Москва, ателье госпожи Горяиновой, Александр Мирный Мне иногда кажется, что женщины созданы, чтобы мы по жизни не расслаблялись. Ну вот казалось бы, ты отдал ей карточку, сказал, что наденешь то, что она выберет, без пререканий, надеялся, что на этом твое участие в процессе и закончится, но куда там! Нельзя просто взять и купить готовый костюм! Надо обязательно сшить новый, на заказ! Чтоб в тон платья. Ах, это платье в тон костюма? Ничего-то мы, мужики, в тонких материях не понимаем! Короче, я стоял в комнате, увешанной зеркалами и софитами, и героически терпел, пока вокруг меня вились две помощницы швеи, что-то подтыкая булавками там, подгибая здесь. В подобном месте я был всего один раз — когда выдавал дочь замуж, и она поволокла меня выбирать свадебное платье. Я-то головой, конечно, понимаю, что ей хотелось получить папенькино одобрение, ну и поймать восхищенный мужской взгляд, но под конец процедуры я готов был сбежать на работу. Потому что фразы «А какое лучше: это с бантиками или то с цветочками?» ставили меня в тупик. Ну просто и это с цветочками, и то с бантиками были абсолютно одинаковыми — белыми и пышными. Что еще нужно от свадебного платья⁈ В общем, когда меня выгнали из примерочной с фразой: «А теперь я хочу померить платье, но это будет сюрприз», я выскочил из ателье чуть не вприпрыжку, впуская за собой телохранительниц. Вышел из здания, застыл у входной двери и с удовольствием втянул холодный февральский воздух полной грудью. Розовые автомобили моей невесты, на которых она приехала сюда, заставляли прохожих оглядываться, и я подумал, как хорошо, что тогда мы отпустили охрану Василисы. Не уверен, что смог бы накрыть защитным пологом всех, и была бы у ее телохранителей смерть глупая и бессмысленная. Предаться мыслям о вечном мне не позволил телефонный аппарат. — Мирный, — коротко ответил я, поднеся трубку к уху. — Привет, Алекс! Чем занимаешься? — поинтересовался цесаревич. — Страдаю во благо государства, — мрачно пошутил я. — Готовишься к приему, что ли? — хмыкнул Иван. — Ну не столько я, сколько Василиса. — Все правильно твоя невеста делает. Наш серпентарий будет встречать по одежке. Никак нельзя дать им повод трепать о тебе языками, — заявил цесаревич. — Да? Жаль, а я хотел явиться в берцах и бронежилете, — вздохнул я в ответ. — Алекс! — укоризненно протянул наследник престола. — Ладно, Твое Высочество, так и быть. Ради тебя придется влезть в костюм. Но если и он не переживет мероприятия — извиняй, на следующее будут берцы. Цесаревич фыркнул, но развивать тему не стал. — Ладно, я звоню с хорошими новостями, — сменил он тему. — Хорошие новости у нас в дефиците, — осторожно заметил я. К тому же что хорошо для наследника престола, может быть не так чтобы хорошо для меня. — Государь доволен проведенными тобой мероприятиями, — пафосным тоном заявил цесаревич. — Твой потешный отдел признан высокоэффективным инструментом. Ну, еще бы. — И ты же помнишь, что финансирование этого подразделения идет из моих личных средств? — Что-то такое припоминаю, да. — Так вот, экономисты, конечно, еще не все посчитали, но уже сейчас могу с уверенностью сказать, что твоему отделу выделят не только дополнительные игрушки для обвеса, но и финансирование на расширение личного состава! — с нескрываемой гордостью заявил наследник. — Я считаю, что нужно довести число сотрудников хотя бы до полусотни. Что скажешь? Вместо ответа я тяжело вздохнул. Ох уж эта юность! И жить торопится, и убиться спешит. — Скажу, что новости прекрасные, но пока я руковожу этим отделом, забивать штатные единицы, лишь бы не отняли финансирование, я не дам. — Алекс? — не понял цесаревич. — Ну вот, Твое Высочество, ты же наверняка хочешь забить отдел армейским составом? От Лютого там кого-нибудь отщипнуть, от Серова? — Примерно так, да, — согласился Иван, все еще не улавливая, к чему я клоню. — И это самая скверная идея, какая только могла прийти тебе в голову. Рвать сложившиеся команды — плохо. Они эффективны как раз потому, что сработались, а с новыми, так сказать, коллегами будут заново притираться, и не факт, что притрутся. Ведь они не сами захотели перейти, а ты их вырвал из родного гнезда. — Я же не собираюсь никого силком тащить! — возмутился Иван. — Ага. Приходит такая разнорядочка сверху — выделить Его Высочеству тра-ля-ля двадцать человек личного состава. И как, соломинку тянуть будут? Неликвид тебе отдавать? Они там бойцов растили-пествовали под себя и свою работу, а тут ты такой красивый, облеченный властью. Наследнику престола ведь и не откажешь, но и