«Они убивают самооценку человека, – пишет Адриана Имж. – Он критикует все, начиная от внешности и заканчивая позами в сексе. От него не скрыться и не спрятаться, а любые попытки стать лучше он разносит с еще большим азартом. Дальше два пути – либо он достает свою жертву настолько, что та сбегает, роняя тапки, либо она погружается все глубже и глубже в отчаяние и депрессию. При этом жертва уверена, что для нее стараются что-то сделать»; – оскорбительные, уничижительные и насмешливые замечания в ваш адрес – часто прилюдные: «Как-то у него был день рождения, все было обставлено с большой помпой, заказан лучший ресторан, всех туда везли на лимузине. Когда я пошла в туалет, он зашел следом, закрыл дверь и начал требовать, чтобы я сказала: «Я только твоя и буду с тобой до конца». Люди начали стучать в дверь, я мягко попросила его поговорить об этом позже, а он разозлился, вышел, хлопнув дверью со словами, что ему все понятно. Когда всех стали развозить по домам, он начал при всех говорить обо мне гадости, что хуже меня нет, что я испортила ему жизнь. Я пыталась сказать что-то в свое оправдание, он меня прерывал, орал, что верить мне нельзя, что я хищница, что я думала его обмануть, но он умнее меня и мне не удастся его провести. Я плакала, но выйти не могла, так как была ночь, и мы ехали по незнакомой местности. Кто-то из его друзей сказал: перестань, так нельзя, ты делаешь человеку больно. На что он отвечал, что я прекрасная актриса и это шоу устроила специально для них, но он-то давно не верит ни мне, ни моим слезам»; – открытое предпочтение вам других женщин с выставлением вас на посмешище – как в случае с женой академика Ландау и с Консуэло. Это создание «дофигаугольников», т. е. ввод в игру третьего (четвертого, пятого) участника: мнимого или реального. И в том, и в другом случае агрессор унижает жертву рассказами о достоинствах «соперника», нелицеприятными сравнениями, подстраивает ситуации, чтобы попасть с ним жертве на глаза, сталкивает «соперников» и злорадно наблюдает за их реакциями, а если повезет – то и за выяснением отношений. Предпочтение других нередко сочетается с отлучением вас от тела: «Вера и Тонио сидели на ветках старой черешни. Они смотрели друг другу в глаза, как молодые животные, которые почувствовали внезапное влечение друг к другу. Я позволила им обмениваться полными желания взглядами, благоразумно сказав себе, что в гареме султан удовлетворяет всех женщин по очереди. Тонио был смущен желанием этой полуодетой молодой девушки, которая буквально готова была отдаться ему. Она застенчиво прикасалась к нему, как прикасаются к редкому цветку. Мадам Жюль удивлялась. Старая жена садовника знала, что означают эти прикосновения. Мне было неловко перед пожилой женщиной, которая в свою очередь переживала за меня и по-матерински плакала». И опять рационализация! И снова Консуэло ищет приемлемые объяснения бессовестному поведению мужа, перекладывая ответственность за «соблазнение» на Веру! Тогда как очевидно противоположное: идея «соблазнения» исходила от Тонио, и ее особенную прелесть составляло прилюдное унижение Консуэло, которую он выставлял перед теми же Верой и мадам Жюль то ли дурочкой, то ли тряпкой, то ли женщиной «широких взглядов», то есть в данном случае сводней… – создание реальной угрозы вашей безопасности, здоровью и жизни. Чего стоят бросания жертв в заброшенном дачном массиве и среди леса, выкидывания из машины на ночной дороге и из квартиры в пижаме! «Был день рождения у подруги, поехали за город в её частный дом. Саша был как всегда чем-то недоволен, за столом пел дифирамбы имениннице, а мне хамил. Слово за словом – и он выливает стакан воды мне на голову. Я в бешенстве пошла в ванную, набрала ведро, хотела испугать его, не успела донести, он выхватил его, вылил на меня и вытолкнул за дверь. На мороз. Всё происходило в коридоре, никто не видел. Когда достучалась, в волосах был лёд…» …Консуэло покинула Париж, в который вошли немцы, и укрылась на ферме в пригороде. Тонио