В последний учебный день перед приемом у государя госпожа Орлова поймала меня буквально за ворот в коридоре университета. — Идешь со мной, — скомандовала Ольга Мегеровна тоном, не терпящим возражений. Бить даму моветон, пришлось выкручиваться. — Ольга Кирилловна, вы мне крайне симпатичны, но я уже обручен! — улыбнулся я со всем возможным обаянием. Орлова аж растерялась от такого заявления и пару секунд хлопала глазами, переваривая услышанное. Затем тонкие брови женщины сошлись на переносице, и медик процедила: — У тебя пять стихий открыто, умник. Знаешь, что случается при открытии пятой стихии? — М-м-м? — Медицинский осмотр. — Ой фу, — поморщился я. — Я тебе с десяток уведомлений на телефон отправила, — произнесла Орлова. — Что-то такое припоминаю, да, — нехотя протянул я. Честно признаться, я думал, это какая-то местная формальность, типа школьной диспансеризации. Пришел — молодец, не пришел — никто бегать не станет. — Я обязательно при случае к вам загляну, — пообещал я, сделав честные-честные глаза. — Нет, ты прямо сейчас пойдешь со мной, — отрезала Орлова. — Но у меня пары! — возмутился я. — Вколю транквилизатор, — выдвинула ультиматум женщина. Даже шприц из кармана достала и продемонстрировала. — Туше, — сдался я и отправился к местным медикам. Спустя пару коридоров и переходов, когда Ольга Кирилловна поостыла, выяснилось, что среди студентов я первый из новичков, открывший пять стихий. Как правило, к этому результату приходят в конце первого-начала второго курсов. Что ж, с этой точки зрения интерес Орловой к моему здоровью выглядел более адекватным, но менее приятным для меня. Это не она такая ответственная сотрудница, а я такой интересный объект для рассмотрения. В кабинете медик усадила меня в неудобное кресло и принялась производить разные манипуляции, объяснения которым я дать не смог бы при всем желании — не хватало знаний. — Как себя чувствуешь? — спросила Ольга Кирилловна, водя вокруг моей головы какой-то фигулиной, напоминающий помесь бесконтактного термометра и транспортира. — Нормально, — пожал я в ответ плечами. — Прямо-таки и нормально? — недоверчиво переспросила женщина. — Да, вполне. — Никаких внезапных приступов слабости или эйфории? Агрессия, раздражение? — Я что, похож на наркомана? — покосился я на медика и ее противно пищащий аппарат у своего виска. — Дежурные вопросы, — сухо ответила Ольга Кирилловна, не оценив мое ехидство. — Ясно. — Ну, в таком случае все хорошо, — произнесла она, убирая прибор в коробку. — И это все? — недоверчиво уточнил я. — Все, — протянула женщина, задумчиво смотря в экран своего компьютера. — Ну, я пошел? — спросил я, вставая на ноги. Орлова не ответила — женщина что-то одной рукой клацала в компьютере, а второй — в калькуляторе. Я решил, что молчание можно расценивать как согласие, но ретироваться мне не дали. — У тебя все хорошо, Мирный, все очень хорошо, — начала Ольга Кирилловна задумчивым голосом. — Но ты идешь на запредельных скоростях в своем магическом развитии. Я не понимаю, чем это обусловлено, и не знаю, как это остановить. — И что это значит? — нахмурился я. Орлова пожевала губами, словно размышляя, отвечать мне на вопрос искренне или не стоит. Видимо, решила, что все же стоит. — Это значит, что у тебя, в теории, полгода, чтобы раскрыть все доступные стихии. Но я сейчас смотрю на твои анализы и вынуждена сообщить, что времени еще меньше. — Сколько? — спокойно задал я вопрос. — Месяца три. Может, меньше. Слишком мало аналитики, твой потенциал уникален — не с чем сравнивать, — призналась медик. — А потом? — А потом все. Потеря пластичности дара, — озвучила мрачный приговор Орлова. — Что открыл — то открыл. — Ясно. Спасибо. Мне показалось, что женщина хотела добавить что-то еще, потому что возникла какая-то пауза, но Орлова кивнула на дверь: — Иди. Большой императорский прием на самом деле проходил примерно раз в месяц и до мятежа представлял собой нечто вроде расширенной планерки. Малые приемы