Так и произошло. Вроде «и повода-то не было». Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете. «Всего-навсего» отец сказал ей: «Эй, ты, пей!» А она «всего-навсего» вскрикнула вдруг: «Я тебе не эй!» – и встала, и при всех ушла вон из-за стола… Мама оставила ему письмо. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упреков». Покончила с собой и племянница, а по совместительству «любимая женщина» Гитлера – Гели Раубаль. Наложила на себя руки и любовница фюрера – актриса Рената Мюллер. Другую – Митци Рейтер – в последний момент вытащили из петли. «Прима» же Гитлера – Ева Браун – дважды предпринимала попытки суицида. Увы, на этапе Соковыжималки задумываться об этом начинают даже самые оптимистичные – когда-то! – жертвы. «Мысли о смерти меня просто преследовали. Вешаю белье на пятом этаже, открытый балкон, табуретка качается, думаю: самоубийство – большой, непростительный грех, но если табуретка подломится – это ведь несчастный случай? Но табуретка не ломалась. Во сне, только закрою глаза – хожу между разрытых могил и так мне хорошо, спокойно… Я рассказала ему свои сны, он как-то приободрился: – Да-да, милая, не переживай, детям будет без тебя хорошо, я никогда не женюсь и полностью посвящу себя им. Скажи только, когда это случится? – Ну, не знаю, только чувствую, что скоро умру. И вот он приходил домой и очень раздражался, видя, что я еще жива». «Последние годы нашего брака у меня было навязчивое желание выкинуться из его машины на полном ходу или уснуть и не проснуться». «Думаю, он хотел меня вынудить к самоубийству. Он бы точно сухим из воды вышел. Ведь всё было бы замаскировано: все видели, как он был ко мне заботлив, как интересовался моим здоровьем, и слышали, как я кричала ночами во время «побудок». На фоне этих бесчинств совсем «безобидными» мелочами выглядят такие проявления неглекта, как: – постановка перед выбором: или есть то, что дает агрессор, или голодать. Не можете питаться овсянкой на воде в течение месяца? Значит, не голодны. Творог? Ишь чего захотела; – намеренная порча блюд с целью испортить вам аппетит, нанести вред здоровью. Человек переливает уксуса в салат, пережаривает блюда, настаивает на том, чтобы вы поели «осетрины третьей свежести», и вы получаете пищевое отравление; – неприглашение к столу. Например, вы в гостях у абьюзера, он садится обедать, а вас не кормит; – опустошение холодильника, несмотря на ваши просьбы оставить вам еду. У вас получается поесть, только если вы подсуетитесь. Распространенный вариант неглекта – лишение вас нормального сна. «Ночные построения», истерики и выставление за дверь в ночи, «нечаянные» побудки и даже избиения вас спящей – все это страшная реальность деструктивных отношений. «Он будил меня и до утра внушал, что я исчадие ада, эгоистка и страшная лгунья. Я рыдала, рвала на себе одежду, просила не мучить меня. Но он был неумолим. Мне было очень плохо. Я еле ноги таскала, сходила с ума, думала сигануть с десятого этажа, а он уже уничтожал меня в Сети. Убил мои аккаунты в соцсетях, мои комментарии на профессиональных сайтах…» …Я уже говорила, что пара, находящаяся на продвинутом этапе деструктивного сценария, со стороны может выглядеть как идеальная или близкая к этому. Но нередко «идеалом» выглядит именно агрессор, которого все дружно жалеют из-за того, что у него такая психованная, ревнивая жена. И мало кто понимает, что прилюдные истерики жертвы срежиссированы агрессором. «Реакция некоторых жертв сводится к изменению поведения, которое является прямым следствием извращенных провокаций, – пишет Иригуайен. – Это выражается в напрасных попытках заставить себя услышать (например, нервные припадки на публике), или же в насильственных действиях по отношению к агрессору, которые лишь послужат оправданием последнему: «Я вас предупреждал, она в жутком состоянии!» «Он как-то очень ловко доводил меня до серьёзных истерик. Я начинала рыдать, задыхаться, говорить, что больше не могу… А он кричит и кричит. Или шипит, словно