улетел в Африку. «Через несколько дней я получила телеграмму от мужа, в которой он назначал мне свидание в гостинице. Я хотела его поцеловать. Я мечтала стиснуть его в объятиях, рассказать ему, как я ждала его, как я его люблю… Он закрыл глаза и пробормотал: – Как же я хочу спать! Тогда я начала медленно раздеваться. Тонио внезапно сел на кровати и остановил меня тем же хриплым голосом: – Нет-нет, не стоит. Уже час ночи. А мне в три вставать. Мне надо успеть на поезд. Так что, дорогая… – То есть мне едва хватит времени, чтобы зайти за вещами на ферму? – наивно спросила я. – Нет, потом я еду в Виши. Когда вернусь, я посвящу вам больше времени. Самое благоразумное, что вы можете сделать, это сейчас же вернуться к вашим друзьям. Слабым голосом я объяснила ему, что в это время невозможно найти такси, что идти пешком до фермы – это полчаса через поля и дорога абсолютно темная. – Послушайте, – серьезно начал Тонио. – Я действительно советую вам вернуться. Мое сердце сжалось, все пламя разом превратилось в пепел. Я не знала, кричать мне или плакать. У меня в сумочке лежало его последнее любовное письмо, где он говорил, что никогда больше не покинет меня… Я вынула его, перечитала и положила ему на подушку. Тонио посмотрел на письмо и не сделал ничего, чтобы удержать меня, когда я уходила в ночь. Я вернулась, как побитая собака. Ни слез, ни надежды не отражалось на моем лице. Что-то развалилось, сломалось внутри меня, и это выражалось в безостановочном покачивании головой слева направо, словно у человека, страдающего тиком, который постоянно мотает головой: «Нет, нет, нет, нет»; – саботаж ваших профессиональных и творческих проектов, завуалированное, а то и откровенное вредительство. Вам устраивают светопреставление накануне защиты диплома, «нечаянно» стирают файл с почти дописанным романом, запускают о вас дискредитирующие слухи в профессиональном сообществе, требуют прервать важные контакты… Да «просто» истощают вас разнообразным и постоянным насилием – так, что у вас вообще ни на что не остается сил: «За все то время, пока мы с тобой были вместе, я не написал ни единой строчки, – пишет Оскар Уайльд своему роковому любовнику Альфреду «Бози» Дугласу в тюремной исповеди «De Profundis» («Из глубин»)[23]. В любом месте, где ты был рядом со мной, я вел абсолютно бесплодную и лишенную творчества жизнь»; – разные издевательские тактики: «Он начал «грязевую атаку». Перестал мыться. Гордился, что не моет голову по три-четыре месяца. Мог с ногами, с которых отваливалась грязь, лечь на чистое постельное бельё и требовать секса. Перестал смывать за собой вообще». Пышным цветом расцветает и материальное использование. В моем блоге – немало историй читательниц, у которых агрессоры выманили приличные суммы. Тактики разнообразны, но итог один – вы работаете за семерых (при этом по полной обслуживая агрессора в быту, сексуально, эмоционально и т. д.), не имеете свободной копейки и в итоге остаетесь с приличными долгами: «За те три года, что мы жили вместе, я помогла ему выплатить кредит (брал до меня), выучиться на права, закончить платный вуз, перевела его и его брата на более высокие должности с повышением зарплаты, давала его родне деньги без отдачи. «Спасиба» ни от кого ни разу не было». «Каким-то невероятным образом мне на шею повесился взрослый мужик, которого я содержала, поила, кормила, наряжала в брендовые шмотки, возила на курорты и радовалась, что мне позволено это для него делать. Подарки он заказывал примерно так: «Доча, мне сегодня приснился новый айфон». Он с упоением строил планы насчет покупки машины, ведь она ему так нужна для работы. Ооочень нужна! Вот только где найти такого доброго и отзывчивого человека, который бы дал взаймы? В общем, машину я ему купила. Он на радостях поехал к маме в другой город. Меня с собой не пригласил, зато взял любовницу». «Мне предоставлялся выбор – либо он ужинает дома и мы не встречаемся, либо я оплачиваю ему ужин, тогда мы увидимся. Далее мне было сказано, что