Три года тому назад, возвращаясь с работы, Арман увидел у подъезда незнакомого человека. Седой, плохо выбритый мужчина неожиданно назвал Армана по имени и удивился, что тот не узнал родного отца. Тут же торопливо принялся говорить, что нуждается в помощи своих детей, что болен, его мать от него отказалась, новая жена обобрала и выкинула на улицу, и кто, как не сын, обязан вернуть его к жизни. Он слышал от кого-то, что Арман стал медработником. Вера насторожилась. «Неужели вы смогли всё забыть и простить?» - вырвалось у неё. - Нет, я ничего не забыл, и простить тоже не смог, да я и не хотел. Дело в том, что я ведь помогаю совсем чужим людям... Он мне тоже чужой… И ему тоже нужна была моя помощь… Я только поставил условие, что он близко не подойдёт ни к сестре, ни к маме. Познакомил с кем надо, договорился о лечении, его подлатали… А потом он опять исчез, надолго, я думал навсегда... Увы, недавно был у нас ещё один разговор, в этот раз по телефону… - Арман, вы хотите сказать, что это не конец истории? Он вдруг рассмеялся. - О, нет! Дальше всё, как в плохом кино! Вы не поверите… И продолжил: «Четыре месяца назад звонят мне из юридического департамента госпиталя и говорят, что мне срочно надо прийти и подписать юридические документы, пока больная еще не умерла. Я даже не понял, о ком это они. Оказалось, что это наша вторая бабушка, которая от нас отказалась девять лет назад, меня разыскивает. Я захожу, а она: «Прости меня, мой мальчик, я виновата перед всеми вами. Перед смертью хочу грех с души снять и оставить тебе и Карине наследство. Сын мой, твой отец, ничтожество полное, ни копейки от меня не получит». Лежит такая сухонькая старушка, еле дышит, но продолжает: « Это меня Бог наказал, что я своим богатством с вами не поделилась. У меня в сейфе драгоценностей, тех из Ирана, старых, настоящих, миллиона на два, на три… и в ценных бумагах около четырёх наберется… Примите, не откажите перед смертью». - Я, Вера, подписал все бумаги. Оставил свой телефон персоналу для связи. Через неделю бабушка скончалась. Я бросил всё - и в машину. Уже почти был на месте, как звонит мне мой отец, и в крик: «Если ты, гадёныш, рассчитываешь на бабкино завещание, забудь! Оно на меня переписано со вчерашнего дня. И не вздумай на похороны приходить или вообще мне на глаза попасться, увижу, если не сам убью, то киллера найму!» - Вот и вся история, Вера. Ну чем не сценарий для кино? Вера долго молчала, но выдавила из себя: «И как вы после этого?» От ответа этого «светлого мальчика», так Вера и назвала его тогда, у неё защемило сердце. - Что вам сказать, Вера? Каков мой отец я понял ещё тогда, когда он нас бросил. А деньги… Жаль мне, конечно, что на доктора не смогу выучиться. Но ничего, я и так могу людям помогать. Арман ушёл поздно со словами «Да поможет вам Бог!» и обнял Веру на прощание. Вскоре на дворик с одинокой пальмой и двумя глиняными горшками с отцветшей бугенвилией опустилась ночь. Её густая тень медленно переползла через стол, за которым столько лет подряд чаёвничала вся семья, пробралась через коридор в спальню, скользнула по лицу дремлющей в кресле у больничной кровати сиделки и улеглась до утра в изголовье старой женщины. Вере давно надо было быть у себя дома. Но она ещё долго сидела во дворике, не сводя глаз с места, где раньше сидел мальчик. Там, освещая всё вокруг, чуть ли не до самого рассвета мерцал светлячок... «Да поможет всем нам Бог!» - загадала Вера. *** Утром Вера проснулась с неожиданной для себя улыбкой на лице. Желание продлить радостную минуту накатило на неё пучком серебристого света, на мгновение окутало с головы до ног, замерцало и исчезло... ТОСКА ПУСТАЯ Лиля так и не поняла, что её разбудило. Может, это был пробравшийся из-за плотной шторы солнечный луч, а может, мучительная жажда. С полузакрытыми глазами