ядом плюётся». Туман газлайтинга сгущается, агрессор все больше убеждает вас, что вам самое место в психбольнице. Вас запугивают лишением родительских прав, угрозами отнять детей. Мучитель со знанием дела провоцирует у вас «приступы сумасшествия», не забывая записывать их на камеру или диктофон, а потом рассылает «нарезки», рисуясь перед людьми в образе долготерпеливого страдальца. «Меня круглосуточно записывали. Он намеренно меня доводил, вырезал мои крики из контекста и рассылал родственникам и знакомым. Он умел меня доводить. Не гнушался тем, что бил младенца. Чтобы я кричала и истерила. Он складывал кучи мусора на полу, на столе, фотографировал и рассылал людям с припиской: «Вот в таком гадюшнике я живу». «Когда я истерила после побоев, умоляла уйти, он снимал меня на телефон и хохотал. В то время я громко орала от любых неожиданных звуков, и он любил демонстрировать это другим. Я почти полностью потеряла память, концентрацию и, видимо, производила впечатление дебилки». Сент-Экзюпери хитро создавал в обществе мнение, что его жена – истеричка, грымза и превратила его жизнь в ад. Отправляясь на очередную вечеринку, он оставлял Консуэло дома и говорил, чтобы она позвонила ему через некоторое время. Нарцисс, обожавший быть в центре внимания, прикидывался утомленным славой: «Я так ненавижу бессмысленную болтовню, все эти публичные лекции, обеды… Неважно, что хозяйка дома обидится, если вы позвоните и попросите меня немедленно вернуться домой. Вы же знаете, я слишком хорошо воспитан, поэтому, если вы не позвоните, я не смогу уйти!» А теперь давайте подумаем: как звонки Консуэло выглядели в глазах окружающих? Правильно. Гения, ненадолго отвлекшегося от работы, терроризирует патологически ревнивая жена. Агрессоры обожают демонстрировать людям жертву, когда она заплакана, плохо выглядит. «Однажды он меня довел, и я расплакалась на улице. И тут увидела, что мне навстречу идет коллега. Ее лицо исказилось от ужаса – она подошла, взяла меня за руку и долго спрашивала, все ли со мной в порядке. Потом она написала мне, что не могла даже представить себе, чтобы человек так плакал. Но я привыкла к собственным истерикам – они случались не реже раза в неделю». «Он умел раскачать небольшую бытовую ссору до спектакля двух сумасшедших, причем старался, чтобы финал, когда меня уже трясло, видел или слышал кто-нибудь». «Вскоре Тонио сжимал меня в объятиях: – Да ты похожа на клоуна, слезы брызжут во все стороны! Господа, сфотографируйте мою жену, – добавил он, обернувшись к журналистам. – Она сегодня скверно выглядит, нервы ее совсем никуда, только я могу ей помочь». Агрессора несказанно бесит сам факт того, что вам может быть хорошо! «Когда у меня бывало хорошее настроение, он начинал нервничать и тут же говорил что-нибудь неприятное, у меня начиналась или истерика, или грусть, и он успокаивался». Чужое счастье и веселье весьма действовали на нервы и Лермонтову. Когда Мартынова, застрелившего его на дуэли, спросили, не стыдно ли ему, погубившему светило русской поэзии, он ответил: «Господа, если бы вы знали, что это был за человек! Он был невыносим. Если бы я промахнулся тогда на дуэли, я бы убил его потом. Когда он появлялся в обществе, единственной его целью было испортить всем настроение. Все танцевали, веселились, а он садился где-то в уголке и начинал над кем-нибудь смеяться, посылать из своего угла записки с гнусными эпиграммами. Поднимался скандал, кто-то начинал рыдать, у всех портилось настроение. Вот тогда Лермонтов чувствовал себя в порядке». На этапе Соковыжималки обесценивание становится тотальным. Это и: – постоянное принижение ваших достоинств и достижений: «Нарцисс в лоб говорит партнеру: ты грязнуля, дрянная хозяйка, с тобой стыдно на улицу выйти, не то что на вечеринку сходить. Ты на меня давишь, не даешь мне вздохнуть, – пишет Наталья Ермакова. – Но это все его страхи и мнение о… самом себе. Партнер для него становится мусорным ведром, в которое он сбрасывает негатив и стыд».