если я хочу его видеть – то я должна снять квартиру. Когда я была беременна, поехали покупать коляску. Заехали на заправку, и он набрал там в магазинчике еды (на порядок дороже, чем в магазине). Я очень вежливо сказала, что не следовало это делать, потому что у меня ограниченный лимит денег. Тогда он открыл окно и стал на полном ходу швырять продукты из машины. Я почувствовала себя виноватой – не дала голодному человеку пожрать за свой счет. Я доехала до ближайшей станции метро и попросила его выйти из машины. Полились оскорбления, потом сахарок, потом опять злоба, а потом он приблизился к моему лицу, я думала, что он хочет поцеловать меня и помириться, а он… укусил меня со всей силы и прокусил губу, полилась кровь. После этого он залез в мою сумочку, достал деньги и ушел». «Он объявил мне, что создан для творчества и созидания, поэтому я должна его обеспечивать. Я выматывалась, работала иногда по 18–19 часов в сутки, начала терять сознание от усталости, у меня постоянно болело сердце. Я не успевала работать за двоих, убирать и готовить. А он приносил мне лапшу быстрого приготовления и говорил, что другого я не заслужила. Когда я не готовила ему ужин – не успевала с работой – он мог ударить меня в живот». «Перед кризисом Андрей взял в кредит новую машину и перестал мне платить зарплату, мотивируя это тем, что иначе ему не хватит на платежи. Так я и работала год бесплатно. На что жила? Устроилась на вторую работу и год работала по 14 часов в день, а в выходные «всего» по шесть часов. В это же время, чтобы платить за офис и хоть какую-то зарплату сотрудникам, он попросил меня взять кредит – один, потом другой. Он сам типа не мог, потому что у него кредит на машину. Платежи по моим кредитам он делал через раз, а потом вообще перестал платить, сказал: «Да пошли их в жопу, нет денег, будут – отдадим». Что интересно, кредит за свою машину он выплатил полностью. После кризиса он и не подумал начать выплачивать мне долги. Кроме того, у него вошло в привычку не выплачивать зарплату полностью. То половину, то 70 %, то 30 %, и каждый раз у него находились более важные платежи, чем моя зарплата. И я все это хавала, ведь не может же меня кинуть родная душа! В итоге я осталась с долгами на 500 тысяч». «Сначала он занял 100 тысяч и отдал через неделю. Потом еще 100 тысяч (а я уже чуяла, давать нельзя, но это было после его попытки суицида и я чувствовала себя виноватой). Их он не вернул. Потом еще 100 тысяч с клятвенными заверениями, что вернет и ему вот ну очень надо. Потом он занимал по 1–2–3–10–20–30 тысяч. То ему долг хозяйке квартиры отдать, то на авиабилеты, то на продукты. Поездки наши оплачивала всегда я. Пару раз брала его с собой в магазин выбрать мне вещи (у него великолепный вкус), в магазине он делал козью морду и нудил: «Мне рубашку надо». А рубашка должна стоить не меньше пяти тысяч, а к ней надо штаны, а под штаны – ботинки и еще бы хорошо курточку… А затем: «Одолжи мне 40 тысяч, я за три месяца отдам…» Как думаете, отдал? Долги свои не помнит и не считает. Отдает только тем, кто ему нужен или может повлиять на ход его жизни. Вчера сидим в кафе (конечно же, оплачиваю я), он видит, что у меня кредитка. Спрашивает, сколько там денег. Я говорю, 39 тысяч. И тут начинается: «Я боюсь у тебя уже просить, но я должен хозяйке отдать 15 тысяч, у ее сына свадьба». Я говорю: «Нет». И начинается! Полтора часа уговоры и клятвы, что это в последний раз. Отказывается вылезать из машины. Начинает истерику с распусканием рук и оскорблениями: «Ну что, сука, довольна? Показала свои принципы? Поставила меня на место?» Я отвечаю доброжелательно, что очень сочувствую, но денег не дам. Начинается махание руками и битье по машине ногами, с криками, что его никто не понимает. Ухожу домой. Через 15 минут начинаются СМС, что он на улице, ему холодно, одиноко, что домой без денег он не может вернуться, что он обязательно все вернет. Потом льются оскорбления, что между нами все кончено. Через полчаса – СМС с извинениями.