— Простите, я не хотел обидеть вас, просто невольно пришла на память похожая ситуация. — Ничего похожего не нахожу, там было преступление. — А здесь? — быстро спросил Арслан. Задавая этот вопрос, он в принципе не изменил своего мнения. Он и сейчас полагал: амплуа Каланчи — карманные кражи. Однако исключить его нападение на Гринкевича не мог. С подобной сменой специализации преступника ему приходилось сталкиваться. Если Каланча совершил разбой, то, изобличенный в преступлении изъятыми у него вещами, вполне резонно мог рассудить: за кражу дадут меньше. Отсюда и его показания. Гринкевич молчал, и Арслан настойчиво повторил вопрос. «Он что-то знает или догадывается, — мелькнуло у Гринкевича, — но я должен выдержать», а вслух сказал: — Несчастный случай. — Хорошо, оставим это и вернемся к часам. Мы располагаем данными, что часы у вас похищены не после выписки из больницы, а — до. Точнее, в тот самый день, когда с вами произошел несчастный случай. Почему вы не хотите сказать правду? Чтобы внести полную ясность, замечу: преступник нами задержан, и вот ваши часы. — С этими словами Арслан открыл верхний ящик письменного стола, вынул оттуда часы и положил их перед Гринкевичем циферблатом вниз, чтобы тот мог прочитать дарственную надпись. — Возьмите, посмотрите. Гринкевич смотрел на часы остекленевшим взглядом, не в силах дотронуться до них, и в голове тупой болью сверлила одна мысль: «Конец, конец». Он все же сумел взять себя в руки и с твердостью, на какую только был способен в этот момент, глухо произнес: — Мне нечего добавить к тому, что сказано. Туйчиев видел, что Гринкевич почти сломлен, нужно еще одно усилие, и он заговорит. Этим усилием будет опознание Гринкевича Каланчой. Накануне на допросе тот твердо сказал, что опознать потерпевшего может, правда, дать словесный портрет не сумел, лишь пояснил, что мужчина был не очень высокий, лет пятидесяти. Когда Каланча, сморщив нос, пытался, словно на нюх, определить, кто из трех присутствующих тот самый «мужик, который фраером сидел в такси», и затем, отрицательно покачав головой, заявил, что того здесь нет, у Гринкевича вырвался вздох облегчения. Туйчиев видел реакцию потерпевшего, но был бессилен. Изобличить ложь Гринкевича не удалось. И если это не явилось полным поражением версии Николая, то удар, по крайней мере, нанесен был весьма чувствительный, и от него еще предстояло оправиться. «Почему так все произошло? — задавался вопросом Арслан и не находил на него вразумительного ответа. — Часы Гринкевича, здесь сомнений нет, как и в том, что Каланча их украл. Для чего Гринкевичу скрывать кражу часов?.. Здесь ясно: из-за бумажника. Какой смысл Каланче врать? Все равно он признался в краже бумажника и часов. Постой, может быть, часы он украл у Гринкевича, а бумажник у кого-то другого? Возможно, возможно... Но какой ему смысл скрывать это? Не ясно, но, допустим... Значит, так... Но зачем тогда Гринкевичу отрицать кражу часов, если бумажник украден у другого? Опять не вяжется... Ясно одно: именно сейчас он упустил конец ниточки, которая ведет к изготовителю поддельных документов. Странные отношения сложились у Игоря с Таней Ермаковой. Учились они в одной школе в параллельных классах, но выделил он ее из общей массы только в десятом, накануне выпускных экзаменов. Лишь в том апреле, на школьном вечере он со сладкой грустью почувствовал, как его влечет к этой невысокой стройной девушке. Они стали встречаться. Но отношения были неровными: теплота и открытость у Тани нередко сменялась холодностью и отчужденностью. Игорь винил во всем себя: он никак не мог преодолеть врожденную застенчивость. Прошло больше полугода, прежде чем он решился поцеловать ее, да и поцелуй получился какой-то братский — в щеку. После школы Таня поступила в физкультурный, она была кандидатом