Володя стал с удовольствием ходить на работу и с отвращением — в школу. Нельзя сказать, что он уставал, просто школа не выдерживала сравнения с фабрикой, она казалась теперь ему детским садом для переростков. Правда, школа попыталась сымитировать озабоченность судьбой своего питомца, но дальше одной беседы с классным руководителем и завучем дело не пошло. Состоялось молчаливое соглашение: он получал свои тройки, а его клеймили за это на классных собраниях, потому что все знали — он мог учиться лучше. Ребята из класса предлагали свою помощь, но он отшучивался; неужели его впрямь считают недоумком, просто, мол, не хочет сейчас учиться. Бокс он тоже забросил, хотя тренер дважды приходил домой для беседы. А вот на фабрике ему нравилось всё: просторные цеха, неумолчный шум машин, старик Никодимыч — его наставник, не стеснявшийся и легкий подзатыльник дать, если Володя что-то делал не так, смешливые девчата из карамельного. Они откровенно заигрывали с красивым парнем и очень удивлялись, что он не ест конфеты, которыми они его наперебой угощали. «Аль зубы боишься подпортить?» — спрашивали одни. «Да нет, — отвечали за него другие, — он и сам сладкий, зачем ему это баловство?» Володя краснел, но не обижался. Он быстро научился исправлять мелкие поломки и очень гордился своим рабочим статусом. Питался нехитро, утром пил чай с хлебом и маслом, на большой перемене — стакан кофе с пирожком в школьном буфете, зато в фабричной столовой ел плотно, благо готовили здесь вкусно и дешево. Ну, а в выходные дни было сложнее: приходилось обходиться без фабричного обеда. Правда, тетя Дуся по воскресеньям приносила ему тарелку с пирожками. При жесткой экономии на еду уходило 45-50 рублей в месяц, да плюс квартплата, а получал он восемьдесят. Не разгуляешься. Но неожиданно Володя получил квартальную премию — аж сорок рублей! Сходил с цветами к могиле Бати, купил большой торт тете Дусе: как раз ее день рождения подоспел. Через несколько дней он не пошел в школу, валялся с книжкой на тахте. Тетя Дуся куда-то ушла. Внезапно дверь без стука отворилась, и на пороге он увидел Ксану Павловну, с распущенными волосами, в халате. — Вовик, ты чего, приболел? — участливо спросила она, подходя ближе. Он покраснел, отрицательно помотал головой и вскочил с тахты. Ксана Павловна присела на краешек. — Ну, как ты живешь? — Хорошо. — Может, что-нибудь нужно? Так ты скажи, не стесняйся. — Она плавным движением руки погладила его голову и шею. От нее пахло шампунем и духами. Володя еле сдерживал внутреннюю дрожь. — Да ты совсем взрослый мужчина, небось от женского пола отбою нет, — улыбнулась Ксана. — Или все стесняешься? У мужчины должна быть первой женщина, а не девушка. — При этих словах халат у нее словно сам по себе распахнулся, и она прильнула к Володе горячим телом. — А то запутаешься, как говорил один мой знакомый моряк, в брамсах, гюйсах и стеньгах, и ничего у тебя не получится. Сердечко-то птичкой в клетке бьется. Я, кажется, первая, — шепнула она. У Володи перехватило дыхание, он почувствовал, как Ксана жарко целует его в висок. Неизведанное мнилось неземным, но он все же попытался отодвинуться и пролепетал: «Мне надо уйти... Там ждут...» На эту жалкую ложь Ксана не обратила внимания, лишь тихо простонала: «Глупышка», и продолжала осыпать его поцелуями. И в этот момент Володе на помощь (разумеется, если ханжески считать, что он в ней нуждался) из-под тахты выскочила затаившаяся там давно Фенька. Схватив зубами край халата Ксаны Павловны, собака стала остервенело трепать и рвать его. Ксана громко ахнула, вскочила с тахты и сильным пинком отбросила своего заклятого врага. Потом застегнула халат, пригладила волосы и, не оглядываясь, вышла из комнаты. Володя еще долго лежал, уставясь в потолок, потом громко расхохотался и вскочил с ложа. Фенька скулила в углу, удивленно глядя на него: она-то за него