устраивались регулярно и были чем-то типа летучек для решения оперативных вопросов. Но поскольку недавнишние события нарушили привычное течение забот о государстве, этот прием будет особенным. По крайней мере, так утверждал Иван, посвящая меня во все тонкости предстоящего корпоратива. От бала это мероприятие отличалось исключительно деловым профилем. То есть все при параде решают рабочие вопросы — подают прошения и получают награды. Ну или мандюли, тут уж кто на что постарался. Военные одевались в парадные мундиры, обвешивались наградами и прочими знаками отличия. Придворные дамы выряжались в мундирные платья и соответствующие случаю украшения. Ну а всякая шелупонь типа меня просто должна была выглядеть «соответствующе». Я заехал за Василисой на своем «Руссо-Балте», каким-то чудом откопанном с парковки Охотного ряда. Машинку пришлось, конечно, изрядно отмыть и перетрясти, но «Георгий Петрович Сервис» сделал все в лучшем виде. Розовые автомобили уже кучковались во дворе особняка Корсаковых, готовые сопровождать нас до самого Кремля. Брат Василисы встретил меня в холле, по местным меркам это было выражение невероятного расположения. Ну, спорить с этим было сложно — если Корсаков не удержит отцовский бизнес на плаву, куда он пойдет одалживать деньжат? Явно не в банк. — Александр, добрый день, — протянул мне ладонь Матвей. Я пожал руку парня, отметив про себя, как он осунулся и помрачнел за то время, что я его не видел. — Василиса сказала, что вы назначили дату свадьбы, — произнес он. — Да, все так, — кивнул я. — Рад, что вы не стали затягивать, — осторожно произнес Матвей. — Оставлять такую шикарную девушку, как ваша сестра, незамужней — рисковое занятие, — улыбнулся я, услышав легкие шаги Василисы наверху лестницы. Корсаков обернулся, и мы оба имели удовольствие наблюдать медленно спускающуюся шикарную девушку. Платье Василисы было строгим по меркам местных аристократов, но дешевым не выглядело. Темно-зеленое, под цвет моего костюма, с вышивкой по краю подола и рукавов. Присмотревшись, я понял, что вышиты не просто какие-то там линии, а нули и единицы, складывающиеся в искусный узор. Волосы девушки были убраны в хитрый узел на затылке, поддерживаемый несколькими шпильками с бриллиантовыми головками. И лишь одна прядка шаловливо выбивалась из прически, падая на лицо, так что моя рука сама так и тянулась ее убрать за ушко невесты. Понятно, зеленый цвет — цвет военного мундира, нули и единицы — намек на «В Курсе». Василиса оделась под мою деятельность и добавила кое-что от себя. Изящное решение. — Здравствуй, — поздоровалась Василиса, глядя на меня из-под опущенных ресниц. — Сестрица, ты великолепна, — произнес Корсаков, восхищенно рассматривая девушку. — Благодарю, — ответила та, не глядя на брата. — Твой жених, кажется, лишился слов, — хмыкнул Матвей. — Нет, я размышляю, не прогулять ли нам прием и не сбежать ли в ближайшую часовню, — честно признался я. Василиса вспыхнула, ее брат неловко кашлянул, а я достал из внутреннего кармана пиджака небольшой футляр и, раскрыв, продемонстрировал его содержимое. Пришлось изрядно попытать боярыню Нарышкину, которая внезапно решила проявить героическую стойкость и женскую солидарность, чтобы не выдавать образ подруги. Мария сломалась на моем недовольном замечании: «Если ей не подойдут сережки от Овчинникова, это будет на твоей совести». Название ювелирного дома произвело эффект волшебной пилюли, и спустя десять минут я знал больше, чем требовалось. Даже чем хотелось бы. Однако это помогло подобрать подарок сообразно случаю, и теперь я демонстрировал сережки геометрической формы с модным танцующим бриллиантом внутри. Где-то в этом месте мой будущий шурин извинился и посчитал целесообразным удалиться, пожелав нам хорошего вечера. Василиса же несколько минут держала украшения в пальчиках, рассматривая хитрую работу, заставляющую камешек в центре середки крутиться в нескольких плоскостях, что действительно было похоже на танец.