в мастера по плаванию. Игорь пошел в политехнический. К четвертому курсу встречи снова участились, и Лидия Яковлевна, которой Игорь всегда нравился, стала втайне от мужа собирать приданое. Но тут появился на горизонте Леша Гринкевич, и все пошло под откос. Таня вела себя непонятно, с одной стороны, поощряла ухаживания Алексея, с другой — продолжала встречаться с Игорем. В конце концов они вначале редко, а потом все чаще стали ходить втроем в кафе, театр, кино. Алексей любил спорить, что поддерживало на определенном уровне интерес к встречам тройственного союза. Игоря надо было раскочегарить, прежде чем он бросался в бой. Что касается Тани, то, будучи достойной представительницей своего пола, она обожала саму возможность скрестить шпаги с мужской логикой. Когда споришь с тем, кто умнее, и терпишь поражение, это не страшно — из поражения можно извлечь пользу: поднабраться умишка, утверждал Алексей. Если споришь с равным собеседником, то за кем бы ни осталась победа, ты, по крайней мере, испытываешь удовольствие борьбы. Когда твой собеседник уступает тебе в интеллекте, надо спорить с ним не ради победы, а потому, что спор будет ему наверняка полезен. Нельзя же думать только о себе. Эгоизм — дурное качество. Наконец, я не прочь поспорить с глупцом. Конечно, лавров здесь не добудешь, но отчего иногда не подурачиться? Вообще, спор полезен, ведь в нем рождается истина. А поиск истины способен изрядно позабавить. Разумеется, спорить с женщиной, озорно кивал он на Таню, сложно. Еще великий Гете говорил: «Симпатии женщин и их неприязни мы можем одобрить без всякой боязни, зато рассуждения их, да и мненья порою приводят нас в изумление». Вести спор на разных языках трудно, а женская логика — другой, неправильный язык. Но позвольте, кто сказал, что мужская логика — правильный язык? Ах, это сказал мужчина. Тогда нужен третейский судья, а, к счастью, кроме мужчин и женщин других разумных существ нет. — Итак, ты по специальности инженер-проектировщик, — невинно обратился Алексей к Игорю во время одной из встреч. — Да. — По проектам твоих коллег строились дома в нашем микрорайоне? Игорь утвердительно кивнул головой. — А что? Совсем неплохо, — сказала Таня. — «Неплохо» — слабо сказано, — возразил Гринкевич. — Я хочу поздравить Игоря. Его коллеги осуществили вековую мечту человечества. — Я что-то не улавливаю, — осторожно высказался Игорь. — А тут и улавливать нечего, — торжествующе заявил Алексей. — Вы решили проблему бессмертия. Признайтесь, это было нелегко. Ширина коридора у́же, чем ширина гроба. Кто будет при таких условиях уходить в лучший мир? Ник-то! Дураков нет. Внести гроб нельзя. Интересно, сколько премиальных получено вами за экономию полезной площади? Не в курсе? Значит, вас обделили? Нехорошо. А ведь могли на машину свободно подкинуть. — Мне машина никогда не понадобится, — успокоил его Игорь. — Отсутствие запчастей, дефицит порядочности ремонтников, дикие очереди на заправочных станциях, жуткие расстояния от дома до автостоянок. Все это на большого любителя. А какие легенды рассказывают о сложности получения водительских прав! — Ну, ты преувеличиваешь. Перечисленные тобой негативные факты устранимы: есть верные люди, которые и запчасти найдут, и без очереди отремонтируют, и зальют бак. Да и права — не проблема. Зато своя тачка — большое дело. Правда, Тань? — Я с каждым днем убеждаюсь в одном, — сказал Игорь, — индивидуальных машин в рабочее время на улицах становится все больше. Значит, снуют они по своим делам. А как же работа? — Ну, зачем так мрачно? Подлинные создатели материальных ценностей — рабочие, строители, земледельцы вкалывают на своих местах. А то обилие частных машин, которое бросается в глаза, не должно тебя тревожить. Их владельцы — служащие, аппаратники, клерки разные. Чем