она пошарила правой рукой по поверхности прикроватной тумбочки, надеясь найти бутылку с водой, которую всегда ставила рядом с собой на ночь. Кроме книги, которую она читала уже больше месяца, и выключенного на ночь мобильника, там ничего не было. От мысли, что ей придётся сейчас подняться с постели, Лилю начало мутить ещё больше, и она, натянув простыню поверх головы, заснула снова. В утреннем похмельном забытье Лиле снился сон. Сон был странный - не то фрейдистский, не то псевдо-философский. Лиля в этом сне была молодой и абсолютно нагой и, легко рассекая руками серебристую гладь, плыла в озере. «Только не надо спешить на берег, там опасно, надо просто плыть и плыть… И слушать тишину… Время должно остановиться… Книга, я только что читала книгу с таким названием, - сообразила она во сне. - Время и смерть. Опасность и спасение… И понимание, только уже потом, позже…» И как только Лиля подумала об этом, тело её вдруг отяжелело и начало штопором вкручиваться в неизвестно откуда-то возникшую воронку. Сопротивляясь изо всех сил, ей удалось вынырнуть на поверхность. Ещё мгновение, и вот, нащупав дно, она уверенно пошла к берегу, не думая ни о какой опасности. Но тут дорогу ей загородили заросли почерневших камышей. «Это никакое не озеро, - осознала Лиля. – Это же болото, трясина! Не спастись…» Камыши были похожи на оловянных солдатиков. Словно подчиняясь команде, они дружно зашуршали и вскинули игрушечные ружья. Только это были не ружья, а руки, тысячи рук. Каждая из них тянулась к ней, к её наготе. Внизу живота знакомо заныло… «Домогаются, - выплыло откуда-то знакомое слово. - Они все меня хотят. А почему их так много? Это уже похоже на насилие. А как же любовь? Где любовь?» - требовала Лиля. «Не надо бояться жить», - зашелестели камыши почти беззвучно, словно только Лиле открывали свою великую тайну, и от этого прозрения её охватила невероятная радость. «Ещё бы водички попить», - попросила Лиля… И проснулась. «Поразительно, я никогда не запоминаю своих снов, а этот помню во всех деталях», - думала Лиля, сидя на патио и допивая четвёртую чашку кофе в воскресный полдень. К счастью, несколько таблеток аспирина сняли тяжёлую с непривычного похмелья головную боль. «Это же надо было так наклюкаться, - корила она себя, чуть ли не вслух, вспоминая, как за вечер ухитрилась выпить четыре, а может и все пять бокалов красного. - После такого, ещё и не такая чушь может присниться. Хорошо хоть за руль не надо было садиться, Перецманы привезли и отвезли. Концерт, конечно, был замечательный…, и всё-таки он в зале был бы лучше, чем в домашнем варианте». К тому же с перерывом для «общения» ничего путного не вышло. Народ, в основном был незнакомый, радовался жизни - ел, пил, курил, смеялся и обсуждал… А она чувствовала себя не в своей тарелке, лишней. Больше всего ей не хотелось отвечать на вопросы старых знакомых. Да, и кому какое дело, чем она занимается с тех пор, как осталась одна? Лезут в душу со своими вопросами, просто так, из вежливости… На самом деле никому нет до тебя никакого дела. Хуже всего бабы, но и это не ново… Улыбаются тебе, а у самих счётчик в голове высчитывает сколько ты фунтов прибавила, и сколько новых морщин появилось на твоём лице. Мужики тоже все как на подбор - старые, лысые и пузатые или молодняк. Говоря о молодняке... Подвалила к ней в перерыве совершенно незнакомая девица с пустыми глазами, лет под сорок, и говорит: «Ах, как вы замечательно сегодня выглядите! Я вас ни за что не узнала бы!» Ну, и как после этого не напиться… Впрочем, она сама виновата, нечего было поддаваться на Ленкины уговоры «выйти в люди». «Мне и дома хорошо, и не надо мне людей, ни новых, ни старых. Я что хочу, то и читаю, о чём хочу, о том и думаю, - спорила она с давней подругой. - Я не публичный человек, не стану свои внутренности