаще дает о себе знать. Как ни горько сознавать, но работать с полной отдачей я уже не смогу, а делать дело в полсилы не привык и не умею. Пора уходить на пенсию. — Это ваше твердое решение? Может быть, еще подумаете? — Нет, это решение твердое, товарищ генерал. Я все обдумал. — Ну что ж, не смею больше вас задерживать. Желаю всего доброго. — И министр вновь углубился в бумаги. ...Значит и жизни не было За оформлением различных документов, как чисто служебных, так и пенсионных, за подтверждением всевозможных справок и снятием необходимых копий прошло около месяца. И вот наступил день, когда Александр Николаевич, проснувшись однажды утром, понял, что спешить ему отныне некуда, что ждут его утром лишь пижама да шлепанцы. Он лежал, глядя в потолок и прислушиваясь к звону посуды на кухне, где жена готовила завтрак. Она, как всегда, торопилась, боясь опоздать в школу, где преподавала географию. Уже давно Петросовы-старшие жили одни. Обе дочери выросли, обзавелись своими семьями, жили и работали в других городах. Они подарили бабушке и дедушке прекрасных внуков. Вспомнив о них, Александр Николаевич подумал, что неплохо было бы на это лето забрать детишек к себе. Теперь присмотреть за ними есть кому. В это утро за завтраком жена — Лаура Михайловна — сказала: — После болезни тебе, Александр, необходимо отдохнуть. Постарайся на время отвлечься, разбери свой домашний архив, приведи его в порядок. Ведь в нем вся твоя жизнь. Я убеждена: тебе полезно сейчас обернуться назад, оценить по достоинству свое прошлое. Ведь недаром же потрачены все эти годы? Сколько в них поучительного для тех, кто начинает жить. Уверена, что об этом стоит не только вспомнить, но и написать. Поначалу короткий разговор этот за яичницей и утренним кофе Александр Николаевич воспринял, как довольно неуклюжую попытку жены отвлечь его от грустных размышлений. К ее предложению он отнесся с недоверием. И за разборку бумаг в своем изрядно запущенном архиве взялся без особого энтузиазма, лишь бы убить время. Но вскоре работа эта увлекла его, а затем и целиком захватила. Петросов даже не предполагал, сколь интересными окажутся такие «раскопки», какую радость доставят ему драгоценные находки в бумажном кургане, сколько воспоминаний, и грустных, и радостных, навеют они.