меньше они будут бумажек писать, тем легче будет. Приходилось согласиться. Впрочем, какая разница? Пока даже в проекте на машину Игорь рассчитывать не мог. На работе многие его сверстники имели свои «тачки», но, конечно, за счет родительских щедрот. А он вырос без отца. И зарплата в ЖЭКе — восемьдесят, и его инженерский оклад — 130 рэ действуют отрезвляюще и хоронят в зародыше любые мечты. Жаль... Может, надо переориентироваться... Но как? Разве человек в затруднительной ситуации получает право вести себя непорядочно? А почему бы и нет? Символическая зарплата влечет за собой неотвратимо символическую философию. ...Все это так. Но сейчас его насторожило другое: он поймал себя на мысли, что смерть Алексея открывает ему «зеленую улицу» к Тане. «Черт знает, где их искать? Куда направить свои стопы? Как Каланча сказал в отношении того, кто сидел рядом с водителем: «Он хвастался, что первый раз в жизни сел в автомобиль, несмотря на солидный возраст». Это же бред! Бред? Ну и прекрасно. По этой аномалии его можно найти, если он не врал. Тупак ты, Коля. Он же засветился, а ты жалуешься. Он — белая ворона, один на весь город. Да что город? Во всей стране таких не сыщешь. Ежу ясно: найти его — раз плюнуть. Итак, начнем». Соснин откинулся на спинку стула, закрыл глаза. «Где он вышел? Каланча сказал, около обувного магазина. Зачем? Туфли купить? Но для чего ему нарушать свои принципы ради пары ботинок? А может, дефицит выбросили, что-нибудь итальянское. Чушь. Значит, он мчался не в магазин. Конечно, нет. Отлично, поедем дальше. Что там напротив обувного? Редакция газеты. Прелестно, может, он спешил сдать в посыл обличительный материал? Слабо!» Соснин, не открывая глаз, потянулся к столу, нащупал пиалу с остывшим чаем, хлебнул и снова занял исходное положение. «Поплывем дальше. Рядом с редакцией — Дом знаний. Народ надо просвещать? О чем речь! А как? С помощью лекций и кинофильмов. Чудненько. Итак, он бежал в кино? Там крутили, по всей вероятности, из ряда вон выходящую ленту. Например, старый трофейный «Девушка моей мечты». Марика Рёкк купается в бочке и изредка, к вящему восторгу зрителей, довольно высоко выныривает из нее. А что, вполне. Сколько лет нашему незнакомцу? Примерно пятьдесят. Впервые эту ленту крутили в его юности, и он бежал на свидание с ней. Не годится, вряд ли он сентиментален. В нем есть что-то от чеховского Беликова. Наверняка он опаздывал на лекцию «Как уберечь семью от распада». Такие лекции посещают, в основном, незамужние, которым этот распад еще не грозит или пенсионеры, которым уже ничего не грозит. Лететь туда, чтобы пополнить жиденькую аудиторию слушателей? Полноте, товарищ майор, нарушать обет пользоваться колесами ради чего? Но тогда остается одно: он опаздывал не слушать, а читать лекцию». Соснин открыл глаза, встал, подошел к окну и задернул штору, преграждая путь ярким солнечным лучам. Кажется, я созрел для поездки в Дом знаний на встречу с этим автомотофобом, подумал он. — ...Скажите, — обратился Николай к немолодой, грузной женщине, сидевшей под табличкой «Консультант» и сосредоточенно разглядывавшей ухоженные руки, — какое мероприятие у вас проходило восьмого числа? — А что, собственно, вам? — в голосе консультанта звучали не прикрытые ничем жесткие нотки. — Я из газеты, — дружелюбно успокоил ее Соснин. — Буду писать... о вас. Консультант открыла пудреницу и поправила прическу. — Сейчас, минуточку, — она спрятала пудреницу и достала из стола растрепанную тетрадь, долго искала нужную запись. — Ага, вот... В тот день у нас проходил слет туристов под лозунгом «Знаешь ли ты свой край? Нет, ты не знаешь своего края!» Проводил слет доцент Судаков. — А, Судаков! — обрадовался Николай, как будто услышал родную фамилию. — Из политехнического? — Сейчас уточним, — она была сама