выворачивать наизнанку». Только себе Лиля признавалась, что думает в основном о своём одиночестве, а по ночам часто о Марике. Ах, прижаться бы к нему, почувствовать его родное, такое знакомое ей тепло хоть на одну ночь… Но его уже три года как нет… Тоска пустая… Подливая себе кофе на кухне, Лиля по привычке включила телевизор. В новостях разоблачали очередного правительственного деятеля в сексуальных домогательствах и требовали его немедленной отставки. Лиле опять вспомнился сон с протянутыми к её телу руками… «Это был только сон», - успокоила она себя и замурлыкала свою любимую песню Владимира Музыкантова: Тоска пустая… О, безнадежность… О, да помилует их Бог! *** На кухне настойчиво зазвонил телефон, перебивая монотонный звук телевизора и опус Музыкантова в Лилином исполнении. Лиля нехотя сняла трубку. - Лилька, ты, что это на свой мобильный не отвечаешь? Я с утра пробую до тебя дозвониться по двум телефонам, - требовательно выговаривала подруге взволнованным голосом Ленка. - Ты уже пришла в себя после вчерашнего? Ты ведь у нас не пьющая, я тебя в жизни такой не видела… Я даже ехать к тебе собиралась... Мне Миша уже три часа названивает, тебя ищёт. Ты на его звонки тоже не отвечаешь. - Лен, давай завтра поговорим, хорошо? Какой ещё Миша? Я спать хочу, - зевая, пробормотала Лиля. - Что значит, какой Миша? Миша, с которым ты вчера весь вечер флиртовала… Симпатичный такой, из Бостона недавно переехал, художник. Все бабы, у которых хоть капля эстрогена осталась, чуть от зависти не лопнули, на вас глядя, - затихла на секунду подруга, но тут же продолжила. - Лилька, не говори мне, что ты такого мужика забыла… Неужели ты не помнишь, как ты сама ввела свой номер мобильника в его телефон и наказала, чтоб он с самого утра обязательно отзвонил. Вот он, бедный, и звонит, только без толку. Да, проснись ты, соня, найди и проверь, в конце концов, свой телефон! Позвонишь мне потом, отчитаешься. Как Лиля не старалась, провал в памяти зиял рваной раной по-прежнему. Там никакого Миши не существовало, и существовать не могло. Всё, что Лиля могла вспомнить о второй половине вчерашнего вечера - только то, что второе отделение концерта она слушала со двора. После нескольких попыток из дыры памяти Лиле удалось извлечь непринуждённую беседу шёпотом с кем-то незнакомым и давно забытое ощущение невесомости в теле… Спрашивать подробности у подруги было стыдно. Лиля в полной растерянности включила свой мобильник. От адресата с незнакомым ей номером в её телефоне сохранилось несколько оставленных сообщений. Приятный баритон на автоответчике просил перезвонить, надеялся на скорую встречу и просил посмотреть на посланный им эскиз. Лиля открыла текст. Там действительно был эскиз. Эскиз женского лица. Эта улыбающаяся одними глазами женщина, но излучающая свет даже в карандашном наброске, была смутно похожа на Лилю. Такой Лиля не помнила себя уже давно. *** Вечером Лиля перезвонила загадочному Мише, и, набравшись мужества, честно призналась, что совершенно не помнит ни его лица, ни их разговоров. Миша только рассмеялся. Оказалось, он целых два часа охмурял её совершенно напрасно, и теперь придётся начинать всё заново. Встречу назначили на следующий день в кафе неподалёку от Лилиного дома. Прежде, чем выйти из дома, Лиля долго и придирчиво разглядывала своё отражение в зеркале. На неё смотрела стройная, элегантно одетая и совсем ещё не старая женщина. Даже из глаз исчезла «вся скорбь еврейского народа». «Батюшки, завтра же Ханука - время чудес», - улыбнулась Лиля и поразительно стала похожа на женщину с эскиза. На свидание она отправилась пешком, не переставая удивляться, как этому незнакомцу удалось разглядеть её, настоящую Лильку с солнечными зайчиками в янтарных глазах. За ней следом шагал её любимый опус: …Снега растают, А каравеллы оживут.