вступилась, а вот он поступил не по-товарищески. Инцидент был исчерпан быстро: вечером на кухне Ксана Павловна как всегда с улыбкой сказала: «Добрый вечер, Володя», и он, покраснев, ответил. Правда, тетя Дуся своим острым чутьем что-то уловила, но, поскольку Фенька ей ничего не рассказала, ограничилась недоверчивым взглядом из-под очков. Жизнь дала трещину в воскресенье, которое началось как всегда: Володя по обычаю читал, валяясь на тахте. Да, именно в этот день все пошло под откос. Под вечер прибежал однокашник Борька Чиркин и стал звать на танцы. «Ты не пожалеешь, — уговаривал Борька, — девочки будут из педучилища, а там есть уникумы». Володя идти не хотел: словно предчувствие удерживало его, но Борька был настойчив: «Потом ко мне заскочим, у меня Высоцкий, приблатненный до упора, пальчики оближешь». В конце концов Борька, по достоинству получивший прозвище «Танк», сломал слабые оборонительные рубежи приятеля и утащил его на танцы. Это было началом конца. Володя долго стоял в стороне, высматривая Борьку, но того нигде не было, а вскоре он обратил внимание на девушку, которая в отличие от других танцевала очень медленно и смотрела вокруг себя словно невидящими глазами. Она понравилась ему. Знакомство состоялось быстро, и после танцев Володя сначала хотел повести ее к Борьке домой побалдеть от Высоцкого, но потом передумал и пошел провожать Клаву в общежитие текстилькомбината, где она жила. Оказывается, Клава приехала из отдаленной области, хотела поступить в педучилище, но не набрала баллов. Домой возвращаться было стыдно, поэтому она сообщила, что учится, а сама пошла работать с тем, чтобы на следующий год вновь испытать конкурсное счастье. Вечер был теплый, безветренный, они шли по темной улице, разговаривая о разных пустяках. Володя даже не смог бы объяснить, чем приглянулась ему эта угловатая, долговязая, курносая девчонка, с короткой черной челкой, в общем — ничего особенного. До общежития уже оставалось рукой подать, когда от стены дома с аркой отделилось несколько фигур, шесть или восемь, наверное, все же шестеро, но все рослые, крепкие. Странно, но Володя сумел разглядеть их нагловатые улыбки, хотя черты лиц были смазаны темнотой. Он крикнул Клаве: «Беги!» и боковым зрением успел заметить, как она метнулась под арку во двор общежития. Он облегченно вздохнул: за ней никто не побежал. Сам же он прижался спиной к стене дома, защищая свой тыл. — Мы не курящие и сколько времени — знаем, — гордо объявил тот, что подошел ближе. — Курить вредно, а счастливые часов не наблюдают, поэтому гони бабки, — и осклабился еще шире, ударив Володю по лицу. У того была с собой десятка — все его богатство до очередной зарплаты, и отдавать ее этим подонкам он не собирался. Держать удар он мог, все-таки три года посещал секцию бокса, однако удар был достаточно сильным, в голове слегка зашумело. Без подготовки, даже не размахнувшись, Володя нанес в переносицу врагу свой коронный прямой левой, из-за которого тренер уговаривал не бросать бокс. Парень безмолвно рухнул на землю, и в этот момент в конце улицы Володя увидел мигалку патрульной машины. — Атанда! — крикнул кто-то из нападающих, и через миг они дематериализовались, оставив на поле брани своего приятеля, который по мере приближения машины начал подавать признаки жизни, однако подняться не мог. По рации вызвали «Скорую». Пожилая женщина-врач, осмотрев пострадавшего, сказала: «Перелом переносицы», и парня увезли в больницу. Увезли и Володю, но недалеко — в оперпункт. Там старший сержант отобрал у него объяснение и оставил до утра для выяснения личности, хотя Володя показывал ему пропуск на фабрику и говорил, что личность он установленная. Хорошенькое дело, размышлял он, оставшись один, тебя грабят и тебя же задерживают. В конце концов он успокоился: утром придет начальство, все образуется и он пойдет домой. Он не предполагал