соглашаться убийственно. Трубка сосредоточенно засопела, сигнализируя о том, что собеседник обдумывает мои слова. — Сейчас люди под моей рукой отобраны мной лично, я понимаю, кто это, чего от них ждать, их сильные и слабые стороны. И, как ты видишь, даже того количества, что есть, достаточно, чтобы вызвать удовольствие Его Величества, — дожал я парня. — И что ты предлагаешь? — спросил Иван. — Не торопиться. Я уже обдумывал расширение, и нам нет смысла забивать позиции чужими специалистами или солдатиками типа «сено-солома». Ты же хочешь высокоэффективную команду, Твое Высочество? — Ладно, — вздохнул цесаревич, — поступай, как знаешь. Но мое слово при найме решающее! — Естественно, — усмехнулся я. — Это же твой потешный отряд, тебе и командовать парадом. Императорский Московский Университет, Александр Мирный После поединка с Ирочкиными подопечными Дмитрий Евгеньевич как с цепи сорвался. То есть он и до этого гонял нашу троицу нещадно, но сейчас как будто делал это втрое усиленней, если такое возможно. Если Иван с Василисой упражнялись со второй-третьей стихией, то мне выдали задание открытия Дерева. И это, надо признаться, оказалось сложнее, чем все предыдущие стихии вместе взятые. Дерево — стихия созидания, а я к нему был малость не склонен. Обе мои жизни, так или иначе, оказались связаны с боем, насилием и смертью. Заставить проклюнуться росток с таким послужным списком оказалось не так-то просто. Разумовский зверел, орал и обещал зверски покалечить, если я не открою новую стихию вот-прям-щас. На мой вопрос «Куда мы опаздываем?» тренер отправил меня нарезать круги по полигону и думать о новой стихии и своем поведении. В общем, Дерево поддаваться не желало. На последнем занятии перед императорским приемом я, два часа кряду побившись над семечкой подсолнечника, устало наблюдал, как Иван сосредоточенно пытался развести руками мерзлую землю, а Василиса с восторгом наблюдала за вызванным ей снежным смерчем. Подумалось, что цесаревич все-таки еще мальчишка. Мальчишка, на которого наваливается вся Российская Империя и который хоть и готовился к этому всю жизнь, но до сих пор не готов. Хотелось потрепать его по волосам и сказать, что иногда нужно выдыхать, и он не останется один на один с этим миром, стремящимся сожрать его и его Родину ради блестящих цацок, символизирующих императорскую власть. Василиса же на фоне всех этих облеченных властью деток была как нежный цветок розы. Красивый, но шипастый на толстом, толстом стебле, что сломает ножницы или иной секатор. Умопомрачительно цветет, но так просто не сорвать. Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Я даже как-то не заметил, что из той в эту жизнь перетащил ощущение опасности. Всегда немного на взводе, всегда немного в ожидании атаки. Защищать — это же тоже убивать. И расслабиться нельзя, ведь от меня зависит не только мое будущее, но еще и один пацаненок, которому придется надеть корону не по весу, и девчонка из хорошей семьи, доверившаяся безымянному сироте вопреки всякому здравому смыслу. Ребята из потешного отряда, которые еще не боевая единица и не братство, но скоро обязательно им станут. Девушка с розовыми волосами, которую я вытащил из гетто, и которая тайком бегает на свидания с самым брутальным силовиком империи. Детки с титулами и проблемами, которые они наследуют от отцов и матерей из поколения в поколение. Каждый человек, которому я подставил плечо или подал руку на своем пути. И впервые в этой жизни я ощутил прилив силы не для того, чтобы выдрать чью-то глотку, а потому что, оказавшись в полном одиночестве в этом странном магическом сословном мире, я оказался не один. Защищать — это не всегда убивать. Иногда это просто стоять рядом, давая на себя опереться. Держаться крепко за эту землю, родную землю, что промерзает на многие метры каждую зиму. Подпирать плечами небо, с которого девять месяцев в году сыпется белая мука. Не гнуться и не ломаться. Я распахнул глаза. Вокруг ничего не изменилось — Иван все так же боролся с мерзлой землей, Василиса все так же смотрела на свой первый снежный смерч. Разумовский смотрел на меня мрачно и недовольно. Ноги затекли, и я тяжело поднялся и потянулся к самому холодному небу в мире. — Мирный, иди отсюда, — раздраженно произнес тренер. — Все равно выдохся. — Ладно, — нехотя протянул я и слегка пошевелил пальцами. В снежном вихре Василисы помимо ее снежинок закрутились алые лепестки от бутонов роз. — До свидания, — кивнул я охреневшему тренеру и пошел с полигона. Глава 22 Императорский Московский Университет, Александр Мирный