любезность. — Нет, из краеведческого музея. — Телефончик бы, — мечтательно проговорил Соснин. — Это мы пожалуйста... Вот, четыре тройки, ноль, шесть. Зовут его Анатолий Трофимович. Судакова он поймал в коридоре. — Анатолий Трофимович, я к вам. Из уголовного розыска, — представился Николай. — Очень мило, очень мило, — доцент расплылся в улыбке. — Через час — к вашим услугам. А сейчас, прошу прощения: группа, интуристы. — Он развел руками и похлопал Соснина по плечу. — Ждите. — Итак, вы сыщик, — констатировал Судаков, когда после лекции они расположились в крохотной комнатушке — препараторской. — Жаль, что не журналист, а то у меня куча новостей, я недавно вернулся из похода. На этот раз мы прошли по наименее известному маршруту области. Вы себе не представляете, как много можно узнать, когда идешь пешком. Ну, пoлoжим, подумал Соснин, летая в космосе, узнаешь больше, но вслух спросил: — Вы давно увлекаетесь туризмом? — Помню свое первое путешествие по родным местам, — охотно пошел на обмен информацией Судаков. — Тогда передо мною, восторженным юношей, стояла альтернатива: путешествия или Наташа — делопроизводитель союза пищевиков. Я выбрал первое и никогда не жалел об этом. Соснин открыл было рот, чтобы перевести беседу в нужное русло, но он недооценил собеседника. — Представьте: некоторые считают, что термин «турист» происходит от Тура Хейердала. А вы знаете, лет пятнадцать назад я по ошибке взял вместо компаса секундомер. Мы долго мучились. Но нет худа без добра: научились определять свое местонахождение по звездам. — Фразы вылетали из Судакова длинными пулеметными очередями. — Вы, конечно, знаете, что условным географическим центром нашей области является поселок Бекташ? Соснин обреченно кивнул. — Так вот, если стать спиной к Большой Медведице, то Бекташ будет справа от нас. Это также неоспоримо, как то, что если стать лицом к Млечному Пути, то слева будет Ливерпуль... «Если я сейчас его не остановлю, он не остановится никогда», подумал Николай, решительно встал и не очень вежливо перебил доцента: — Я слышал, что вы не пользуетесь транспортом. Это правда? — Да, — с гордостью ответил Анатолий Трофимович и хотел объяснить теоретические предпосылки такого поведения, но Соснин был начеку. — Скажите, а в последнее время вам не пришлось нарушить данный обет? — Пришлось, — согласился доцент и тут же спохватился: — А вам сие откуда известно? — Милиция, — сверкнул белозубой улыбкой Николай. — Представите себе, я пошел на сей шаг с грустью и весьма неохотно, но у меня не было альтернативы, в тот день... Соснину еще не раз пришлось перебивать словоохотливого Судакова, пока, наконец, они не добрались до сути. А была она такова: ехавшие с ним в такси пассажиры ему совершенно не знакомы, но он думает, что сумел бы их узнать. Это было очень важно. Если Судаков опознает Каланчу и Гринкевича, то практически следствие получит ответ на основной вопрос и выйдет, как минимум, на соучастника подделки прав. Поскольку в сложившейся ситуации, если за основу взять показания Каланчи, им мог быть лишь Гринкевич, версия Николая полностью подтверждалась. Однако все оказалось гораздо сложнее и запутанней. С момента, когда Галимов увидел будку поста ГАИ и резко снизил скорость, его охватило беспокойство. Впереди ехало несколько машин, но стоявший на обочине младший лейтенант с самого начала смотрел только на его «Жигуленка». Или ему показалось? Нет, не показалось, сердце екнуло: движением жезла милиционер предложил ему остановиться. Он затормозил, но открыть дверцу и выйти навстречу гибели было выше его сил. Подождав минуту и убедившись, что водитель не собирается выходить из машины, младший лейтенант медленно подошел к «Жигулям» и удивленно уставился на Галимова. — Инспектор Тушин, — представился он. — Попрошу документы.