тогда, что может быть иначе и отпустят его только через полтора года. Утром его допросили, он рассказал все, как было, подтвердил свое объяснение, написанное накануне. Но еще через день его ознакомили с показаниями потерпевшего Демина, который утверждал, что он, Демин, возвращался с девушкой вечером и около ее общежития на него с целью ограбления напал Володя со своими дружками. — Но это же ложь, товарищ капитан! — возмутился Володя. — Не все так просто, молодой человек, как вам кажется. Мы нашли эту девушку. Ее действительно зовут Клава. Клава Горюнова, — уточнил капитан. — Ну, слава богу, так спросите у нее, — обрадовался Володя. — А мы уже спросили: она полностью подтверждает показания Демина. Юноша ошеломленно смотрел на следователя, долго молчал, потом попросил: — Пусть она мне это сама скажет. — Вот и хорошо, — согласился капитан, — очную ставку проведем завтра. «Почему завтра?» — удивился тогда Володя, но лишь в «зоне», обдумывая случившееся, понял, девушку надо было подготовить, поскольку ей предстояло солгать. Очная ставка прошла на редкость гладко. — Знаете ли вы сидящего перед вами человека и не имеете ли к нему личных счетов? — спросил следователь у Клавы, после того, как Володю привели из камеры и усадили напротив девушки. Не ожидая ее ответа, Володя тихо сказал, глядя девушке прямо в глаза: — Здравствуй, Клава. — Она не ответила на приветствие, но Володя почувствовал, что внутренне она напряглась. Мельком зыркнув на юношу угольками глаз, она выложила: — Это тот самый парень, который вместе с другими напал на нас с Юрой, когда мы вечером возвращались с танцев. «Ага, значит этого подонка зовут Юрочкой. Интересно, если она меня видела только в группе с другими нападавшими, откуда мне известно ее имя?» — мелькнуло у Володи. Между тем следователь спросил его, знает ли он сидящую перед ним девушку и в положительном случае не имеет ли к ней личных счетов. — Девушку я не знаю, личных счетов не имею. — Но вы ее назвали Клавой, — напомнил ему следователь. — Я обознался, — вежливо улыбнулся Володя. — Однако ее именно так зовут. — Следователь стремился пройтись горячим утюгом по последним шероховатостям этого простого дела. Володя молчал, и здесь на помощь следствию пришла Клава: — А ведь Юра, когда его этот ударил, крикнул: «Клава, беги!» Вот он и запомнил. Следователь с осуждением посмотрел на Володю, затем оформил протокол очной ставки и дал им подписать. Клава медленно читала протокол, шевеля при этом губами, потом так же медленно подписала. Володя подписал, не читая. Он отказался от адвоката, но так как закон не разрешает оставить несовершеннолетнего без правовой защиты, ему выделили адвоката по госзащите, то есть бесплатно. Адвокаты к таким клиентам обычно относятся без особого энтузиазма и, как правило, такие дела поручаются молодым, начинающим. Поначалу, когда Володя побеседовал с выделенным ему защитником — молодой, интересной, модно одетой женщиной, у него появился слабый проблеск надежды. Так хотелось верить, что все образуется и кошмарное недоразумение выяснится, и справедливость восторжествует. Но уже при следующей встрече понял: эту надежду питала лишь молодость и красота адвокатессы. Стоило ему категорически заявить о своей невиновности, как она поморщилась и сказала, что линия защиты на отрицание вины бесперспективна, поскольку виновность очевидна. Лучше прикрыться возрастом и хорошими характеристиками из школы и с работы. Володя молча кивнул: с этой тоже все ясно. В суде все прошло без сучка и задоринки. Демин, который кстати уже четыре года состоял на учете в милиции, но был сыном высокопоставленного папаши, жалобно взывал к судьям, и говорил, что житья от хулиганов нет. Клава подтвердила его показания. От последнего слова Володя отказался, и суд, учитывая его несовершеннолетие, хорошие отзывы, счел возможным определить ему минимальное наказание — два года лишения свободы. Так началась для него новая, страшная жизнь. За полтора года (его освободили досрочно) он хлебнул полной чашей все прелести колонии: издевательства, побои, карцер. Но был в этой жизни и интересный момент. Ожесточенность, присущая невинно пострадавшему, прошла через месяц-другой, ей на смену пришла гордость причастности к людям, не признающим установленного порядка. Тому было две причины. Ведь именно этот порядок смолол своими жерновами его, ни в чем не повинного, и, следовательно, не мог заслуживать уважения. После суда он однажды поймал себя на мысли, что физически чувствует, как действительность щупает его своими лапами, царапает, кидает навзничь, нокаутирует, унижает и смеется над ним. А раз так, решил он, я должен стать достойным ее унижения и не корчить из себя добропорядочного человека. Вторая причина раскрылась ему не сразу. Он несколько раз перечитал книгу «Приключения Робин Гуда», взятую из библиотеки колонии, прежде чем понял: беспощадно борясь с преступностью, общество вознесло над преступниками своеобразный ореол, давая одной рукой то, что отнимало другой. Потребность в необычном — может быть, самая сильная из всех присущих человеку потребностей после сна, голода, любви. Именно она удовлетворялась в человеке, ставшем на неправедный путь. За время пребывания в колонии он заработал кличку «Каланча» и хорошую характеристику, которая дала возможность выйти на волю на полгода раньше. Он приобрел еще две специальности — слесаря и «щипача», а попросту — карманного вора. Этому его учили по всем канонам воровской стаи. Выйдя на свободу, он все чаще стал отдавать предпочтение второй «профессии». «Работал» аккуратно, в магазинах, автобусах, на вокзале. Работал сольно, без напарника. Оформился же служить на оптовую базу ночным сторожем. Днем «охотился», а вечером отсыпался в теплой уютной сторожке. Изредка, для порядка, обходил по ночам территорию базы с берданкой времен первой мировой войны. После очередной отсидки романтичный угар стал постепенно проходить, и он твердо решил: хватит, завязываю. Еще больше укрепился в своем намерении после встречи с Юлей. Жизнь повернулась к нему своей новой стороной и, казалось, к прошлому никогда не будет возврата. Не получилось. В миг опрокинулось, разрушилось, исковеркало все планы. Стало быть, зря старался. Одним словом — не судьба. Когда Арслан сказал Николаю, что они, кажется, упустили главное, тот согласился. — Я и сам не могу отделаться от этого чувства. Где допущен просчет? — С Гринкевичем, Коля, у нас осторожно не получилось. — Но мою версию ты еще не отбросил? — Я же сказал тебе: право на существование она имеет. Расскажи-ка, что там с заказчиками удалось выяснить. — Что с заказчиками? — Соснин вздохнул. — Ничего обнадеживающего. Если честно, то с заказчиками близость к исполнению более призрачная, чем с Галимовым. Этому при задержании придется объяснить, откуда у него поддельные права. Действовать с ним можно напрямую. А заказчики, как писал поэт, «езда в незнаемое». Самое парадоксальное с ними заключается в том, что основная трудность состоит не в их выявлении, хотя это далеко не просто... — Я знаю, Коля, потому и просил тебя заняться ими, — вставил Арслан. — Прости, что перебил. В чем же парадокс? — Мы с заказчиками рассчитываем на их честность, хотя они избрали прямо противоположный путь получения прав. — Заказчики, узнав, как их хотели обмануть... — Еще не известно, кто кого хотел обмануть, — перебил Соснин. — Я имею в виду поддельные права. Ты же сам говорил: они не знают о поддельности прав. — И сейчас утверждаю. — Прекрасно. Именно на этом должен строиться расчет. Они платят деньги за получение прав в обход существующим правилам, но за права подлинные. Узнав, что их хотели жестоко обмануть, они наверняка озлятся и тут... — Все выложат нам, — усмехнувшись, опять перебил Соснин.